Джулия Кэмерон - Право писать. Приглашение и приобщение к писательской жизни
Вопрос: Что делать с Дэниэлом?
А теперь прислушайтесь к советам и запишите все, что слышите.
Ответ: Поддержи его, скажи ему, что он на правильном пути.
Ваши вопросы могут и должны быть обо всем на свете. Можете следовать одной линии вопросов, добиваясь все большей и большей точности, таким образом вы доберетесь до корня трудностей, с которыми столкнулись.
Вопрос: Она меня любит?
Ответ: Здесь все дело в том, любишь ли ты себя.
Вопрос: Да, но мне было бы приятнее знать, что она чувствует на самом деле.
Ответ: Тогда ты сам должен действовать прямо, целенаправленно и с любовью.
Вопрос: Я хочу, чтобы она обо мне заботилась. Как этого добиться?
Ответ: Сначала нужно открыться для заботы – позаботившись о самом себе.
Не удивляйтесь, если советы покажутся вам упрямыми, расчетливыми и прагматичными. Возможно, вы найдете в себе милосердную жесткость, какую раньше не замечали, но она может пойти вам на пользу. Полученные ответы могут вас удивить. Нередко они будут проще и мудрее, чем привычные мысли. И предложат неожиданные решения, о которых вы и не задумывались раньше. И мой опыт, и опыт моих учеников говорит о том, что этот метод стоит хотя бы испробовать.
Вполне может быть, что она войдет в привычку, и вы будете пользоваться ею регулярно. Многие мои ученики применяют ее, чтобы «провалиться в колодец» и по-быстрому получить совет и справиться со стрессом на работе. Другие упоминают перемены в направлении карьеры, в отношениях и, конечно, в писательстве.
Для начала позвольте себе получасовые сессии вопросов и ответов. Не удивляйтесь, если немало полезных советов, как вам покажется, только и ждало, когда вы спросите!
Глава 21
Интеграция
Четыре дня назад мне не повезло: упала с молодого коня. В этом падении – как всегда в таких случаях – я была виновата сама. Мы брали препятствия, а я при этом брала препятствия еще и мысленно. Я выезжала любимого коня по кличке Боб, но в мыслях унеслась в будущее, размышляя о предстоящем телефонном разговоре с одним раздражающим типом, который никогда не перезванивал, как обещал. Боб, юнец, заметил мою растерянность и тоже растерялся. Он вдруг оступился, налетел на перекладину, и я свалилась на землю, приземлившись на левый бок и щиколотку.
Прошло уже несколько дней, а острая боль в ребрах позволяет мне спать только в определенной позе. Сочувствую всем жокеям и профессиональным наездникам, которым приходилось падать с лошади. Подозреваю, у меня ребра в трещинах и сильных ушибах – и ничего с ними не поделаешь, остается только набраться терпения; но боль помогла мне целиком погрузиться в тело – сейчас это не самое уютное место, но все равно родное. Мне велено прекратить нестись вперед и оглянуться на то, где я была. Я уже привыкла делать это на бумаге. Когда я пишу, это помогает интегрировать происходящее.
Слова «интеграция» происходит от латинского integer, что значит «целое, полное». Слишком часто мы несемся по жизни, «полые», а не «полные». В эту полость валятся без усвоения встречи и события, и мы чувствуем себя перегруженными и в то же время неудовлетворенными, потому что не успеваем переварить и впитать происходящее.
Чтобы «интегрировать» свои переживания, нужно принять их в расчет в более широком контексте всей жизни. Нужно замедлиться и обратить внимание, когда сквозь нас протекают потоки перемен, словно части симфонии.
Карл – высокопоставленный начальник в телеиндустрии. Он прекрасно справляется со своими многочисленными обязанностями на самой вершине карьерной горы – крутой и скользкой. Все идет именно так, как любой сторонний наблюдатель посчитал бы нужным, но внутри Карл испытывает едва заметное ощущение неудовлетворенности, как будто от него ничего не зависит.
– Я стал продюсером, чтобы сделать мир лучше, – говорит он. – Но теперь уже и не знаю, насколько цифры рейтинга, от которых напрямую зависит мой успех, связаны с добром, которое я надеялся нести в этот мир.
У Карла экзистенциальный кризис. Его внутренняя реальность и внешний мир перестали соответствовать друг другу. Он ежедневно исследует это несоответствие – он пишет.
– Я записываю все на бумагу и смотрю, что получается. Не притворяюсь, будто это приятно. Не убеждаю себя, что все хорошо. Вместо этого я каждый день смотрю, что можно сделать, чтобы приблизить ту жизнь, какая у меня есть, к той, какую мне бы хотелось. Что выбрать, за какие проекты браться в соответствии с моим личным взглядом на то, что необходимо сделать в масштабах планеты. Я стремлюсь к тому, чтобы на мои решения влияла не только коммерция, но и совесть. Я обращаюсь к тексту за поддержкой и советами – как обратился бы к наставнику.
Карл интегрирует мечты и реальность.
Эллисон пятый десяток и она недавно стала вдовой: рак неожиданно и жестоко отнял у нее мужа.
– Я пишу, чтобы справиться со смертью Роба. Я пишу, чтобы попрощаться с ним, с нашей жизнью, совместными планами. Я пишу, чтобы поздороваться с моей новой знакомой – с той, кем я стала без него. Иногда у меня едва получается написать хотя бы что-то. Бывает, я только и делаю, что пишу. А иногда это единственное, за что у меня получается держаться. Если бы не писала, вряд ли смогла бы пережить это нелегкое время. Это занятие не просто спасает мне жизнь. Оно стало моей жизнью.
Эллисон интегрирует прошлое и будущее.
Писать – это плакать на плече у друга. Делиться секретами с тем, кто услышит и поможет нам разложить все по полочкам. Шагать с товарищем по ухабам скорби и отчаянья. Наблюдать за погодой – и влиять на погоду. Разглядывать пейзаж, в котором мы живем.
Я перехожу к следующей части симфонии моей жизни.
Многие годы вся моя работа и мысли вертелись вокруг одних отношений. Они перекрывали мне горизонт, загромождая остальной пейзаж. Они чем-то похожи на крыло церкви со знаменитой картины Джорджии О’Киф[38], гигантскую монолитную форму, что заполняет весь холст – как и они мою жизнь.
Уже полтора месяца подряд я занимаюсь тем, что отвожу свой жизненный объектив назад и влево. Если пользоваться кинематографическими терминами, я меняю план с крупного на общий, добавляю перспективы, чтобы можно было посмотреть на монолит в контексте картины целиком. Как будто я перевела камеру с церковной пристройки влево: «Вот это да! Там же еще целая деревня!»
Когда все это оказывается на бумаге, я ощущаю наплыв эмоций. Сначала является скорбь. Мне нравилось работать с этим человеком. Нравилось, как меня вдохновляло его присутствие, его мастерство. Следом приходит облегчение. Я переступала через саму себя, изворачивалась, как могла, чтобы приспособиться к перепадам его настроения и неожиданным исчезновениям. Третий – гнев: «Как я могла не замечать, насколько работа с ним выматывала меня? В особенности его непредсказуемость и то, что приходится ходить вокруг него на цыпочках?» В-четвертых, будто траву на ветру, меня волновало еще одно чувство – любопытство. Нечто новое ожидает меня впереди. Я ощущаю это, хотя пока это нечто остается за кадром.
Падение с лошади, это неожиданное столкновение с реальностью утоптанной земли, кажется мне физическим проявлением перемен в моем творчестве. Оборвав личные отношения, а затем и творческое сотрудничество, я страдаю от боли, чувствую себя избитой, двигаюсь медленнее и чувствую, что беречь себя нужно больше обычного. Это дается проще, когда я пишу. Я пишу, чтобы сказать себе только правду и ничего, кроме правды. Не ради искусства, но ради здравого смысла. Для этого хорошо подходят стихи. В них мне важна честность, а не искусность.
Я дополняю эмоциями свою полноту.
ТЫ БЫЛ
Моей горой и небом.
Долиной, где сажают
Фруктовые сады.
Не знала я, что лава
Бурлит под твоим склоном.
Толчков не ощущала,
Но был ты словно бомба,
Что через миг рванет.
Ты был моей землею.
Когда гора взрывалась,
Затмив собою солнце,
Мне было непонятно,
Что сделал ты со мной.
Ты был моим пейзажем,
Ты был моей опорой,
На воздух все взлетело
И устремилось вниз.
Огонь, обломки, пепел,
Разбитое стекло.
И пусть уже не важно,
Что я тебя любила,
Теперь-то что нам делать,
Как быть, с чего начать?
Если бы я не писала, если бы не делала этого достаточно долго и глубоко, попыталась бы жить дальше, будто никто не впадал в немилость, будто это была минутная заминка, а не крушение планов и надежд. Я увидела крестьянина, который не знал, что его мирная гора на самом деле – вулкан, что я строю свою творческую жизнь на плато, под которым бурлит лава. То, что казалось твердью, на самом деле ею не было.
Как и тот крестьянин, я чувствую, что меня предали. Это неприятное чувство, но оно настоящее, и, как битое стекло нужно вымести с деревенской площади, мне нужно остановиться, осмотреться и освободиться от обломков, прежде чем двигаться дальше.
