Бхагаван Раджниш - Путь любви
Только когда все эти сущности сливаются вместе и становятся одной, когда все эти сущности проходят через подобие химической реакции и становятся единым целым, в вас появляется душа. Когда все эти сущности вливаются в один океан, когда их независимость исчезает и возникает единство, у вас появляется душа. Душа есть не у всех людей. Ваше рождение еще не значит, что вы родились с душой — в этом есть глубокий смысл, это очень важные слова. Человеку еще предстоит обрести душу, он должен собрать воедино толпу внутри себя, те сущности, которые в нем соперничают друг с другом.
На этой стадии, стадии «джунглей», людей больше интересуют ответы, чем сами вопросы. Их легко устраивают любые глупые ответы, которые они получают. Они, по-настоящему, даже не задавали еще вопросов. Еще не задав вопрос, они получили ответ. Именно так одни люди становятся индуистами, другие — мусульманами, а третьи — христианами: вы еще не успели ничего спросить, а ответ вам уже предоставлен, и вы цепляетесь за этот ответ. Что вы имеете в виду, когда говорите: «Я — иудей», или «мусульманин», или «индуист», или «джайн»? Что вы хотите этим сказать? Вы сами задавали этот вопрос или просто позаимствовали ответ? Не задавая вопрос, вы уже поверили в Христа, в Будду, в Кришну, в Мухаммеда. Это просто глупо. Как можно прийти к ответу, даже не задавая вопрос, даже еще не интересуясь?
В состоянии «джунглей» люди верят, не спрашивая. Сформулировать вопрос непросто, спросить тяжело. А поверить в чужие ответы — это удобно, доступно. Чтобы задать вопрос, человек должен многое перенести; чтобы возник вопрос, нужно много пройти; чтобы найти вопрос, человек должен идти внутрь себя. Вы просто берете готовые ответы, просто заимствуете.
На этой стадии люди очень хорошо все знают: там находятся все пандиты и священники. Они сами еще живут в темных непроходимых дебрях и ведут других в еще более глухие, темные джунгли. На этой стадии, стадии «джунглей», люди очень мирские, несмотря на то, что они притворяются религиозными. Они только притворяются: они идут в церкви, они ходят в храмы, в мечети, в гурудвары, но все это — лишь формальность, они сами в это не верят. Они приходят, исповедуются перед Богом, но сами не верят в это. Это скорее средство для самоудовлетворения — может быть, Бог есть; это просто может быть — это скорее общественная формальность. Это считается хорошим тоном — казаться религиозным. «Религия по воскресеньям» — хорошая вещь: она помогает вам добиться общественного признания. Эти люди — вовсе не искатели, они совершенно ортодоксальны, потому что они боятся. Они знают, что их знания фальшивы, заимствованы, это дешевка, поэтому они очень боязливы. Если кто-то скажет что-либо противоречащее их верованиям, они сразу начнут защищаться. Вы создадите в них сомнение. Они против всех лишних вопросов. Они хотят и дальше держаться за уютные верования, которые они переняли от своих родителей, от общества, от государства. Они не хотят, чтобы их тревожили. Они живут в нереальном мире слов и идеологий.
Это тот тип людей, который называют «непробиваемые» — прямоугольные, верные традиции, конформисты. Они живут в прошлом; они никогда не задумываются о будущем и никогда не видят настоящего. Они живут в прошлом, а прошлое было золотым. Те дни ушли — те дни, когда по Земле ступал Иисус, когда на Земле жил Будда, когда Кришна играл на своей флейте. Их золотой век всегда в прошлом, их утопии в прошлом. «Все это было, как же мы могли забыть?» Они верят в забытое. Они думают, что впереди уже ничего не будет, и сами никогда не заглядывают в будущее, они крепко держатся за прошлое. Они — неживые люди, и они крепко держатся за мертвые верования, мертвые идеологии. Их религия — не движение, их религия — не поток; их религия полностью обусловлена, организована, не жива. Их религия — труп.
Люди этого типа верят в священников, в епископов, в попов, в шанкарачарий. Такие люди никогда не пытаются найти что-либо еще.
Я слышал…
Однажды ночью пастор небольшой церквушки в Арканзасе испарился из деревни вместе со всей церковной казной. Местный констебль был послан на его поимку, и вскоре вор был пойман.
Через считанные часы констебль притащил виновного в церковь за воротник. «Вот она, хитрая лиса, — с отвращением заявил полицейский. — Я, к сожалению, должен сказать, что денежки наши он уже истратил, но я затем и притащил его сюда, чтобы мы теперь могли попросить его вымолить их обратно».
Видите — даже такой священник подойдет, потому что религия — это всего лишь формальность. Даже у вора можно вымолить деньги обратно. Никого не интересует сам священник, никого не интересует его существо, его сознание — нет. Самое большее, что от него требуется — его обученность, знание, что делать. Такой тип ума, «джунгли», очень любит ритуалы. Для ритуала он использует религию. Достаточно чтения мантры, которую дал вам священник. Священник сам еще не пришел домой, а уже дает вам Гуру-мантру. Он дает людям личные мантры. Он раздает ключи, но сам еще не открыл дверь со своей стороны. Он такой же невежда, как и те, кого он ведет. Но у него есть одно оправдание: козырная карта, которая передается на протяжении столетий и столетий. Индуистский священник может сказать, что вето родословной на протяжении пяти тысяч лет были одни священники. Но это — рыночная цена, только и всего. Это его кредитная карточка. Индуист может сказать, что Веды — самые древние в мире священные писания. Их древность считается чем-то очень ценным. В действительности, чем древнее книга, тем она мертвее.
Религия же должна быть свежей, молодой, как новый росток, или как капля утренней росы на травинке. Религия — это постоянное рождение, она никак не связана с прошлым. По-настоящему религиозный человек начинает искать такого Будду, который был бы живым, такого Христа, который живет и дышит, он хочет найти Мохаммеда. к которому Коран все еще приходит, к которому Коран все еще нисходит.
Но люди типа «джунгли» никогда никуда не идут. Они держатся за священников, за религии, за церковь, с которой они случайно связаны по своему рождению. Они там и остаются, живут, и там же умирают.
Я слышал…
В одном из голливудских журналов была заметка, что одна знаменитая кинозвезда выходит замуж в седьмой или восьмой раз. Священник, который должен был венчать супругов, взволнованный всей этой парадной атмосферой и шумихой, потерял из виду строчку в своем требнике.
Кинозвезда зевнула и прошептала:
— Страница восемьдесят четыре, дурак!
Теперь даже она знает — выйдя замуж седьмой, восьмой раз, она знает, какая страница. «Страница восемьдесят четвертая, дурак!» — сказала она священнику. Ритуальная религия просто механична. Священник знает что-то, потому что он повторяет это каждый день. И вы, шаг за шагом, привыкаете к этому, потому что повторяете это каждый день. Это зависит от вашего повторения. Это не откровение, это не нечто, что вы познали; это никак с вами не связано, абсолютно с вами не связано. Вы Ъ это не вошли, это в вас не родилось. Вы остались поверхностным.
Я слышал…
Старая девственница умерла, и двое ее подруг пошли заказать ей надгробную плиту. «У вас готова подходящая надпись?» — спросил гравер. «Мы думаем: «Родилась девственницей, жила девственницей, умерла девственницей», — было бы замечательно», — ответила женщина. Гравер спросил. «Почему бы не сэкономить деньги? Просто напишем: «Возвратилась неоткупоренной».
Именно это и происходит с человеком, который живет в состоянии «джунгли»: он сюда приходит, но он не живет. Жить — опасно; он не может на это осмелиться. Жизнь — это поиски нового, а он держится за старое. Жизнь непонятна и неопределима, а он не хочет поступиться своими знаниями. Он возвращается неоткупоренным. Он приходит, живет, умирает, но, в действительности, он не приходит, не живет и не умирает. Все его существование — глубокий, крепкий сон. Он еще не начал становиться человеком.
Это тот тип людей, которых называют «твердолобыми». Они всегда ищут чего-то более святого — они очень моралистичны. Они думают, что они очень моральны; они даже не знают азбуку морали. Но они привязаны к общественному моральному кодексу, они никогда не выходят за его рамки Они остаются верны законам. Они вовсе не моральны — если они привязаны к аморальному обществу, как могут они быть моральны?
Моральный человек неизбежно станет изолированным от общества; моральный человек не может быть связан с обществом — по крайней мере, до сих нор это не было возможно. Мы только можем надеяться, что однажды, в некоем будущем, общество станет столь моральным, что моральному человеку больше не придется изолировать себя от него. Но такого до сих пор еще не было: всегда было так, что стоило только появиться моральному человеку, как он становился непонятен обществу.