Александр Шевцов (Андреев, Саныч, Скоморох) - Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание
Но из понимания сознания как мышления появляются и другие его черты, которые были закреплены в научных описаниях. С одной стороны, сознание имеет содержания — те же мысли, воплощенные в образы. Они же впечатления, ощущения и образы. Но, с другой, и само мышление постоянно течет, и уж тем более ощущение или впечатление или переживание — это процессы, то есть нечто, что длится и развивается.
Видение сознания как действия — акта или процесса, с одной стороны, а с другой, как содержаний и пространства для этих содержаний целые века приводило Науку в замешательство и даже заставляло ссориться целые школы. Между тем, избрать что-то одно, просто выкинув другое, не получалось. Эти черты сохранялись из века в век, и эта живучесть понимания сознания и как действия и как содержания, дает основание предположить, что тут в научное понятие прокралось что-то из действительности. Иначе говоря, это следующие острова твердой почвы в море сознания.
Их разделяет туман, и поэтому они не узнаются учеными как проявления одного и того же, но при этом они действительные черты сознания.
Ну и, возможно, твердым островом, который еще едва видится в этом море, станет полевое понимание сознания физиками.
Вот, в сущности, и все, что установила Наука в отношении сознания. Все, в чем сходится большинство исследователей.
Все остальное — прекрасные прозрения одиночек, которые не признаны научным общественным мнением. Вроде видения сознания светом, как оно пришло Карпову. Или предположения Мераба Мамардашвили о том, что сознание «не между ушами, а между нами». Или мысль Ирины Бесковой, что исследование сознания Наукой ведется слишком узко, без учета того, что так называемая экстрасенсорика, возможно, тоже составляет его часть. Всех не перечислишь, да и нет смысла, потому что книга и была посвящена им.
Мозг и сознание. Искорка надежды
Есть еще один вопрос, который нельзя обойти. Это связь сознания с нервной системой человека. Для меня это, правда, звучит как вопрос о том, как осуществляется управление телом, если образы действия содержатся в сознании. Но я пока оставлю свое любопытство и скажу несколько слов о взаимоотношениях с Метафизики с Физиологией.
Я думаю, их непримиримое противоречие есть лишь противоречие разных точек зрения на одно и то же явление. Иными словами, это попытка доказать, кто вернее описывает слона — хвостовики или хоботники. Но, возможно, обе точки зрения совмещаются, как две грани одного явления, если поглядеть на него шире.
Камнем преткновения нейрофизиологии оказалось то, что мозг, который очень важен для работы сознания, не в состоянии его в себя вместить. Там просто нет такого вещества, которое хранит в себе образы. Мы, постоянно воспринимаем новые впечатления, но при этом сама способность воспринимать эти отпечатки явно говорит, что сознание есть некая среда. Как, кстати, и способность хранить память. Спор нейрофизиологов о том, что является материальным носителем энграмм, то есть воспоминаний, все еще длится. Но их попытки разместить память в клетках мозга ничуть не научнее попытки разместить ее в электромагнитном поле, выделяемом этими клетками.
И многовековые, никуда не ведущие споры философов о сознании тоже вполне трезво разрешаются, если задается вопрос: а может ли сознание быть не идеальной и внепространственной способностью ума думать о самом себе, а вполне материальной, хотя и не изученной средой, которую можно назвать полем? Даже если это слово не только неточно, но даже и вредно, потому что неизбежно притаскивает с собой представления физиков о физических полях? Но от наслоений дополнительных пониманий можно очиститься.
Главное, что полевое понимание сознания, находящегося не где-то в разряде электрической активности мозга, а в неком особом пространстве вокруг меня, позволяет увязать между собой все противоречивые наблюдения ученых и исходное народное понятие сознания. И что очень важно, оно никак не отменяет находок нейрофизиологов относительно работы мозга и нервной системы. Это не противоречащие теории, а взаимодополняющие описания одного явления.
Вглядимся в это.
Самым сильным доводом нейрофизиологии в пользу того, что сознание производится мозгом, являются экспериментальные данные. Все они так или иначе сводятся к простой вещи: разрушаем тот или иной участок мозга, и в сознании человека появляется прореха — он теряет какую-то из своих способностей. Значит, за нее отвечал этот участок мозга.
Довольно долго нейрофизиологи пытались создавать карты мозга, привязывая те или иные наши способности к участкам коры. При всей самоочевидности такого подхода, что-то в нем было неладно, потому что карты эти были верны только для тех, для кого они составлялись. У остальных людей постоянно что-то им не соответствовало. Это могло означать только то, что способности нашего сознания не есть выражение работы определенных участков мозга, а в мозге нет определенных механизмов, созданных из клеток.
Однако и отказаться от их поиска было действительно трудно, потому что при всей неопределенности связей между участками мозга и способностями, связи эти определенно были. И способности явно терялись при повреждении тех или иных участков мозга. Связи были, не было только жесткого закрепления определенных способностей за столь же определенными сгустками клеток.
До тех пор, пока сознание считается работой нервной системы, это очень странно, потому что в нервных тканях как раз все очень определенно и жестко специализировано, как говорят. Используя привычное выражение, специализировано с жесткостью механических приспособлений. Никакой возможности объяснить неопределенность в работе участков мозга при таком подходе нет, и оставалось только делать предположение или о наличии ошибки, или о том, что исследования делаются на недостаточно глубоком уровне. Исследования ужесточались, и запускался порочный круг, вроде гонки вооружений, из которого не было выхода.
Но есть ли действительное противоречие в том, что при разрушении определенных участков мозга нарушается работа сознания, но при этом эти участки мозга не есть носители этих утерянных способностей? Давайте взглянем на сознание как на среду или поле, окружающее мозг. И сделаем допущение, что память, по крайней мере, основные ее объемы, хранится не в клетках, а в этом поле в виде своеобразных голограмм, как это предполагают физики. Что в таком случае делает мозг? За что он может отвечать?
Самое простое и, как мне кажется, естественное предположение, которое приходит на ум, таково: мозг направлен не вовне, а вовнутрь. Иначе говоря, как телесный орган, он и отвечает за работу тела. Что значит, это не тело думает с помощью мозга, «выпуская мысли вовне», а сознание, находящееся снаружи, передает с его помощью образы движения и говорения телу.
В таком случае мозг должен обладать способностью переводить тонкоматериальные, «полевые» образы сознания во что-то, что телу вполне доступно и понятно, например, в электрические сигналы. Думаю, в этом нет ничего, что бы не соответствовало взглядам нейрофизиологов.
Чем же оказывается мозг в таком случае? Говоря на компьютерном языке — процессором. То есть орудием управления телом, создающим наше поведение как способ общения и управления другими людьми, а также обеспечивающим выживание. Иначе говоря, мозг должен быть связующим и передаточным звеном между определенными участками сознания и определенными частями тела, различающимися по решаемым задачам: хождением, плаванием, бегом, любовью, питанием, общением и прочее, и прочее, и прочее.
Как вы понимаете, даже этот неполный список доступных нам действий показывает, что в теле человека нет определенных мышц, отвечающих за выполнение тех или иных действий. Как нет и образов этих действий в клетках мозга. Там есть лишь участки, отвечающие за передачу в тело той или иной способности сознания. Это и объясняет, почему не удается создать карту мозга-сознания. Можем ли мы считать, что, отрезав язык, мы лишим человека способности общаться с другими людьми? Или есть? Или целоваться? Задачи выполняются не определенными органами или мышцами, а обучением тех же самых мышц совершать в разных случаях разные движения, принимая разные образы напряжений и расслаблений.
При этом изначально наши мышцы свободны от любых образов, а тела ничего не умеют. И если вспомнить детей-тарзанов, они способны принять самые неожиданные образы движений, для чего изначально должны иметь способность их принимать. Попросту говоря, быть чистой доской, готовой к обучению. Вот то же самое должно быть и с мозгом.
В нем не может быть изначального приспособления к воплощению той или иной способности сознания. Все, что жестко приспособлено, относится не к сознанию, а к досознательной работе нервной системы. И если это так, то участки мозга приспосабливаются воплощать в теле ту или иную работу сознания исходя из задач, которые преимущественно решает обучающийся человек. Следовательно, карты участков мозга возможны, но они будут отражать не столько физиологию, сколько культуру или обычай, в котором воспитывали человека. И если его воспитывала волчья стая, у него будет одна топография мозга, если обезьяны, то другая, а если люди, то надо знать, как у них принято общаться с детьми.
