Владимир Леви - Коротко о главном
А есть еще и те, кому недостаточно и общения с Человеком, Которому Можно Верить. Кому хочется не просто верить, но знать – быть не только потребителем, но и сотворцом своего здоровья.
Как человеку определить границ между состоянием, когда он сам может себе помочь, и тем, где должен включиться врач?
– Труднейший вопрос. Дилемма – между львом и крокодилом: пойдешь с неясным своим недомоганием к докторам – того гляди, навешают ложных диагнозов, навнушают подозрений и страхов, назначат кучу ненужных обследований и лекарств, поубавят и денег, и времени, и здоровья. А не пойдешь, понадеешься на себя и на авось – можешь прозевать что-то серьезное, опоздать с лечением…
Если бы медицина была здорова нравственно и врачи пользовались бы заслуженным доверием, этой тяжкой дилеммы не было бы. А так – приходится каждому решать вопрос обращения или не-обращения к врачу сообразно собственной интуиции, характеру, опыту и кошельку.
– Случалось ли вам профессионально помогать своим коллегам-врачам? И самому пользоваться их помощью?
– Разумеется. Много раз помогал, в том числе психотерапевтам и психиатрам, как их личный психотерапевт и психиатр. Самому к помощи по сей части обращаться не приходилось, но не зарекаюсь. А не по сей части – сколько угодно.
Когда врач лечит врача – ничего особенного в этом нет. Если же два врача взаимно лечат друг друга, то это… Это уже по-человечески. Когда такое случается со мной и коллегами, всегда вспоминается восклицание библейского Давида, обращенное к Богу в ответ на непомерную его милость: «Это уже по-человечески, Господи мой!..» Как трогательно: не нашел человек более подходящих слов для выражения благодарности и восторга перед Творцом: поступаешь по-человечески, Господи!..
Врачу помогать врачу легче или труднее, чем пациенту, не сведущему в медицине?
– Когда как. Профессиональная искушенность может и помогать, и мешать – зависит это отчасти от тяжести недуга или сложности проблемы, а более всего – от характера человека. Если врач многое знает о своей болезни и притом мнителен и меланхоличен, то легко может впасть в депрессию или паническое состояние, которые лечить его болезнь не помогут…
Провести сеанс гипноза психотерапевту, который владеет этим методом сам, до смешного трудно. Не потому, что гипнотизер не внушаем, не «поддается» – может быть очень даже внушаемым, как я, например. Но даже при искуснейшем исполнении сеанса мешать будет знание «кухни» и ролевая ситуация – совершенно иная, чем требуется для действенного внушения. Зато аналитическую терапию можно провести более углубленную, быстро минуя обычные барьеры.
Медики, это заметил не я один, с чем бы ни обращались к коллегам – с зубной болью, сердечными неполадками или душевными – часто оказываются пациентами необычными и невезучими, с какими-то казусами – то сосуд проходит не там, то анализы наврут, то вдруг помогающие коллеги глупейшим образом ошибаются. Чем это объяснить?.. Ответ пока что ищу.
По-видимому, далеко не каждый больной вызывает у врача симпатию? Как вам удается преодолеть негативное отношение к несимпатичным для вас пациентам? Всегда ли удается?..
– Не всегда. Но границы приятия с опытом расширяются. По характеру я не добряк, вспыльчив – но теперь мало кому даже при максимальных стараниях удается зажечь во мне необратимую антипатию. Если только я понимаю, почему человек такой, а не иной, мне уже трудно плохо к нему относиться, каким бы он ни был и как бы сам ни относился ко мне. Хотя, должен признаться, плохо переношу людей фашистского типа и работаю с ними, если уж приходится, безо всякого удовольствия.
Если вынести за скобки не поддающиеся контролю личные чувства – любовь к больному или нелюбовь, симпатию или антипатию, то что, по вашему, главное в отношении врача к пациенту и в его профессиональном поведении? Вежливость, корректность? Проявление внимания и заботы?
– Что ни врач, то свой стиль врачебного или не врачебного поведения. «Стиль – это человек». По мне – все стили хороши, кроме хамского и равнодушно-бюрокра тического.
Встречаются доктора строгие, сухо-дистантные, встречаются весельчаки, шутники, приколисты, встречаются теплые ласковые мамочки и покровительственные папаши, встречаются грустные милые меланхолики, сердитые, но добрые буки…
Стиль стилем, но если работаешь с людьми, то изволь вести себя так, как этого требует существо дела. Мастерство в профессии официанта заключается в искусстве отстраненной участливости. Для врача годится не объявляющее о себе, но знающее и действующее сострадание – управляемое сопереживание, освобожденное от эмоциональной зависимости. Оно и подскажет правильное поведение. Лучший врач – тот, чей поведенческий стиль определяется не его личным характером, а характером пациента. Способный и опытный медик, как гроссмейстер, еще не приступив к беседе с пациентом, видит позицию и намечает последовательность ходов…
Обязательно ли врачу каждый раз «пропускать» пациента через себя, сопереживать ему проникаться им?
– Совершенно необходимо. Но – управляемо, под контролем самосознания. На практике врачебное сострадание ограничено дефицитом времени, сил – и того, что я называю душевной емкостью. Емкость эта может сильно уменьшиться простейшей усталостью, и тогда волей-неволей пользуешься шаблоном, опытом, наработанной маской. Но даже падая с ног, работать нужно с прямоходящей душой. Общаясь с пациентами, видишь себя самого, свои вопросы и трудности, свои кошмары и бездны в тысячах преломлений и отражений…
«Врачу, исцелися сам» – как вы к этому относитесь? Обязан ли врач сам быть здоровым? Можно ли доверяться врачу, который не может победить собственную болезнь?
– Отвечу вопросом: обязан ли врач, поступая на работу, предъявлять вместе с дипломом справку о бессмертии?..
Помните, у Козьмы Пруткова? – «Сколько ни ле чил больных Гиппократ, однако же сам от болезни помер». Богов на земле нет. Не каждый делается врачом, а вот пациентом становится каждый без исключения. Начиная с рождения и кончая последним вздохом, все мы пациенты. Все болеем и все бываем в состояниях, когда нуждаемся в помощи.
Можно выигрывать битвы за здоровье пациентов и будучи глубоко больным – как это сотни раз делал тяжко страдавший смертельным недугом великий врач Антон Чехов. Разве обессилевший путник, умирающий в пустыне от жажды, не может указать другому, у кого силы еще есть, путь к воде, к спасению?..
Библейский императив «Врачу, исцелися…» относится не к физическому и даже не к психическому, а только к нравственному здоровью, к духовному. Врач должен быть чистым листом, куда вписывается история жизни и болезни пациента, его боль и его душа. На время общения с пациентом о своих болях, своих трудностях и кризисах должен категорически забывать. Если это не удается, если болезнь или усталость мешает работать – иди отдыхать, лечись, приводи себя в порядок Мой душу перед работой… и после.
Были ли у вас самого душевные кризисы и болезни?
– А как же. Весьма странно, если бы их не было. И плохо было бы. Я не мог бы никого понимать, помогать – не мог бы.
Но всеми болезнями не переболеешь…
– И всех кризисов не испытаешь, и слава Богу. Большинство болезней и кризисов протекают по сходным закономерностям и сценариям, со сходными фазами и сходными, в основном, самочувствиями людей. Уйма людских страданий навсегда остается вне твоего личного опыта, но и то, что ты пережил, если у тебя есть воображение и соображалка работает, позволяет додуматься, догадаться о переживаниях пациента, дочувствоваться до них… Для многого достаточен опыт немногого.
В вашей практике чудеса бывают?..
– В массовой – нет. А в единственном числе – да, иногда бывают, и на одного человека одного чуда вполне хватает. Под врачебным чудом разумею не что-то сверхъестественное, а нечто, происходящее сверх ожиданий от самого себя и от пациента, сверх возможностей, которые видишь.
Пример?..
– Ну вот, похожий с первого взгляда на чудо случай со старой женщиной, мамой одного моего коллеги. После инсульта у нее долго длилось полубессознательное состояние, потом наступило слабоумие с эпизодами возбуждения и дезориентировки, с потерей членораздельной речи. Коллега пригласил меня посмотреть маму на предмет лекарственной корректировки – может быть, что-то добавить или убавить, чтобы поспокойнее стала и лучше спала.
Я не надеялся помочь, но пришел. Увидел старушку, вспомнил тут же свою маму уже несколько лет как покинувшую этот мир в сходном состоянии… Обнял за плечи, гладил по голове, говорил что-то ласковое. Старушка оживилась, заулыбалась, начала бормотать, лопотать радостно, будто узнала меня, как родного. И я вдруг почувствовал необъяснимую уверенность, что могу ей помочь – не знал, чем и как, но чувствовал, что могу. Сидел еще некоторое время, обняв ее, говорил на «ты», как девочке, убежденно: – «Ты поправишься, ты поправишься… Все у тебя будет хорошо… Ты поправляешься, поправляешься…»
