Алан Уотс - Путь Дзэн
(Чен). — Чтобы проникнуть в свою собственную природу, необходимо практиковать самадхи. Как же иначе?
(Шень-хуэй). — Вся эта практика самадхи — глубокое заблуждение с начала и до конца. Как, практикуя самадхи, можно достичь самадхи? (1:111)
Мы уже упоминали разговор Ма-цзы с Хуай-жаном, когда последний сравнивал сидячую медитацию с превращением плитки в зеркало. В другом месте Хуай-жан говорит:
Тренироваться в сидячей медитации (дза-дзэн) — означает тренироваться в том, чтобы быть сидячим Буддой. Если ты тренируешься в дза-дзэн, (ты должен понимать, что) Дзэн — не в том, чтобы сидеть или лежать. Если ты тренируешься в том, чтобы быть сидячим Буддой, (ты должен понимать, что) Будда это не фиксированная форма. Поскольку Дхарма не имеет (фиксированного) местонахождения, она не является объектом выбора. Если ты (делаешь из себя) сидячего Будду, ты просто убиваешь Будду. Если ты придаешь такое значение сидячему положению, — ты никогда не постигнешь принципа (Дзэн). [5, 1:1, с.2].
По-видимому, это общая точка зрения всех учителей эпохи Тань, от Хуэй-нена до Линь-чжи. Ни в одном из их сочинений мне не удалось найти указаний и рекомендаций, касающихся дза-дзэн, который в наши дни стал главенствующей формой поведения дзэн-буддийских монахов[57].
Можно предположить, что дза-дзэн был настолько общепринятым явлением в жизни дзэн-буддийских монахов, что источники не считают даже нужным обсуждать его и излагают доктрины, рассчитанные на более подготовленных учеников, давно уже овладевших дза-дзэн. Однако это трудно согласовать со сведениями об огромных толпах монахов и мирян, собиравшихся на некоторые собрания: неужели Китай в те времена был полон достигшими йогами? Правда, такие собрания часто начинались с краткого и весьма небрежного вступления: это учение предназначено для тех, кто полностью овладел буддийскими добродетелями. Но скорей всего это значит, что оно рассчитано на зрелого человека, который твердо усвоил обычные социальные и моральные конвенции общества, так что нечего опасаться, что он станет пользоваться буддизмом для прикрытия нарушений общепринятых приличий.
С другой стороны, можно предположить, что дза-дзэн, который критикуют учителя таньской эпохи, — это дза-дзэн, практикуемый для достижения цели, ради состояния Будды, а не просто как «сидение ради сидения». Это совпадает с возражением школы Сото против методов школы Ринзай, с ее коаном, «порождающим великое сомнение». Хотя школа Сото и не совсем права в своих упреках, — такое объяснение может показаться правдоподобным. Дело, однако, в том, что у древних учителей встречаются указания, что длительное сидение в одной позе — не лучше состояния мертвого. Конечно, иногда нужно и посидеть — так же, как постоять, походить и полежать, но воображать, что сидение само по себе является какой-то особой добродетелью — значит демонстрировать «привязанность к форме». Поэтому в своей книге Тань-чжин Хуэй-нен говорит:
Живой человек сидит, а не лежит.
Мертвый человек лежит, а не сидит.
А в сущности, оба они — грязные
скелеты.
Даже в японском Дзэн иногда встречается практика, которая не делает особого упора на дза-дзэн, а стремится использовать для медитации обычный труд человека. Это, несомненно, верно по отношению к Банкею [83, с. 176–180], и этот же принцип позволяет превратить в разновидность практики Дзэн обычные занятия искусством и спортом, «чайную церемонию», игру на флейте, живопись тушью, стрельбу из лука, фехтование и джиу-джитсу. Может быть, чрезмерный акцент на дза-дзэн относительно других форм медитации появился позже как неизбежный результат превращения дзэн-буддийской общины в монастырскую воспитательную школу. Конечно, когда мальчики сидят часами под бдительным оком наставника с палкой, баловаться им не приходится.
Однако, как сильно ни преувеличена роль дза-дзэн на Дальнем Востоке, проводить некоторое время сидя, просто так, «ради сидения», может оказаться в высшей степени полезно для возбужденных умов и раздерганных тел европейцев и американцев. Только не вздумали бы они использовать это как средство превращения в Будду!
Часть вторая. Теория и практика
Глава 1
«Пустой и чудесный»
Начальные строки старинного дзэнского стихотворения гласят:
Совершенный Путь (Дао) не труден,
Нужно лишь избегать поиска и выбора.
Стоит отказаться от приятного и
неприятного,
И все станет ясным.
Различие толщиной в волосок —
И небеса отделяются от земли!
Если хочешь постичь ясную истину,
Не заботься об истинном и ложном.
Конфликт между истинным и ложным —
Это болезнь ума.
Конечно, это не означает, что нужно заглушить чувства и культивировать в себе успокаивающее безразличие. Речь идет о том, чтобы подняться над всеобщим заблуждением, согласно которому хорошее и приятное можно отделить от плохого и неприятного. Первый принцип даосизма утверждает, что:
Когда прекрасное кажется прекрасным
всем,
в этом уже есть уродство;
Когда добро всем кажется добрым,
в этом уже есть зло.
«Быть» и «не-быть» — возникают
одновременно.
«Трудно» и «легко» — взаимно
осознаются.
«Длинный» и «короткий» — взаимно
противоположны.
«Высокий» и «низкий» — взаимно
утверждают друг друга.
«До» и «после» — следуют друг за
другом[58].
Понять это — означает понять, что добро без зла подобно верху без низа, поэтому стремление к идеалу добра подобно попытке избавиться от «левого», поворачивая все время «направо». Но тогда приходится двигаться кругами[59].
Эта логика настолько проста, что легко может показаться слишком упрощенной. И искушение тем сильнее, что она разрушает излюбленную иллюзию человеческого ума, его веру в то, что со временем все можно исправить, улучшить, усовершенствовать. Ведь без этой веры жизнь человека, по всеобщему убеждению, лишилась бы всякого смысла и стимула. И единственной альтернативой к жизни постоянного развития является тусклое существование, застойное и мертвое, такое безрадостное и пустое, что впору покончить с собой. Уже само это понятие «единственной альтернативы» свидетельствует о том, как прочно привязан наш ум к дуалистическому образу мышления, насколько трудно нам мыслить категориями, отличными от понятий «добро», «зло» или их смешения.
Дзэн является освобождением от такого трафарета мышления. Его отправным пунктом, на первый взгляд довольно мрачным, является осознание абсурдности выбора, абсурдности представления о жизни как о чем-то, что можно существенно улучшить, если все время будешь отбирать «хорошее». Человек в первую очередь должен ощутить вкус этой относительности и твердо усвоить, что жизнь не является ситуацией, из которой можно что-то извлечь и приобрести, как будто она представляет собой нечто внешнее, такое, например, как пирог или бочка с пивом. Достигнуть чего-то — всегда означает что-то потерять, ведь чем большего ты достиг, тем настоятельней необходимость достичь еще большего. Есть — значит жить для того, чтобы снова проголодаться.
Иллюзия существенного улучшения возникает в моменты резкой перемены, когда, например, лежа на твердой постели, переворачиваешься на другой бок. Новое положение кажется приятным до тех пор, пока сохраняется ощущение различия, но очень скоро новое положение оказывается не лучше прежнего. Если купить более мягкую кровать, тогда некоторое время можно спать спокойно. Однако такое решение проблемы образует в сознании какую-то странную пустоту, и она быстренько заполняется. Рождается новое ощущение контраста, который раньше был незаметен, и теперь оно становится столь же безотлагательным и мучительным, как и проблема неудобной постели. Но ощущение пустоты возникает от того, что чувство приятного сохраняется лишь по контрасту с чувством неприятного, подобно тому, как объект становится заметным для глаза лишь благодаря его контрасту с фоном. Добро и зло, приятное и неприятное столь неразличимы, столь тождественны в своем различии, так подобны двум сторонам монеты, что:
