Ойген Херригель - Дзен в искусстве стрельбы из лука
Исходя из вышеизложенного, ради более глубокого понимания сущности дзэн желательно придерживаться традиционных для дзэн-буддистов формулировок. И это вполне возможно. Д. Т. Судзуки в своих очерках о дзэн-буддизме («Essays on Zen-Buddhism») сумел доказать, что японская культура и дзэн связаны самым тесным образом, то есть японские искусства, духовные принципы самурайства, японский стиль жизни, моральные и эстетические нормы, а в некоторой степени даже и интеллектуальные особенности основаны на дзэн и, следовательно, не могут быть полностью поняты теми, кто с дзэн незнаком.
Серьезные работы Судзуки, а также исследования других японских ученых по праву привлекли к себе широкое внимание. Они доказывают, что дхьяна-буддизм, зародившийся в Индии, получивший свое полное развитие в Китае и воспринятый Японией, где до сих пор сохраняется в виде живой традиции дзэн, предлагает доселе неведомые способы человеческого существования, и возможность познакомиться с ними бесценна. Несмотря на все усилия специалистов по дзэн, доступные нам, европейцам, сведения о его сущности до сих пор оставались весьма скудными. Как будто сам дзэн препятствует проникновению в его глубины, все попытки приблизиться к нему уже через несколько шагов наталкиваются на непреодолимые преграды. Окутанный непроницаемой пеленой дзэн должен казаться самой удивительной загадкой, которую загадала нам восточноазиатская духовная жизнь: недоступной и все-таки невероятно притягательной.
Причину этой столь болезненно воспринимаемой недоступности в определенной степени следует искать в способе предъявления, который до сих пор использовал дзэн. Никакой здравомыслящий человек не будет требовать, чтобы последователь дзэн описал освободивший и изменивший его опыт или неподвластную мыслительному процессу Истину, исходя из которой он отныне живет. С этой точки зрения дзэн близок мистике чистого самопогружения. Если человека некому приобщить к мистическому опыту, самостоятельно он его не получит, как бы ни старался. Исключений из этого правила нет. И ему не противоречит тот факт, что существует огромное количество священных текстов дзэн. Они имеют свойство открывать свой глубочайший смысл только тем, кто усвоил весь основополагающий опыт и способен найти в этих текстах подтверждение тому, что он и так уже имеет и чем является. А когда к этим текстам обращается человек несведущий, они не только остаются безгласными (да и как можно вдруг, ни с того ни с сего, научиться читать между строк?), но и неизбежно ведут к непоправимому духовному заблуждению, даже если относиться к ним с почтительностью и преданным самоотречением. То есть дзэн, как и любая мистика, может быть понятен только тому, кто сам является мистиком и поэтому не поддастся искушению и не вознамерится добраться другим путем до всего, что скрывает мистический опыт.
Преобразованный через дзэн и просветленный через пламя Истины человек ведет существование, слишком убедительное для других, так что его нельзя не заметить. Поэтому оказалось бы верхом самонадеянности ждать от последователя дзэн откровений по поводу ведущего к цели. пути только потому, что кто-то из своих собственных побуждений стремится найти доступ к великой силе, у которой нет названия. Праздное любопытство не может предъявлять требования. Ни один мистик и, таким образом, ни один последователь дзэн не является с самого первого шага тем, кем может стать после совершенствования. Сколько он должен преодолеть и оставить позади, чтобы наконец познать Истину! Как часто во время пути его мучает безутешное чувство, что он стремится к невозможному! И все-таки это невозможное однажды становится возможным, даже само собой разумеющимся. Разве это не вселяет надежду? Тщательное описание этого длинного и трудного пути позволит, возможно, лишь спросить себя: хочешь ли ты в этот путь отправиться?
Но описания пути и его станций в дзэнской литературе почти нет. С одной стороны, это связано с тем, что последователи дзэн самым решительным образом отказываются давать какие бы то ни было инструкции к счастливой жизни. Ведь дзэн-буддист по собственному опыту знает, что никто не может вступить на этот путь без добросовестного наставничества опытного учителя и завершить его без помощи мастера. Но, с другой стороны, не менее важно и то, что его переживания, преодоления и превращения, пока они еще «его», необходимо осуществлять снова и снова, пока не будет уничтожено все, что «его». Потому что только так можно приобрести опыт, который в качестве «всеобъемлющей Истины» пробуждает его к жизни, больше уже не являющейся повседневно-личной. Он живет, уже не являясь более тем, кто живет.
Вот почему последователь дзэн избегает разговоров о самом себе, а значит, и о пути своего становления. Не потому что он считает нескромным говорить, а потому что он понимает это как предательство дзэн. Ведь даже решение рассказать про дзэн хоть что-то и так уже достаточно серьезное испытание. Как остерегающий пример он хранит воспоминание об одном из самых великих мастеров, который на вопрос, что же такое дзэн, промолчал, как будто не слышал. И тут вдруг он должен подвергнуться искушению и выступить с отчетом о себе и о том, от чего он освободился, как от ненужной вещи?
Но я, пожалуй, уклонился бы от своих обязанностей, если бы ограничил себя рядом парадоксальных формул и укрылся бы за оградой велеречивости. Моя цель — пролить свет на сущность дзэн, показав, как он проявляется в находящихся под его влиянием искусствах. Это не будет просветлением в фундаментальном для дзэн значении этого слова, но, по крайней мере, позволит понять, что должно быть нечто скрытое от нашего взгляда за пеленой тумана, нечто подобное зарнице, свидетельствующей о далекой грозе.
Рассматриваемое под таким утлом зрения искусство стрельбы из лука одновременно представляет собой предварительную ступень в изучении дзэн и позволяет на убедительных примерах сделать прозрачными явления, которые сами по себе не столь понятны. Если говорить о практике, то от каждого из названных выше искусств можно проложить тропинку к Пути Дзэн.
Но я надеюсь наиболее эффективно достичь своей цели, описав путь, который прошел ученик, занимающийся стрельбой из лука. Точнее, я хочу попробовать рассказать о длившемся почти шесть лет обучении, которое во время своего пребывания в Японии я прошел у одного из самых великих мастеров этого искусства. То есть я буду опираться на свой личной опыт.
Чтобы быть понятым хоть в какой-то степени — потому что даже эта предварительная ступень обучения таит в себе немало загадок, — мне придется подробно остановиться на всех преградах, которые пришлось преодолеть, и вспомнить все оковы, от которых нужно было освободиться, прежде чем проникнуть в дух великого учения. Итак, о самом себе я рассказываю только потому, что не вижу другого способа достичь поставленной цели. По той же самой причине я ограничусь описанием наиболее существенного, чтобы показать его максимально выпукло. Я осознанно отказываюсь от изображения событий, сопутствующих обучению, или сцен, отпечатавшихся в моей памяти, а самое главное — я не собираюсь воссоздавать образ мастера, сколь бы заманчивым это ни было. Речь должна идти только и исключительно об искусстве стрельбы из лука, рассказать о котором, как мне иногда кажется, на самом деле гораздо сложнее, чем овладеть им самому; и повествование должно дойти до той точки, откуда начинают просматриваться далекие горизонты, за которыми чувствуется дыхание дзэн.
Необходимо объяснить, почему я увлекся дзэн и решил познакомиться с искусством стрельбы из лука. Дело в том, что еще в студенческие годы я обстоятельно занимался мистикой, меня тянуло к ее секретам, хотя общая обстановка не очень к этому располагала. Но я все больше и больше убеждался, что способен воспринимать лишь внешнюю сторону мистицизма, и хотя мне удалось очертить круг того, что понимают под извечным феноменом мистики, я не сумел перешагнуть черту, которая, подобно высокой стене, окружает тайну. В обширной посвященной мистицизму литературе я не находил ответов на свои вопросы и, постепенно разочаровываясь и теряя мужество, пришел к выводу, что только отрешенный способен понять, что такое отрешение, и только отшельник, полностью и окончательно освободившийся от самого себя, может быть готов к единению со «сверхбожественным Богом». То есть я осознал, что нет и не может быть пути кроме как через собственный опыт и страдания и, пока эта предпосылка отсутствует, все досужие разговоры есть обыкновенное сотрясание воздуха. Но как становятся мистиками? Как достичь состояния истинного, а не мнимого отрешения? Существует ли дорога туда для человека, который отделен от великих мастеров пропастью столетий? Для современного человека, который вырос в совсем других условиях? Я нигде не находил хоть сколь бы то ни было удовлетворительных ответов на свои вопросы, даже если и слышал о ступенях и этапах пути, обещавшего привести к цели. Чтобы пройти этот путь, мне не хватало методических указаний, способных хоть в каких-то пределах заменить наставника. Но неужели подобных указаний, даже если бы они и существовали, оказалось бы достаточно? Вполне возможно, что в лучшем случае они могли бы привести лишь к готовности воспринять то, чего нет в самых лучших методиках, и дать понять, что мистический опыт нельзя накопить просто так, за счет одного только желания. Я стоял перед закрытой дверью и не мог не стучаться в нее снова и снова. Но стремление осталось, даже если и несколько потускневшее.
