Уолтер Эванс-Вентц - Великий йог Тибета Миларепа
Тем временем к вышеупомянутому дому его отец пристроил трехэтажный дом со службами, который поддерживали четыре колонны и восемь столбов. Это был один из лучших домов в Кьянга-Ца, и его так и называли — Четыре Колонны и Восемь Столбов. В этом доме семья жила на широкую ногу.
Родственники Милы-Дотунга-Сенге, которые жили в Чунгвачи, прослышали, что он и его сын живут богато в Ца[68]. Двоюродный брат Милы-Дордже-Сенге по имени Юнгдунг-Гьялцен (Свастика-Знамя Победы) вместе со своей семьей и сестрой по имени Кхьюнг-ца-Палден (Свидетельствующая о Благородстве Потомков Орла) перебрались жить в Кьянга-Ца[69]. Дордже, любивший своих родственников, принял их с искренним радушием. Он научил их торговать, и они также разбогатели.
Через некоторое время Белая Гирлянда Ньянг обнаружила, что должна родить ребенка. Это было как раз тогда, когда Мила-Шераб-Гьялцен находился в горах Северного Такции с большим количеством разнообразного товара, привезенного с юга, и поэтому надолго задержался там.
Я родился в мужской год воды и дракона[70] (в 1052 г. н. э.) на двадцать пятый день[71] первого осеннего месяца[72], под счастливой звездой, и как только моя мать разрешилась от бремени, к отцу был послан гонец с письмом: «Осень вступает в свои права, и я разрешилась сыном. Приезжай как можно скорей, так как нужно дать имя ребенку и совершить церемонию наречения именем». Гонец от себя также рассказал ему обо всем. Мой отец очень обрадовался и сказал: «Хорошо свершилось! Мой сын уже получил имя. В моем роду рождается только один наследник, и я рад узнать, что родился сын. Назовите его Тхепага (Услаждение Слуха). Мои дела уже закончились, и я скоро вернусь домой».
Когда он вернулся, мне дали имя Тхепага и отпраздновали это событие с большой торжественностью. Я рос, окруженный заботой и лаской. Со временем у меня обнаружился прекрасный голос. Меня все с удовольствием слушали и говорили, что меня правильно назвали — Услаждение Слуха. Когда мне было около четырех лет, моя мать родила дочь, которую назвали Ген-ма-кьит (Счастливая Защитница), но у нее было также ласкательное имя Пета, и поэтому ее стали называть Пета-Генкьит. Я помню даже теперь, что нам с Петой вплетали в волосы золото и бирюзу. Наша семья была очень влиятельной, и мы были связаны брачными узами с самыми родовитыми семьями. Бедные люди находились в зависимости от нас, и мы считали их чуть ли не за своих подданных. Местные жители шептались о нас между собой: «Никто из новых поселенцев не был таким трудолюбивым и богатым, как они. Посмотрите на их дом! Посмотрите на их роскошь и богатство, на украшения, которые носят их женщины и мужчины! Они вполне заслуживают того, чтобы их уважали».
В то время, когда мы были объектом всеобщей зависти, мой отец Мила-Шераб-Гьялцен умер, и погребальная церемония была справлена с большой пышностью».
Это первая часть повествования, в которой рассказывается о рождении Джецюна.
ГЛАВА II. УДАРЫ СУДЬБЫ
О смерти отца Миларепы и его предсмертном завещании, о незаконном захвате имущества родственниками и о страданиях, пережитых Миларепой, его матерью и сестрой.
Речунг тогда обратился к Джецюну с такими словами: «О Учитель, пожалуйста, расскажи о твоих страданиях и несчастьях, которые начались после смерти твоего отца».
В ответ Джецюн продолжал свой рассказ: «Когда мне исполнилось семь лет, мой отец серьезно заболел. Врачи и ламы, лечившие его, не надеялись на выздоровление и объявили о приближении конца. Все его родственники знали, что он умирает, и даже сам больной потерял надежду на выздоровление и чувствовал приближение смерти. Мои дядя и тетя, другие родственники и друзья, все соседи собрались у нас, и в присутствии их мой отец объявил о своей последней воле и поручил дяде и тете заботу о вдове и сиротах и об их имуществе. Было также составлено письменное завещание, которое было прочитано, подписано и запечатано в присутствии всех собравшихся. Отец тогда сказал: «Я знаю, что умру. Так как мой сын еще мал, я поручаю заботиться о нем всем моим родственникам, но особенно его дяде и тете. Все мое имущество, избавлявшее меня от чувства зависти к другим, я оставляю здесь — мои стада на пастбищах высоко в горах, мои поля, в том числе Треугольник Вормы и несколько других меньших полей, моих коров, коз и ослов, которые находятся здесь, ниже дома, вещи из золота, серебра, меди и железа, мои личные украшения и одежду, мою бирюзу, шелка, мои амбары. Часть его пусть будет затрачена на погребение. Заботу об остальной части я поручаю всем вам, здесь собравшимся, до того времени, когда мой сын станет совершеннолетним и сможет сам заботиться обо всем. Главными опекунами я назначаю дядю и тетю моего ребенка. Мой сын обручен с Зесай, и когда он достигнет совершеннолетия, пусть они поженятся, и когда невеста войдет в дом, пусть молодые сами будут вести хозяйство, следуя примеру родителей. Но до наступления совершеннолетия я вверяю все вам, всем моим родственникам, и особенно вам двоим — тете и дяде моих детей. Смотрите, чтобы с ними ничего не случилось плохого. Знайте, что я буду следить за вами из обители мертвых». Сказав так, мой отец умер. После похорон все родственники предложили: «Пусть Белая Гирлянда сама смотрит за хозяйством, а мы время от времени будем ей помогать всем, чем сможем, если ей понадобится наша помощь». Но мои дядя и тетя были против: «Вы можете говорить все, что хотите, но мы — ближайшие родственники и мы сами будем заботиться о том, чтобы вдова и сироты ни в чем не нуждались, и за имуществом мы сами будем смотреть», — сказали они. Несмотря на возражения дяди со стороны матери и отца Зесай, личное имущество моего отца дядя и тетя поделили между собой: дядя взял себе все мужские украшения и одежду, а тетя — все женские вещи. Остальная часть имущества была поровну поделена между ними, а нас они заставили переселиться к ним. Мы не только были лишены права распоряжаться нашей собственностью, но мы еще должны были летом работать, как батраки, на дядю, а зимой прясть и чесать шерсть для тети. Пища, которую они нам давали, была настолько грубой, что годилась только для собак. Вместо одежды мы носили жалкие обноски, подвязанные вместо пояса веревкой. Из-за непосильной работы на руках и ногах у нас появились трещины и волдыри, а из-за плохого питания мы ослабели. Наши волосы, некогда украшенные золотом и бирюзой, сделались жесткими, и в них завелись насекомые.
Добрые люди, которые знали нас в дни нашего процветания, не могли сдержаться от слез, когда встречались с нами. По всей округе шептались о жестокости моих дяди и тети, но они не обращали на это никакого внимания. Моя мать, сестра и я были доведены до такого жалкого состояния, что моя мать говорила о моей тете, что она не Кхьюнг-ца-Палден (Свидетельствующая о Благородстве Потомков Орла), а Думо-Такден (демон породы Тигров), и с тех пор ее называли Демон-Тигрица. Мать тогда часто вспоминала пословицу: «Доверь свое имущество другим, а сам превращайся в собаку, караулящую дверь», так как эта пословица точно отражала наше положение. «Ведь когда твой отец Мила-Шераб-Гьялцен был жив, — говорила она, — каждый следил за нашим выражением лица, чтобы знать, смеемся мы или сердимся. Но сейчас те, кто завладел нашим богатством, стали как цари, и все, стремясь угодить им, следят за выражением их лица». Раньше моя мать слышала одни комплименты. Люди говорили между собой: «Богатый муж — сноровистая жена! Мягкая шерсть — хорошее одеяло». Как верна эта пословица! И что бывает, когда умный человек утрачивает влияние. Когда был жив ее муж, Белая Гирлянда Ньянг считалась образцовой хозяйкой. За ее энергию и умелость ее обычно называли кормилицей. Но сейчас ее способности были подвергнуты испытаниям, и люди стали замечать ее недостатки. Чем больше мы страдали, тем больше плохого о нас говорили, и те, кто раньше находился в зависимости от нас, теперь не упускали случая, чтобы не позлословить о нас за нашей спиной.
Родители Зесай время от времени дарили мне что-нибудь из одежды или пару обуви и обычно говорили: «Пока сами мужчины не станут источником богатства, богатство так же трудно сохранить, как капли росы на траве. Поэтому особенно не оплакивай его потерю. Твои родители и предки нажили состояние своим трудом. Они не всегда были богаты и только недавно разбогатели. Наступит время, и ты станешь богатым». Так они часто утешали меня.
У моей матери было большое поле, которое называлось Тепе-Тепчунг (Маленький Коврик Голода). Хотя название было не очень благоприятным, поле давало хороший урожай зерна. Это поле обрабатывал мой дядя со стороны матери, и урожай с него сохраняли. За часть припасенного зерна он купил мясо, из черного ячменя сварил чанг[73], а белый ячмень перемолол в муку. Мне было тогда около 15 лет. Всем объявили, что Белая Гирлянда собирается устроить пир для того, чтобы возвратить свое имущество. У многих людей попросили на время ковры и расстелили на полу нашего большого дома. На пир были приглашены все наши соседи, в основном те, кто присутствовал при кончине отца и знал о его завещании, а также все наши родственники во главе с дядей и тетей. Угощение дяде и тете состояло из целой овцы каждому, а остальным гостям подали по четверти овцы, или ногу, или даже ребра, в зависимости от положения и степени родства с нами. Подали чанг в переполненных чашах, и пир начался. Затем моя мать встала посреди собрания и сказала: «Я прошу почтенных гостей, собравшихся здесь, выслушать мое объяснение, почему их пригласили сюда, поскольку, как гласит пословица: «За рождением сына следует церемония наречения именем, а чанг приглашает к беседе». Итак я хочу сказать несколько слов о последней воле моего покойного мужа, отца моих детей, о том, что хорошо известно всем вам. Послушайте это завещание, которое я хочу вам сейчас прочитать». И ее брат, мой дядя, прочитал завещание гостям. Когда завещание было прочитано, мать сказала: «Все вы знаете об устном завещании, и поэтому я не буду утомлять вас его повторением. А сейчас я хочу сказать о самом главном. Мы (мать и дети) глубоко благодарны дяде и тете за то, что они сделали для нас, за их заботу о нас вплоть до настоящего времени. Но теперь мой сын может заниматься хозяйством сам, и поэтому я прошу возвратить нам наше имущество. Я также прошу вас всех содействовать тому, чтобы он сочетался браком с Зесай и она была введена в дом, как и должно быть во исполнение предсмертной воли моего покойного мужа».
