Александр Шевцов (Андреев, Саныч, Скоморох) - Первая Ведогонь
Вы как бы вышли в следующее тело. Однако, с точки зрения мазыков, было бы ошибкой говорить о Соби как о теле в полном смысле этого слова. Собь снаружи кожи, а Волоха изнутри — это лишь дополнительные слои сознания, принадлежащие Тели и служащие для каких-то задач. Но это не тело. По сути, и Тело боли — Материк, тоже не является самостоятельным телом. Но это все мы обсудим отдельно.
Пока просто накапливайте объем наблюдений.
И особенно важно, если вам удастся почувствовать, что вы будто вышли из тела и висите прямо над ним. Но при этом вы все же не отрываетесь от привычного себя, потому что остаетесь в пределах Жило, то есть большого пузыря сознания, еще одной кожи или оболочки, которая принадлежит Тели.
Вот эти выходы насколько важны, настолько же и безопасны. Их вы обязаны научиться делать так же легко и естественно, как и переходы в Дрему. И если вам это удастся во время нашего семинара, а многим уже удалось, значит, вы сдали зачет и получили право перейти в класс Второй Ведогони. Если, конечно, при этом вы умеете Бусать Режу и четко входите в Дрему и Укемь, а так же возвращаетесь в Дрему из Кемара, когда ощущаете Рывок.
Скоморох.
Глава 18. Образ сномира
Если мы принимаем сделанное на основании начальных наблюдений предположение, что во сне у нас не меняется только «Я», иначе говоря, самоощущение себя собой, но меняются мир и соответствующий ему разум, как орудие выживания в том мире, то для дальнейших наблюдений нам нужно воплотить свои предположения и находки в инструмент исследования. В данном случае — это описание Образа сномира.
Конечно, есть искушение говорить об описании самого мира, то есть сномира. Однако, сон в этом смысле материя сложная. И самое неприятное в этом отношении то, что он плохо поддается прямому наблюдению научными мозгами. Наука, в действительности, постоянно пытается разгрызть этот орешек, но требование быть «объективной», в сущности, заставляющее всего лишь исключать из использования все субъективное, то есть видимое лишь одними твоими глазами, позволило ей нащупать предел своих возможностей в изучении сна.
В 2002 году в свет вышел сборник работ, для составления которого собрались ученые самых передовых направлений гуманитарных наук. Поэтому у этого научного монстра получилось вот такое имя, вынесенное в название серии: «Традиция-текст-фольклор. Типология и семиотика». Иначе говоря, это научное образование изучает народные обычаи и быт через исследование того, что повторяется в различных культурах и является их смысловыми корнями. В этот раз они попробовали исследовать, что такое сон, как это можно понять из общения этнографа или фольклориста с простым человеком.
Сборник открывает статья А. А. Панченко, очевидно, являющаяся определяющей подходы, допустимые в подобном исследовании. Во всяком случае, она начинается с методологических рассуждений в отношении изучения сна, которые стоит привести. «Сложность вопроса усугубляется существованием различных философских и психологических подходов к проблеме сновидения. Большинство из них (и, в частности, теоретический и практический психоанализ, где темы сна и сновидения играют чрезвычайно важную роль) исходят из того, что сновидение представляет собой процесс, протекающий в реальном времени и сознании спящего и в существенной степени подобный процессам, происходящим в сознании бодрствующего человека. После пробуждения сновидец может представить себе и другим отчет о сновидении при условии "запоминания последнего".
Однако это исходное положение может быть поставлено под сомнение, что еще в 1950-х годах было продемонстрировано учеником Л. Витгенштейна Н. Малколъмом. Согласно его построениям, представление о сновидении как о реальном процессе не имеет смысла, так как не подлежит верификации. Единственный критерий сновидения — это рассказ о нем, и поэтому понятие сновидения производив не от психического опыта спящего, а от рассказа проснувшегося. Сон — не то, что снится спящему, а то, о чем рассказывает бодрствующий.
Книга Малколъма "Состояния сна" вызвала оживленную философскую полемику, однако нам нет нужды входить в подробности последней. Для культурно-антропологического анализа феномена сновидения важно одно: понимание последнего сводится к исследованию практики "рассказывания снов" (dream telling)» (Панченко, с. 10).
Для культурно-антропологического анализа, похоже, важно одно: быть в одном ряду с англоязычной наукой. А это значит, кроме всего прочего, еще и уметь делать бестселлеры, для чего улавливать любые признаки сенсационности. Для этого надо захлебываться от восторга перед любой возможностью что-нибудь поставить под сомнение. И не важно, оправданно твое сомнение или нет, лишь бы нашлась такая формальная возможность, особенно если это позволяет заломить мозги и руки собственному сообществу.
Не знаю, чем в действительности занимался Малкольм, но Витгенштейн определенно много играл в логические игрушки. И это большой искус — прикладывать логистические подходы к живой жизни. Жизнь они, пожалуй, не объясняют, но зато в мозгах ученых вызывают настоящую сенсацию. А как еще воспринять утверждение: Сон — не то, что снится спящему, а то, о чем рассказывает бодрствующий, — как не восклицанием: я поражен тем, как необычно устроены его мозги! Какое необычное видение действительности!
В общем, большая часть подобных псевдонаучных игр — это театр исключительности, который Панченко смог использовать для внедрения в сознание простых русских фольклористов лишь потому, что фольклорист, оставаясь в рамках своего дела, действительно исходно исследует сон через запись его рассказа сновидцем. Все остальное — просто безграмотность и Малкольма и его последователей. Безграмотность, кстати, хорошо оплачиваемая, а значит, хитрая и кажущаяся, почему Панченко и отбрасывает «всю полемику», которая явно доказывала, что Малкольм исказил истину. К времени Малкольма в мире было проделано столько приборных исследований состояния сна, что сомневаться в существовании этого явления не могли даже физиологи.
Поэтому я не буду доказывать, что сон не верблюд, и не буду биться за страдальца — народ наш, — а возьму из утверждений Панченко лишь то, что может нам пригодиться для нашего исследования. Оно заключено в последней фразе: Для культурно-антропологического анализа феномена сновидения важно одно: понимание последнего сводится к исследованию практики «рассказывания снов».
Культурно-антропологическое — это значит, ведущееся через понимание культуры и понимание человека. Но фольклористы часто предпочитают читать это как: через понимание культуры и человека в ней. Человек ими выбрасывается, и это видно прямо в том же предложении: для культурно-антропологического исследования важно одно: исследовать будем рассказывание, то есть культуру, но не человека.
Допускай Панченко возможность исследования человека, он тут же вспомнил бы, что во время записи сна от своего «информатора», фольклорист тоже существует и существует как живой человек, а не как сервомеханизм, приспособление к диктофону, нажимающее на нем кнопки. А слушая, он, что просто необходимо вытекает из задач семиотики, упомянутой в имени серии, понимает рассказчика. И понимает он его, если учесть, что он человек живой, а значит, остается предметом психологии, переживая рассказ вместе с рассказчиком.
Иными словами, фольклорист при записи рассказа о каком-нибудь архаичном и редком обычае, может не иметь никого собственного опыта в отношении того, что ему рассказывают. И просто не замечать кучу вещей, которые упускает. Например, так они сейчас не знают, что спрашивать о колдунах, кроме обычного: а были ли в вашей местности знающие люди? Но вот в отношении сна он сам обладает опытом, равным опыту рассказчика, им он его и понимает, из него мог бы брать множество вопросов, необходимых для понимания.
Но он обязан по долгу службы задушить это в себе и задавать только вопросы из вопросника, утвержденного на пославшей его на сборы кафедре. А кафедра эта, к примеру, если это институт Славяноведения, должна оправдывать свое имя и жестко отсекает то, что не относится к ее тематике. Условно говоря, если мы — славяноведение, то отсеки все, что не славянское. Шутка, но близкая к сути.
Если ты фольклорист, собирай описания сна, как фольклорные тексты, а не как психологические описания. Этого требует честь члена научного сообщества: не отбирай кусок у соседа, если он выжил в драке за этот кусок. Убьет.
И фольклорист железно придерживается кодекса чести фольклориста: когда он собирает записи о снах, он четко держит перед глазами список того, что считается фольклорным рассказом о снах: вещие сны, видения, сны о полетах, суеверия и суеверные толкования снов… И тому подобное, но ни шагу влево или вправо. И, соответственно, ни шагу в то, что понимание сна не сводится к исследованию практики рассказывания снов, а вполне может быть и исследованием собственной практики сна, или практики понимающего сопереживания фольклориста.
