Григорий Курлов - Путь к Дураку. Книга 2. Освоение пространства Сказки, или Школа Дурака
Прежде всего — критерием истинности. В «описании Мира» определяющим является наш ум, привычная логика и всё, что мы связываем с рассудочной деятельностью. Девиз такого Мира был провозглашён некогда Декартом: «Когито эрго сум!»—гордо было сказано им. — «Ямыслю, следовательно, существую!»
В пространстве же «осознанного сновидения» истинным является лишь то, что ощущается и не искажается при этом ментальной рефлексией. «Я ощущаю, следовательно, живу!»— впору было бы сейчас сказать, да вот только некому — Дураку явно неинтересны подобные манифестации.
— Чем больше ты знаешь о том, что нужно ощущать, — смеётся он, — тем меньше позволяешь себе это делать.
В царстве «описания Мира» ментал стремится полностью подавить канал ощущений, навязывая взамен лишь самого себя, со своими бесконечными рассуждениями и умствованиями как раз по поводу того, чем надо просто жить.
Зато в мире «неспящего сознания» на ментал никто даже не пытается покушаться, ему здесь предоставлена полная свобода, но уже не в роли диктатора, как прежде, а лишь в качестве уникального и ценного инструмента, совершенно необходимого для организации социумных игр. Канал ощущений не пытается противопоставить себя менталу, он предлагает ему равноправное партнёрство в игре, проводимой Дураком.
— Без ментала мне никак, — лукаво соглашается с этим Дурак. — Я мыслю — следовательно, смеюсь. Ведь что может быть смешнее1?
Дурак стремится непрерывно расширять свою игру за счёт любых элементов.
Но при этом происходит странная вещь — совершенно не желая создавать ничего нового (ибо это всегда отрицание старого), Дурак именно вследствие этого и лишь за счёт своего согласия со всем всё же создаёт качественно иное пространство существования (а точнее — просто не препятствует его появлению).
И такое пространство, созданное не отрицанием и неприятием прежнего, не желанием управлять, а лишь согласием на всё, теперь аналогичным образом ведёт себя по отношению к своему создателю. Оно чутко реагирует на любой внутренний запрос Дурака, на любое его намерение, помогая в их немедленной реализации.
Именно поэтому, входя в пространство «осознанного сновидения», мы, по сути, попадаем в пространство Сказки. В мир, представляющий собой непрерывное приключение, в мир, обыденностью которого является невозможность, а повседневностью — чудо.
Сказка — это пространство нашего «парения» (вы ещё не забыли, что это такое?), это пространство, в котором мы просто живём, легко, естественно и радостно, но отчего-то многим такая жизнь кажется чудом. И это понятно, ведь чудо — это всегда то, что предельно просто и естественно.
— Чудо? — хохочет Дурак. — Чем же оно сложнее мочеиспускания? Тут главное — как следует расслабиться…
Сказка — это возможность «овеществить» в образах, ситуациях и состояниях то нементальное знание, те ощущения по поводу Живого Мира, что ностальгически присутствуют в каждом из нас. Именно они создают динамику истинного («не спящего») развития человека, через предощущение, предвкушение Сказки, живущей в нас. Предвкушение— это единственный реальный стимул любого начинания, накоротко — через ощущения — связанный с намерением.
Дурак не ведает, что такое «желание». Зачем оно ему? В пространстве Сказки абсолютно всё необходимое и лишь предощущенное им тут же появляется как бы само собой.
— Решив поиграть, я просто протягиваю руку, — смеётся Дурак, — и в ней всегда оказывается именно то, что для этого необходимо.
В этом проявляется одно из принципиальных отличий пространства Сказки от привычного нам «описания Мира». Уже неоднократно мы предостерегали: бойтесь своих неосознанных желаний, ибо, бесконтрольно просочившись в подсознание, они имеют нездоровую привычку реализовываться. И потом всю жизнь приходится проливать слёзы о такой случайной мечте, которая послушно превратилась в судьбу. Подобная «внутренняя утечка мозгов» находит своё окончательное выражение в продукте коллективного «творчества» Человечества — в «описании Мира».
В таком пространстве, фрагментированном и разобщённом менталом, «всегда есть в кого плюнуть». Тогда как в пространстве Сказки если в кого и плюнешь, то в себя же и попадёшь, ибо любое ругательство здесь — это всегда самооценка.
Продолжая разговор о пространстве Сказки, есть смысл заме нить выражение «описание Мира» более органичным в данном контексте термином «пространство Мифа», тем более что, полностью соответствуя смыслу предыдущего понятия, оно давно уже стало расхожим в среде лингвистов, психологов и философов.
Миф — это и есть ментальное пространство «спящего социума», это плод коллективного творчества всего человечества, это отражение, но одновременно и реализация всех его знаний, страхов и чаяний по поводу Живого Мира.
Зато Сказка — это пространство, созданное знанием нементальным, интуитивным, недоказуемым, это реализация предощущения, предвкушения настоящего Мира, в ней отсутствуют ограничения, создаваемые законами и правилами, это мир парадоксов, манящей неизвестности и любых невозможностей, то есть это мир, в котором возможно всё. Всё! В нём возможен даже ментал, даже «описание Мира», — но лишь как вспомогательные элементы сказочной игры, и не более.
В пространстве же Мифа всё давно изучено, определено и разложено по полочкам. Это систематизированный и выхолощенный мир, лишённый внутреннего огня и неспособный родить ничего нового.
— Что такое реальность? — спрашивает Пауло Коэльо и сам же отвечает: — Это то, что, по мнению большинства, должно быть.
Что такое Миф? Это то, что ожидаемо и предсказуемо, то, что лишено спонтанности и неожиданности. Здесь весьма к месту будет цитата из братьев Стругацких: «Вам не приходилось замечать, насколько неизвестное интереснее познанного? Неизвестное будоражит, заставляет кровь быстрее бежать по жилам, рождает удивительные фантазии, обещает, манит. Неизвестное подобно мерцающему огоньку в чёрной бездне ночи. Но ставши познанным, оно становится плоским, серым и неразличимо сливается с серым фоном будней».
Создатель суггестивной лингвистики Ирина Черепанова в одном из своих тестов предлагает изменить в известной песне всего лишь одну букву и отследить, как меняется после этого эмоциональное состояние: «Призрачно всё, в этом мире бушующем, есть только миф, за него и держись, есть только миф, между прошлым и будущим, именно он называется жизнь».
Согласитесь — уныло и безрадостно, призрачно и недостойно человека…
В пространстве Мифа именно язык обуславливает однозначность и косность «спящего» мира. В таком мире невозможно чудо. Здесь каждое слово уже привязано к строго определённому понятию и чётко обозначенному смыслу. Поэтому Мир, созданный таким языком, будет столь же однозначным и жёстко структурированным, ничего нового в нём появиться не сможет.
«Когда человечество украло голос богов и стало само говорить от имени природы, оно стало противником природы и всего, что она производит» (Верной Вульф).
Ведь то, что действительно достойно быть сказанным, словами выразить нельзя. Вспомните бессмертного Дурака Лао-цзы: «Знающий не говорит, а говорящий не знает», — или не менее почтенного Дурака Ежи Леца: «Даже слово может стать кляпом», — или хотя бы прислушайтесь к Белле Ахмадулиной:
«Не проще ли нам обойтись тишиною,
чтоб губы остались свежи и не лживы?»
— Только скрипка без струн может издавать совершенный звук, — смеётся Дурак, соглашаясь с нами.
Но вряд ли стоит бояться произносимых слов, ведь достаточно окружить их тишиной, окутать смехом, превратить в парадокс, притчу или сказку — и они неожиданно преисполнятся особого смысла, став откровением. «Это только истине люди обычно сопротивляются, а сопротивляться сказке просто невозможно»(Энтони де Мелло).
Слово, взывающее к разуму, мёртво изначально, оно и есть тот самый «глас вопиющего в пустыне». Поэтому нет учителей рядом с нами и быть не может, и гоните прочь всякого, кто им назовётся. Ибо истинный учитель для каждого — это он сам и есть, это его ощущения. Ощущения — это шепот Вселенной, это голос Бога, непрерывно звучащий в нас. И внимая этому голосу, вы позволяете в себе учительствовать самому Богу.
