Арнольд Фирт - Феномен Норбекова. Сны о главном.
Предстал Мойша перед Богом и, понятное дело, спрашивает:
— Господи, за что?
— Ой! Извини, Мойша, я тебя не узнал!
Вот так. Но, когда мне плохо, я, как и многие, иду к Богу. Так как я принадлежу к иудейской вере, то, соответственно, надев кипу, отправляюсь в синагогу. Обычно я сажусь в зале для молитв и думаю о своем. Я прошу меня простить, прошу помощи и требую дать мне какой-нибудь знак, подтверждающий, что теперь все будет хорошо.
Однажды сижу я так, жду, а знака все не поступает. Я даже начал беспокоиться и злиться. Меня — и не прощают! Наконец в какой-то момент я понял, что сегодня ничего не произойдет и пора на выход. Открыв дверь, я сказал про себя: «Ну, что? Прощаешь или нет?». И тут я ощутил подзатыльник. Это был такой подзатыльник, что у меня с головы слетела кипа и улетела метра на три вперед. Люди, стоявшие рядом, воззрились на меня с удивлением. Я, конечно, не стал им ничего объяснять, но я-то понял! Это был знак, который говорил мне: «Ну смотри! В последний раз!». «Извините!» — поклонился я окружающим и, подобрав шапочку, поспешил восвояси. Я был прощен!
А хлеб во сне видеть тоже хорошо. Я где-то слышал, что это — к прибыли.
Кстати, Малыш оказался бывшим дьячком. Говорит, если бы ему дали все необходимое, запросто мог бы освятить камеру!
14 июля Целостность через наслаждение
День взятия Бастилии.
Снилось, что я на пляже. Море штормит; довольно прохладно. Сильным порывом ветра уносит мое любимое полотенце с надписью «МСН».
Проснувшись, понял, что откуда-то ужасно дует.
Счел за благо вернуться на пляж хотя бы мысленно. Все-таки если дует где-нибудь, к примеру, в Египте, это не так обидно.
Представьте себе: шесть часов утра. Вас только что разбудили, потому что пора на зарядку. Восходит солнце. Вы стоите на белоснежном песочке у Красного моря. Стоите на одной ноге, подняв руки к небу, устремив взгляд к белым облакам, и вслух считаете до пятидесяти. Считаете медленно, а в это время шквальный ветер сшибает вас с ног. А тренером у вас — либо лучший друг МСН, президент Федерации каусинкай-каратэ, либо ученик МСН. И еще вопрос, кто вас вымотает сильнее за этот час зарядки, президент или ученик.
С вами хором громко считают до пятидесяти остальные сорок девять человек. И если хоть один «спортсмен» собьется со счета, тренер добавляет к счету десять. Если кто-нибудь потеряет равновесие и другой ногой коснется земли, добавляется двадцать. Если какой-нибудь несчастный зазевается, задумается или перестанет считать, опять-таки добавляется двадцать. И не дай Бог, если во время исполнения упражнения на горизонте появится опоздавший, тогда группе предстоит делать зарядку лишние двадцать минут.
Вы можете спросить: а что же МСН? Он тоже занимался гимнастикой? Я вам честно скажу: не знаю. Если занимался, то не с нами. Убежден, что ему ничего не стоит не только целый час простоять на одной ноге, но и вовсе не стоять на ногах, но, сами понимаете, при сильном и к тому же холодном ветре это лучше делать в помещении.
Была весна, солнце еще не успело разогреть воздух и воду в бассейне, и в нем не купались даже моржи. Но после вышеописанной зарядки мы, с криком: «Норбековцы, вперед!», бросались в ледяную воду. И так каждое утро.
Вы скажете: есть способы согреться. Да, но на время занятий, на эти десять дней, слушателям запрещается употреблять алкоголь. Категорически. Я не ропщу: нагрузка огромная. Приняв на грудь, не простоишь час на одной ноге, да и такой поток информации можно усвоить лишь трезвым умом. Впрочем, один раз я ухитрился выпросить себе поблажку. Я обедал вместе с учениками МСН и слушателями курсов. И вдруг мне страшно захотелось пива. Я не стал скрывать этого от окружающих, и кто-то из учеников, в свою очередь, принялся на все лады меня отговаривать. Тут вошел МСН. Набравшись наглости, я подошел, пробрался сквозь его свиту и сказал:
— МСН! Разрешите в виде исключения одну кружку пива!
— Никаких проблем. Я бы тоже не отказался.
Его ученики были крайне удивлены.
День мы посвящали попыткам прийти в себя после утренних упражнений и самоподготовке, вечером по пять-шесть часов учились, но потом... ночью... О! Это было время отдыха.
Ближе к полуночи мы через администрацию отеля заказывали микроавтобус и под громкую восточную музыку перемещались в центр города Шарм-эль-Шейх. А там в это время закипает ночная курортная жизнь. В арабах просыпается их арабский темперамент. Оживают все ресторанчики по обе стороны главной дороги и все кафешки в маленьких переулках. Низкие, лежащие на самой земле диванчики приглашают вас отдохнуть от достижения целей. Под неумолкающую музыку вы устало вверяете себя мягким валикам дивана, вытягиваете натруженные зарядкой ноги, запрокидываете голову — и... сквозь пелену городских огней смотрит вам в глаза густое, исписанное звездной вязью, мудрое ночное небо Востока.
Лучшие мои воспоминания об отдыхе связаны именно с этим временем. Музыка... звезды... диванчики... и, конечно, кальян.
Эх, там, на Востоке, знают толк в наслаждении жизнью! Там не курят на ходу, урывками, за работой. То, что здесь называется вредной привычкой, там являет собой почти что медитацию. Мне рассказывали про одного москвича, которому подарили кальян. Тот вечером, проводив гостей, из любопытства раскурил его и — не заметил, как просидел с ним всю ночь. Время растворяется в чаше кальяна, даже если он стоит в московской квартире. Что говорить о родной для него обстановке!
Очищенный водой от смол, облагороженный фруктовыми ароматами, дым его деликатен настолько, что вкус обычных сигарет по сравнению с ним кажется грубым.
А внешний вид! Положите рядом с кальяном пачку сигарет, и увидите сами: никакой верблюд не дотянет ее до понятия «эстетика», тогда как кальян, похожий на лампу Аладдина, возвышает вас над ширпотребом, приближая к прекрасному. Прикасаясь губами к его мундштуку, вы словно вдыхаете аромат старинного искусства. Лучшие кальяны ручной работы, поэтому каждый из них уникален, но даже фабричные радуют глаз. Мне больше по душе те, чаши которых выполнены из стекла: тогда видно, как с каждой затяжкой вода оживает, поглощая дым, преобразуя его, — это почти алхимия. Цвет стекла обычно либо сапфировый, как ночное небо, либо изумрудный, как неувядающая, чуть припорошенная пылью южная листва.
Украшенные покрытым чеканкой металлом такие кальяны напоминают перстни с драгоценными каменьями.
А есть кальяны, полностью изготовленные из серебра или камня.
Полуметровый кальян не сунешь в карман, с ним не помечешься по комнате — и слава Богу! Рядом с ним вы, наконец, приходите к состоянию покоя. И вот вы уже даже в состоянии задуматься над символикой этого предмета — нет, этого организма!
Не секрет, что сигарета или трубка являют собой фаллические символы, а огонь (даже огонь одноразовой зажигалки) служит воплощением мужского начала. Куря сигарету или трубку, вы как бы демонстрируете свою мужественность (или компенсируете ее недостаток). А что такое мужественность без женственности! Она половинчата. Она не завершена. Единственное, что еще поддерживает жизнь в нашем изношенном мире, это объединенное усилие женского и мужского начал, инь и ян.
Но кальян! Это сосуд. И в нем — вода. А вода символизирует женственность. Теперь смотрите: вы извне разжигаете уголь (табак под ним), и дым проникает внутрь кальяна, проходит сквозь воду. Курение кальяна приводит в действие обе стихии, оба начала, мужское и женское. И этот (весьма эротический, замечу в скобках) процесс как бы приводит вас к целостности. (Не говоря уже о том, что конечный продукт намного чище и аристократичнее продукта обычного европейского курения.)
Жаль, что МСН не ездил тогда с нами в Шарм-эль-Шейх. Хотя, возможно, ему известны иные способы обретения целостности.
15 июля В авторитете
Видел во сне, будто приезжаю в институт, а у входа на высоком узком постаменте стоит мраморный бюст МСН! Белый такой. «Интересно, — думаю, — надо будет поздравить МСН с мраморным бюстом». Иду к нему — кабинет закрыт. Рядом со мной появляется наш директор.
— А что, — спрашиваю, — МСН сегодня не будет?
— Как не будет! Он теперь всегда будет, — говорит директор института. — Вы ж мимо него прошли, он у входа стоит.
— Так это скульптура...
— Это для посторонних — скульптура, — подмигивает директор. — А так он и говорит, и все вопросы решает. Вот хотим его в здание перенести, чтобы лекции там читал, а не во дворе, а то осень скоро.
— А почему не в полный рост?
— А это, — шепчет директор, — не нашего с вами ума дело.
Я бегом к мраморному бюсту.
— МСН, извините, что мимо проскочил! Я думал, вам памятник поставили, а оказывается, вы и есть памятник...
