Владимир Леви - MEMENTO, книга перехода

в зыбких заботах дней
гасится существо
с той стороны видней
с той стороны всего
здешние жуть и мрак
там красота и свет
лишь догадайся как
вывернуть да и нет
там бытия скрижаль
кто заглянул туда
знает твое как жаль
знает свое всегда

В тот мир, где нет ни молодых, ни старых,
душа войдет не поздно и не рано,
свеча догаснет, допоет огарок,
допляшет пламя.

О, сколько теней вьется в этой пляске,
ночей, приговоренных вечно длиться.
А время, как факир, сжигает маски
и лепит лица.

И наступают сумерки прозрений,
и молния пронзает цель, не целясь,
а за окном безумие сирени
и моря шелест.

А море шелестит, что жизнь сложилась,
как речь, из откровений и ошибок,
и даже ложь, которая свершилась,
непогрешима.
А пламя плачет, пламя рвет и мечет,
душа летит как пуля заказная,
а море дышит, море не перечит,
а море знает

Родители ушли.
А мы свободны
жить как хотим и можем умирать.
Но вот беда: мы ни на что не годны,
и некому за нами убирать:
родители ушли.

Остались раны
и в них, и в нас.
Родители ушли
в далекие лекарственные страны,
а мы на жизнь накладываем швы.
Родители ушли.
Прочь сантименты,
зачем рыдать,
о чем жалеть, когда
галактики, планеты, континенты
друг с другом расстаются
навсегда.

Вы снитесь мне. О, если бы вернуться
и вас из сна с собою унести
и все начать с последнего «прости»,
о, если б ненароком не проснуться

Катятся малые расставания
перед большим, как мячи.
Если жить наперед, если знать все заранее,
то зачем нам врачи?

Закипает и пенится,
не сгорит, не закончится
это вечное море живое, тоска.
Я любил и люблю.
Бог творит что захочется.
Жизнь как выстрел мгновенна.
Смерть как воздух близка.

Говорю вам:
не будет от страсти лечения,
равновесия нет у земных коромысл.
Жизнь любого из нас не имеет значения,
лишь безмерный безмолвный
неведомый смысл.

Нет, мой стих мою жизнь
не хранит, не итожит –
я пришел и прошел,
став частицей Всего.
Но однажды, я знаю, развязку отложит,
но однажды возьмет и кому-то поможет
слабый голос прозрения моего.

Катятся малые расставания
перед большим, как мячи…
Шлю вам несколько знаков
любовного узнавания,
чтобы выжить в ночи

Не играй, мой мальчик, в понимание.
Черная дыра – пускай насквозь.
Из колен моих, из расставания
изошла твоя земная ось.
Вышел срок щадить и успокаивать,
и пора, сдирая чешую,
жизнь твою учиться не присваивать
и не отвергать, как жизнь свою.
Сколько раз заблудишься, обманешься.
Все твое, мой вещий Дон Кихот.
Я уйду, а ты…
А ты останешься,
чтобы я не видел твой уход.

Не будь как я,
будь от меня свободен.
Мильон отцов в тебе, мильоны родин –
все сущее, весь мир тебе родня.
Будь счастлив и со мной, и без меня

…и этот дождь закончится как жизнь,
и наших лиц истоптанная местность,
усталый мир изломов и кривизн,
вернется в изначальную безвестность.
Все та же там предвечная река,
все тот же гул рождений и агоний,
и взмахами невидимых ладоней
сбиваются в отары облака,
и дождь, слепой неумолимый дождь,
свергаясь в переполненную сушу,
пророчеством становится, как дрожь
художника, рождающего душу,
и наши голоса уносит ночь.

Крик памяти сливается с пространством,
с молчанием, со всем, что превозмочь
нельзя ни мятежом, ни постоянством.
Не отнимая руки ото лба,
забудешься в оцепененьи смутном,
и сквозь ладони протечет судьба,
как этот дождь, закончившийся утром

Она так близко иногда.
Она так вкрадчиво тверда.
Посмотрит вверх.
Посмотрит вниз.
Ее букварь составлен из
одних шипящих.
Разлуки старшая сестра.
Вдова погасшего костра.
Ей бесконечно догорать.
Ей интересно выбирать
неподходящих.
Пощупай там, пощупай здесь.
Приткнись. Под косточку залезь.
Там пустота, там чернота.
Обхват змеиного хвоста:
не шевельнешься.
А если втянешься в глаза,
вот в эти впадины и за,
то не вернешься

Как разборчивый жених
смерть я выбирал:
в зубы лазил, нюхал дых,
юбки задирал.
Ох уж, сколько их, смертей,
на кажинный вкус:
дама пик, валет крестей
аль бубновый туз?
Трудно выбрать смерть-жену.
Кандидатш – навал.
Я бы взял себе одну,
остальных – послал.

Умирать быстро – страшно.
Умирать рано – нелепо.
Умирать медленно – утомительно.
Умирать поздно – скверно и очень стыдно.

Пожалуйста, подыщите мне
смерть красивую,
смерть своевременную,
веселую и находчивую.
Пусть она будет нежной,
ласковой, справедливой, внимательной, деликатной, хорошо пахнущей.
Если она будет такой,
я влюблюсь в нее,
я женюсь на ней,
честное слово.

Простите, пожалуйста,
я даю отбой:
жена у меня уже есть.
Именно вот такая.

смерч
самый малый
даже просто вихрь

смерч
могущий послать ведро сметаны
в Австралию допустим из Мытищ

смерч
всмятку самолет размолотить способный
и как рваную цепочку
закинуть в облака товарный поезд
и наголо обрив лесной массив
смять самого себя

смерч
это очевидно и словом явлено
и разрывает ухо

торнадо смерч
это смерть ее не рассмотреть
она смеется
сметая сметы
и смывая смрад косметики

смерч
из другого измерения
винтом сквозящая пробоина
урок
прощения

Мы все эмигранты из собственной жизни.
Кто в мрачном отчаяньи, кто веселей,
одни добровольней, другие капризней –
мы все убываем из почвы своей.

Изгнанники все мы – из мамы, из детства,
из юности, из красоты, из любви.
Вернуться назад не придумано средства
и нет утешений, хоть грудь разорви.

Нас гонит из памяти, гонит из тела
та самая сила, что нас родила,
та воля, что в мир залететь нам велела,
какие-то здесь замышляя дела.

Пополнить вселенную переселенцев
слепая и вещая просит любовь.
Друг, слышишь? Не бойся.
Нас ждут как младенцев.
Внимательно встретят. Анкету готовь.

НЕБЫТИЯ НЕТ,
есть забвение.

Обвиняю себя в черной неблагодарности
моей единственной утешительнице,
свет без тени дарящей,
последней учительнице,
понимания ждущей.

НЕБЫТИЯ НЕТ,
есть неведение.

Боюсь не тебя – только пути к тебе,
Возлюбленная Неизвестность.
Страх мой лжет,
страх клевещет,
изображая тебя в облике искаженной жизни –
не ты это, нет!
Лик твой неизъяснимо прекрасен,
а мерзкий скелет – это и есть мой страх.

НЕБЫТИЯ НЕТ,
есть равнодушие.

Знаю: не кончусь, себя покинув – начнусь
с неведомого начала,
оно там, за гранью
самообмана – моей ограниченности собой.
Смерть есть небытие в другой жизни,
в другой боли – до боли знакомой,
в другом сердце. Вот в этом сердце,
вот здесь, вот она, смерть –
мое равнодушие,
в такой смерти живу постоянно,
такой казнью казню себя сам.

Иногда кажется – осталось совсем чуть-чуть,
что-то прозрачное – прорвется, откроется,
и выйду из плена,
и всеми вновь сделаюсь –
каждым в отдельности
и всеми вместе, одновременно –
и все существа узнают во мне друг друга,
и боли не станет.

Звериная тяжесть
не дает мне свободы.
Возлюбленная Новорожденность,
научи меня быть достойным тебя, научи!

НЕБЫТИЯ НЕТ,
есть безумие.

Знаю,
почему трепещу:
это стыд –
душа к встрече с тобой не готова,
трусливая и ленивая,
не успела постигнуть
и малой крупицы твоей науки.
Параличной завистью к твоей необъятности
мучается мое жалкое недознание.
Как прекрасно
я бы соединился с тобой,
Возлюбленная,
если бы знал о тебе
все или ничего.

Не торопи,
я иду,
подари мне время