Стивен Лаберж - Осознанное сновидение
Отзыв второго рецензента был прямо противоположен отзыву первого. Рассматривая нашу статью сквозь призму философии Рехтсхаффена, рецензент счел все описанное в ней абсолютно невозможным: «… трудно вообразить субъекта, одновременно видящего сны и сообщающего о них окружающим», — так был прокомментирован рассказ об одном из экспериментов. Было похоже, что при имеющейся у нашего рецензента философской базе он просто не в состоянии был допустить возможности получения наших результатов. В конце концов он ухитрился обнаружить некоторое количество «проблем интерпретации», которыми и объяснялось то, каким образом мы пришли к столь ошибочным заключениям. Ну, в общем, он не рекомендовал печатать статью, и издатель согласился с его суждением.
В сентябре 1980 года мы послали в «Science» новый вариант статьи, дополнив перечень проведенных экспериментов, так как число онейронавтов, участвовавших в них, возросло вдвое, как и число наблюдений; неувязки же первого варианта были устранены. Однако статью вновь возвратили — по существу, из-за той же философской позиции. Похоже, наши рецензенты (скорее всего, ими были члены АПИС) просто не могли поверить в возможность существования осознанного сновидения.
В надежде на непредвзятое мнение, мы послали статью в «Nature», британский аналог «Science». Нам вернули ее без рецензии. По мнению издателей журнала, тема была «не настолько интересной», чтобы удостоиться рассмотрения. Короче, лишь после шести месяцев бесплодных усилий мы наконец напечатали статью в психологическом журнале «Perceptualandmotorskilk» («Чувственные и моторные навыки»).
Рассказывая о некоторых трудностях, которые нам пришлось преодолевать, я хотел бы (для полноты картины) заметить, что еще в 1980 году исследователи сна вообще и члены АПИС в частности практически единодушно отказывались принимать осознанное сновидение как закономерную особенность состояния сна — БДГ или любого другого. Осознанные сны по-прежнему рассматривались как химера, как продукт отклонения, вроде «снов наяву», возникших в результате прерывания сна, но только не как нечто заслуживающее внимания.
В июле 1981, в том же месяце, когда вышла наша статья, я представил доклад об осознанном сновидении на XXI ежегодном симпозиуме АПИС (Хианнис-Порт, Массачусетс). К этому моменту наши данные были уже достаточно основательными, чтобы даже при самом придирчивом отношении явиться веским доказательством того, что осознанное сновидение является закономерным феноменом нормального БДГ-сна. Наконец-то убедительность доказательств пришла в должное соответствие с необычностью факта.
После всего того неприятия, которое мне пришлось преодолеть, я был поначалу удивлен, а потом испытал чувство глубокой благодарности, получая положительные отзывы о представленном мною докладе. Некоторые ученые в частных беседах говорили мне, что до ознакомления с результатами наших экспериментов были абсолютно уверены в невозможности осознанного сновидения, но теперь их мнение в корне изменилось. Были среди них и те, кто обнародовал свою позицию в печати. Я был тронут и воодушевлен, видя эти свидетельства искреннего признания и открытости новым идеям, и проникся уважением к этим людям. К сожалению, подобная открытость не так уж часто встречается в науке (не чаще, чем в любой другой сфере человеческой деятельности).
Но это позволяет составить представление о том, что такое наука, когда она работает как следует. «Наука» — это деятельность сообщества ученых, твердо придерживающихся принципа единого стандарта в признании истинности гипотез. Из-за этого в ней всегда присутствует излишний консерватизм — чересчур упорное сопротивление новому и слишком тенденциозная приверженность принятым взглядам. Философ Томас Кун высказал мнение, что новые научные теории встают на место старых только после того, как сторонники старых умрут! Я, признаться, боялся, что нечто подобное случится и с принятием осознанного сновидения АПИС, и был приятно удивлен, что ошибался.
Итак, осознанные сновидения перестали ассоциироваться с оккультизмом и парапсихологией и, заняв свое место в традиционной научной системе, были признаны темой для исследований. Был сделан важный шаг в направлении широких исследований и развития науки о них.
Роберт К. Мертон из Колумбийского университета, один из ведущих научных теоретиков, показал, что все основополагающие научные идеи не раз возникали одновременно у работавших независимо исследователей. Так происходит потому, что ученые работают в рамках одинаковых парадигм и стоят, пользуясь ньютоновским афоризмом, на плечах одних и тех же гигантов. Исходя же из одинаковых посылок, вполне естественно прийти к одинаковым выводам.
Вот один из самых замечательных примеров независимых научных открытий. Когда после двадцати лет работы Чарльз Дарвин закончил подготовку к изданию своей эпохальной книги «Происхождение видов», он получил письмо от неизвестного биолога Альфреда Рассела Уоллеса. Вообразите себе удивление Дарвина, когда он прочел это послание. Дело в том, что параллельно с поисками средства от малярии в Малайе, Уоллес, независимо от Дарвина, работал над теорией естественного отбора, в форме, практически идентичной дарвиновской, что и подтверждалось приложенной к письму рукописью. Так что Дарвин не был первооткрывателем теории эволюции. У Уоллеса был безусловный приоритет. По, как мы видим, приоритет — это не самое главное. В работе Дарвина были учтены мельчайшие детали, необходимые для того, чтобы убедить научное сообщество. Как писал Уоллес в своем письме к Дарвину, его «… изыскания никогда бы никого не убедили, никто никогда не отнесся бы к ним иначе как к искусной подтасовке фактов», в то время как книга Дарвина «перевернула все устои естествознания и вдохновила лучшие умы эпохи». И Уоллес писал все это не просто из скромности. Время показало, что его работа действительно не сыграла сколько-нибудь существенной роли в научном принятии теории эволюции и что только труду Дарвина мы обязаны изменением парадигмы.
Рассказывая эту историю, я не был бы столь многословен, если бы не уверенность, что процесс принятия научной общественностью столетие спустя теории осознанного сновидения имеет определенное сходство с ней — в каких-то деталях больше, в каких то меньше. История повторяется, меняется только масштаб события. В этом смысле мы работаем, бесспорно, в меньшем масштабе, случай же Дарвина и Уоллеса придает картине, как бы это точнее сказать, перспективу. Когда в конце 1980 года мое внимание привлекла статья «Взгляд внутрь осознанных сновидении», я был удивлен, наверное, не меньше, чем Дарвин, впервые прочитавший работу Уоллеса. В статье, напечатанной в малоизвестном британском журнале «Зеркало медицины», описывалась работа, удивительно напоминавшая то, чем занимался я. Автор, талантливый английский парапсихолог Кейт Хирн, приводит краткий обзор своих исследований, проведенных в процессе работы над докторской диссертацией в университетах Халла и Ливерпуля при участии опытного осознанно сновидящего. Впоследствии я узнал, что этим помощником Хирна был особо одаренный исследователь Алан Уорсли. В течение года Уорсли провел 45 ночей в лаборатории сна, когда Хирн вел над ним наблюдения. За это время у испытуемого было 80 снов, в каждом из которых на ЭОГ остались отметки о движениях глаз, которые он делал, когда осознавал, что спит.
Сначала сходство между нашей работой в Стэнфорде и их в Ливерпуле показалось мне сверхъестественным. Но, поразмыслив, я пришел к выводу, что идея идентификации состояния осознанности во сне посредством движений глазами была очевидной для каждого, кто сколько-нибудь профессионально занимался психофизиологией сна и исследовал возможность обретения в них осознанности. Рассмотренные под таким углом независимые открытия переставали выглядеть не только сверхъестественными, но даже и неожиданными.
Единственное несовпадение состояло в том, что Хирн завершил работу над диссертацией за два года до меня. Но дело здесь в том, что хотя я и старался быть в курсе всех англоязычных публикаций, имеющих отношение к моей теме, мне ни разу, вплоть до момента завершения работы над диссертацией в 1980 году, не приходилось слышать ничего интересного кроме, может быть, невнятных слухов о Хирне и Уорсли. Возможно, кто-то подумает, что Хирн стремился поделиться своим открытием с научной общественностью. Ничуть не бывало. Из рассказов Уорсли я понял, что Хирн «хотел сначала еще кое в чем разобраться», а потом уж публиковать свои материалы25. В общем, до момента появления статьи никто, кроме нескольких специалистов, ничего о его работе не знал. Каковы бы ни были причины этого, но даже через шесть лет после завершения своей диссертации Хирн не обнародовал результаты своих опытов ни в одном широкодоступном издании.
