Майкл Эрард - Феномен полиглотов
Эссе Гэнала заставляет нас обратиться к теме пластичности мозга[26]. Я называю стремление к лингвистической адаптации «волей к пластичности». Эта формулировка намеренно перекликается с известным выражением немецкого философа Фридриха Ницше «воля к власти», обозначающим движущую силу, изменяющую стабильное бытие людей, обществ и даже природы. В двадцать первом веке нашей версией этого выражения будет именно «воля к пластичности», причем подразумевается определенно нейрологическая «пластичность». Воля к пластичности – это «непрерывное нарастание» кругооборота в нейронных цепях, в том числе и языковых. «Пластичность – это врожденное свойство мозга, – писал гарвардский нейролог Альваро Паскуаль-Леоне, – и она представляет собой последствие эволюции, позволяющее нервной системе адаптироваться к новому окружению.
Вы можете заметить волю к пластичности в любой области применения языков. Автор бестселлеров, гуру самосовершенствования Тим Феррисс опубликовал пособия по «обтесыванию языков», обещающие помочь вам изучить язык за три месяца. У писательницы Элен Джовин, живущей в Нью-Йорке, есть блог, в котором она описывает свой проект по изучению тринадцати языков за три года; затем она собирается написать об этом книгу. Почти одновременно вышли в свет мемуары американских писательниц об изучении иностранных языков: «Сны на хинди» Кэтрин Рассел Рич и «Сны на китайском» Деборы Фоллоуз. Менее заметным, но очень привлекательным является случайно обнаруженный мной международный клуб изучения языков Hippo Family Club. Он был основан в 1981 году японским редактором Йо Сакакибара. Его заинтересованность в развитии методов изучения языков и преданность мировой гармонии были подытожены в девизе: «Каждый может разговаривать на семи языках». Правда, за свое краткое пребывание среди членов клуба я не встретил ни одного человека, говорящего на семи языках, но атмосфера дружелюбия и веселья, бесспорно, вдохновляет членов клуба на мысли о том, что когда-нибудь они все же достигнут поставленной цели.
Изучая материалы о «Гиппо» (под этим названием клуб известен в Японии, Южной Корее и Мексике; в Штатах его называют языковым клубом Lex), я узнал об увлечении дублированием детского лингвистического опыта. «Наше исследование показывает, что любой человек в любом возрасте может овладеть новыми языками. К сожалению, традиционный способ изучения языка в классной комнате, которым пользуется большинство людей, не обеспечивает атмосферы, способствующей приобретению знаний. Дети не учатся своему родному языку, разламывая язык на грамматические и лексические кусочки или заглядывая в словарь, так почему же и дети, и взрослые изучают иностранный язык именно таким способом?»[27]
Гипповцы, как они себя называют, посещают еженедельные занятия, на которых поют, играют и декламируют на базовом наборе языков; возвращаясь домой, они должны слушать специальные диски, на которых записаны рассказы на тех же языках, включая их родной[28]. Таким образом они усваивают интонацию предложений, так называемые большие волны. Затем настает черед малых волн – отдельных звуков, а также значений слов.
Заинтригованный таким подходом, я решил посетить клуб Hippo в Чиуауа, Мексика, где останавливался с семьей и встречал членов клуба. Некоторые из них поведали мне, что слушали рассказы на французском и японском и в какой-то момент внезапно осознавали, что понимают значения слов. Они подчеркивали, что не прилагали особых усилий: обучение происходило «естественным способом». Гипповцы твердо убеждены, что клуб их не «обучает». При любом моем упоминании слова «обучать» люди приходили в негодование. «Мы не обучаем языкам, – говорили они. – Мы предпочитаем слово “поддерживать”». Свой метод, разительно отличающийся от школьного, они рекламируют как метод без тестов, оценок и преподавателей. Аналогичным образом гипповцы не «изучают» язык, а «приобретают» его. В этом плане они подобны детям, которые впитывают язык.
На мой взгляд, дело здесь даже не в методе, а в создаваемых условиях. И в любом случае хочется узнать: насколько действенными являются такие методы? Элизабет Виктор, исполнительный директор языкового проекта Lex, говорит, что может говорить «примерно» на пяти языках. Она объясняет это так: «Я могу вести дела на японском, могу найти потерянный багаж на испанском и французском, заводить друзей на китайском, и кроме того, могу сказать “я голодна” или “я устала” и, возможно, понять то, что мне ответят». Для нее разговаривать на языке значит общаться и обмениваться информацией, а вовсе не владеть языком свободно или «на уровне родного». К сожалению, из-за полного отрицания гипповцами каких бы то ни было тестов у организации нет никаких доказательств того, насколько хорошо работают их методы.
Поэтому одной из моих целей в Чиуауа был поиск доказательств. Я пообщался некоторое время с милой японкой-подростком Томоко Сузуки, проиллюстрировавшей, что может клуб Hippo. Поскольку ее отец Кенши Сузуки является главой японского филиала Hippo и преемником Йо Сакакибары, девочка выросла в атмосфере встреч членов клуба, постоянного воспроизведения дисков с рассказами на чужих языках и непрерывного потока иностранных гостей в доме. Ее родители тоже познакомились в этом клубе.
– Сколько языков ты слышала, пока росла? – спросил я.
– Девятнадцать. В основном японский, но вообще девятнадцать.
Ее способности примерно в двенадцати из них (включая русский, малайзийский, французский и китайский) ограничивались декламированием гипповского кредо. Зато несколько лет, проведенных в Соединенных Штатах, позволили ей говорить на английском почти без акцента. Когда я встретил ее в Мексике, она жила там уже три месяца, участвуя в годичной программе обмена. Мексиканские гипповцы хвалили ее знание испанского, уточняя, что у нее небольшой чиуауанский акцент (например, она могла «ч» произносить как «ш»). Тем не менее гипповский метод не уберег ее от казуса, часто случающегося с людьми, изучающими третий язык: языки, которые она знала, стали смешиваться у нее в голове. Позвонив родителям из Мексики в первый раз, Томоко не могла вспомнить ни слова по-японски, а при нашем разговоре в кафе в ее речи постоянно проскакивали испанские слова.
– Ты можешь сказать, что говоришь по-русски? – спросил я.
– Нет, на этом языке я могу только представиться. Но я все-таки говорю по-испански, и для меня он, эмм… как бы это сказать, очень особенный.
Этим же вечером мне удалось воочию наблюдать, как проходят занятия в Hippo. В Чиуауа местом проведения встреч членов клуба служит вытянутая комната с бетонными стенами, в которой есть айпод, подключенный к сети Интернет. Около шести семей прошли внутрь, приветствуя друг друга. Они представлялись мне на английском, а когда узнавали, что я немного говорю по-испански, переключались на испанский. Встреча началась с того, что руководитель клуба Мигель Дюран включил ритмичные песни на немецком, китайском, английском и японском языках, после чего люди начали махать руками и делать быстрые па. Не привыкший к таким действиям, я последовал примеру других взрослых, переступавших ногами так же непринужденно, как дети. Затем мы сели в круг и начали по очереди передавать микрофон тем, кто выучил определенные монологи или рассказы на различных языках. Дети, в основном сидевшие на коленях родителей, первыми нагло выхватывали микрофон и невозмутимо декламировали свои рассказы. Когда очередь дошла до меня, я решил щегольнуть и представился на испанском (в котором я к тому времени уже попрактиковался) и на китайском. В конце моего выступления все зааплодировали.
Мы устраивали языковое караоке, игры, подобные тем, что можно встретить в детском саду, и разгадывали лингвистические кроссворды. Любой кусочек языка, добавляемый в общую копилку, считался уместным и поощрялся. Одобрительная ответная реакция группы, вероятно, побуждала участников учиться дальше. По тому, что я услышал, я мог сделать вывод, что произношение членов клуба не было идеальным, но вряд ли это имело какое-либо значение, ибо здесь собирались любители, создававшие праздничную атмосферу общения. Затем в мою честь был дан обед, главным блюдом которого стало тамале[29], и я получил возможность пообщаться с родителями детей. Отец одного ребенка был инженером-системотехником, другого – продавцом в аптеке, третьего – инженером-технологом. Из разговора с ними я понял, что экономический аспект этих занятий был не менее значимым, чем психологический. Членами клуба были мексиканцы, относящиеся к среднему классу, не имеющие возможности дать выход своим лишь косвенно связанным с языками устремлениям каким-либо иным образом. Будь они побогаче, они бы отправили своих детей в лагерь; будь они беднее, у них не было бы времени на занятия в Hippo. Они приходят сюда потому, что хотят, чтобы их дети знали не только английский язык. По мнению родителей, это позволит их детям получить в будущем преимущество на рынке труда, поскольку английский требуется везде. Мигель Дюран сказал мне, что люди приходят в Hippo, ожидая, что это поможет им улучшить их английский, но poco a poco[30] их целью становится изучение других языков. Как заметил один из отцов: «Я не хочу учить семь языков – я хочу улучшать те, которыми уже владею. Но дело в том, что никто не знает, что случится в будущем, какие языки понадобятся нашим детям». Чед Нилеп, этнограф, изучающий гипповцев, поведал мне, что не все они считают себя мультилингвами. Но их клуб при помощи псевдопогружения в язык дает людям право считать себя мультилингвами, а значит, гражданами мира.
