Мирзакарим Норбеков - Интуиция дурака, или Как достать халявный миллион решений
Всеми нашими действиями управляют два рычага, два инстинкта: желание жить и страх умереть. Что в общем-то одно и то же.
Вот и выбрал себе тему кандидатской диссертации. Упрощенное название ее таково: «Галлюциногенные факторы при кислородном голодании, вызванном агонией мозга».
Легче всего писать о чужих галлюцинациях. Вы согласны?
Если честно, у меня были серьезные причины этим интересоваться… Хотел проверить некоторые свои догадки относительно смерти, основанные на словах Наставников. Но это – слишком сложная тема, ее лучше опустим.
Вот так я оказался в лаборатории клинической смерти и застрял там на четыре года. Искал на собственную… голову приключения, а нашел опору в жизни.
Пришел туда отъявленным материалистом, а ушел – глубоко верующим человеком, точно зная, уже как ученый, что существует Высший Разум, Высшая Совесть, Высшая Любовь. Знаю это точно – проверил!
За четыре года через эту лабораторию прошли пять тысяч человек, а это пять тысяч исследований! Можете себе представить? В день четыре-пять вылетов в разные районы.
В каждом институте, в каждой клинике был тогда секретный отдел. Они нам звонили, и мы вылетали.
Через час-полтора после выхода из состояния клинической смерти человек еще помнит, что с ним было. Потом все исчезает, одни огрызки остаются. Через пару дней спрашивали у того же «путешественника»:
– Помните, вы говорили то-то и то-то?
– Нет, не помню, не было этого!
Ставим ему кассету с записью.
– Да, правда, мой голос. Неужели это я говорил?
Мы спрашивали обо всем: что видел, что слышал, что ощущал, как ощущал. И наша задача теперь была – проверить.
Если человек говорил о каком-то месте, нас интересовали детали: где что стояло, лежало, двигалось. Понимаете? И сейчас же туда отправлялись и смотрели: действительно это находится там, на самом деле была такая ситуация?
И когда факт за фактом, факт за фактом… Мы точно знаем, что этот человек там просто не мог быть никогда в жизни, и не был он там. Но он все в деталях рассказывает, описывает обстановку… Он элементарно не мог знать, что есть такое здание, что в нем есть такая комната, что в этой комнате такой стол, такие чашки-ложки…
А ваш слуга-то прожженный материалист, особенно когда дело касается таких вещей! Пока руками не пощупаю, словам не поверю. Если скажете, что вчера в лифте валялась пачка из-под сигарет, скажу:
– Извините, мне нужно проверить.
А если эту пачку вы не могли видеть ни при каких обстоятельствах? Ну, не могли видеть – исключено!
И мы в этой лаборатории все проверяли. И место, и время, и ситуации – все! И получали подтверждение. За то время завели почти пятьсот дел. В трехстах восьмидесяти семи из них – неопровержимое доказательство отсутствия смерти.
Как быть, дорогие мои? Как быть?
Мой напускной материализм разлетелся по швам. И с каким еще треском! Смерти-то, оказывается, нет! В очередной раз убедился!
Смерть отсутствует!
Как мы свою одежду изношенную бросаем, так же оставляем и свое тело. Верите – не верите, мне глубоко начхать на ваше мнение. Все равно там встретимся у входа в экзаменационную комиссию.
Хотите одну историю из архивных материалов лаборатории расскажу?
Однажды мы выехали по вызову. Приезжаем.
Мужчина 37 лет, ростом больше двух метров, как телефонная будка – махина. Геолог-забулдыга.
Вернулся из экспедиции, в городском парке перед пивным баром с кем-то там подрался, получил четырнадцать ножевых ранений. Пока его везли в больницу, наступила смерть. Его отвезли в морг. Дело было в пятницу.
А через два дня в понедельник, когда патологоанатом пришел на работу и приступил к изучению тела, вдруг это бездыханное тело зашевелилось, схватило его за руку, и он услышал отборную брань.
Через несколько дней, после операции, мы общались с этим ожившим геологом.
– Была, – говорит, – пьяная драка. И вдруг почувствовал очень сильную боль. А потом начал падать в канализационный колодец. Не помню, как долго падал, помню, хватался за стены, упирался руками-ногами. Чувствую, если до низу долечу – в живых не останусь.
Я начал выкарабкиваться, цепляясь за склизкие стены… Вонючие до невозможности! До того мерзко было – человеческих слов не хватает! От этой вони, от этого дикого смрада пришел в себя. Выполз наружу.
Выхожу, а там машины стоят – «скорая», милиция. Люди собрались. Осматриваю себя – нормальный, чистый. Через такую грязь полз, но почему-то чистый. Подошел посмотреть: что там, что случилось?
Людей спрашиваю, они на меня – ноль внимания, гады! Вижу, какой-то мужик лежит на носилках, весь в крови. Подумал: «Так тебе и надо». Что-то в лице этого мужика меня привлекло. Где-то виделись, что ли?
Носилки втащили в «скорую», и уже машина стала отъезжать, как вдруг чувствую: с этим телом меня что-то связывает.
Крикнул:
– Эй! Куда вы без меня? Куда моего брата увозите?!
И тут вспомнил: а никакого брата у меня нет! Сначала растерялся, а потом понял: это же я!
Если это тело – я, то я-то кто? Я за ними побежал, кричу:
– Сто-ой! Куда меня увозишь?
А потом чувствую, что я не бегу, а лечу за машиной, чуть выше нее. Тело находится в «скорой», а я лечу сзади…
И т. д.
Он нам рассказал, по каким улицам летел, что на этих улицах было. В одном месте, оказывается, пожарные стояли и пожар был, маленький такой. Это помнит. Мы потом проверили – оказалось правдой. Было такое.
«Скорая» приехала в больницу, хирург посмотрел, сказал:
– Умер.
А я подбегаю к этому хирургу и матом:
– Ты что, твою мать? Как я умер? Давай, там это, трам-тарарам, штопай! Я приду в себя, я еще не умер!
Собрались увозить в морг. Я в отчаянии туда хожу, сюда хожу. За телом пошел.
Стали каталку вталкивать в лифт, а тело-то огромное – не влезает. И, когда двери закрывались, ноги прищемило.
– Твою мать! – говорю. – Ты что делаешь?! Мне это тело еще пригодится!
Обращаюсь к санитару – не слышит.
Та-ак! Тут курить захотелось. Смотрю, в лифте лежит скомканная пачка сигарет, и бутылка из-под кефира стоит. Кефира там, ну, так примерно на одну треть осталось.
Отвезли меня в морг. Два дня я там ходил, среди этих скафандров, без хозяина.
(Обратите внимание – «без хозяина»!)
Я туда сходил, сюда сходил – везде и всюду был. Домой пошел – жена плачет. Уговариваю свою жену, успокаиваю: «Ну, что делать?».
Но тело все равно меня не отпускает. Возвращаюсь, брожу вокруг него.
А в понедельник меня как-то затянуло обратно. И так мне туда неохота было, так было больно, так грязно все это.
Когда патологоанатом пришел на работу… я понял, что на этом у меня все закончится. Начал метаться вокруг него, и вдруг в какой-то момент меня затянуло…
Очнулся в палате через четыре дня.
Обратите внимание: «затянуло». Этот момент возврата в тело редко кто помнит.
После того, как его выслушали, мы стали проверять: пачка сигарет на месте лежит, в лифте. А тело-то было накрыто – он не мог видеть! Бутылки нет. Стали искать. Оказывается, уборщица утащила.
Нашли бутылку из-под кефира, но мытую. Спрашиваем:
– Сколько было кефира?
Уборщица говорит:
– Да на треть было, но он был такой… сгнивший.
Испугалась, почему такую никчемную бутылку ищем. Проверили улицу – был пожар. Маршрут проверили.
А вот канализационного колодца не нашли. Во всем городском парке, где это случилось, не было ни одного колодца. Даже специальное прочесывание добровольцами не помогло.
И таких случаев мы собрали почти четыреста.
P.S. Иногда Мирзакарим Санакулович проводит в зале опрос слушателей, переживших состояние клинической смерти. Интересно, что на каждом курсе обязательно находятся несколько таких человек. Вот стенограмма одного из опросов.
– Есть кто-то в зале, кто был в состоянии клинической смерти? У кого была остановка сердца, врачами подтвержденная… Поднимите руку, у кого? Пожалуйста.
(Несколько человек поднимают руки.)
– Есть еще кто-нибудь? Один, два, три, четыре, пять, шесть. Да нет, пятеро вас. Я же чувствую. Таких людей всегда сразу видно. Идемте, пожалуйста, можно вас сюда пригласить? Я вас прошу.
(Слушатели выходят на сцену. Мирзакарим Санакулович подходит с микрофоном к первой слушательнице.)
– Пожалуйста. То, что вы сейчас расскажете, – это жалкие огрызки того, что было. Когда это было? Как это было, и что вы ощущали?
– Это было, когда я рожала. У меня были очень тяжелые роды…
– Закройте глаза.
Стоящие на сцене закрывают глаза. Мирзакарим Санакулович обращается к аудитории:
– Запоминайте вот эту траекторию.
