Андрей Виноградов - Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания
Нагостившись у доброго скифа, стали апостолы спускаться ещё ниже — по Волховной реке, вытекавшей из Илистого озера, и через три дня остановились они на правом берегу отдохнуть от непрерывного речного плавания. Был же у Андрея с собою посох с крестом наверху, и вот решил он взобраться на соседний холм, опираясь на него, а когда взобрался, взгляду его окрылись просторы, так напомнившие ему родную Галилею, что залюбовался он и не заметил, как посох его врос в землю, и не смог он его никак оттуда выдернуть. Так и остался на том безымянном холме Андреев жезл, который с любовью к окрестной земле, пока ещё дикой и непросвещённой, водрузил святой апостол.
А ещё через три дня, подгоняемые ветром, который дул в чудесный плащ Павла, достигли они бескрайнего озера.
— Это и есть Океан? — восхитился Андрей. — Смотрите, как высоко вздымаются волны!
— Нет, Андрей, — промолвил ему на это Сикст. — Это ещё не Океан. Попробуй воду на вкус: пресная. Это пока Новое озеро, которое своим длинным устьем изливается уже в сам Сарматский океан. Когда-то, по рассказам местных скифов, это было просто озеро, никак не соединённое с Океаном, но в несколько раз больше нынешнего, и боги… теперь-то я уже, конечно, знаю, что это были ложные боги… они начали войну между собой. Бог Большого озера решил покорить бога Океана и бросился на него со всего размаху. Но оказалось, что Океан бесконечен, и Новое озеро (так оно стало называться, потому что почти всё вытекло в Океан) вынуждено теперь питать его вечно. А ведь оно само хотело стать Океаном, поэтому бури на нём случаются престрашные. Вот и сейчас как-то нехорошо волнуется Новое озеро… Не попасть бы нам в руки самых свирепых и кровожадных из снежных скифов — озёрных укорителей…
— Почему ты их так назвал, Сикст? — осведомился Андрей.
— Потому что каждый, кого они смогут схватить, горько корит и оплакивает свою злую судьбу.
Не успели апостолы далеко отплыть от устья Волховной реки, как налетевшая буря разорвала чудесный парус-плащ, и плот закружило и понесло куда-то к северу. На таком утлом судёнышке, беззащитном перед бушующей стихией, оставалась одна надежда — на Господа, ибо, конечно, не обошлось тут без козней врага рода человеческого, иначе как бы обычный ветер смог побороть силу самого апостола Павла?
Целых два дня носился апостольский плотик по Новому озеру, пока не прибило его к скалистому острову, поросшему стройными соснами. Вконец выбившись из сил, апостолы и их спутники выбрались на долгожданную землю и прямо на берегу уснули. Андрею снова приснился тот юноша в Херсонесе, который читал ему скифское сказание о нём — об Андрее:
«Плывя величайшим озером, воззрел апостол на север и сказал: живут там новые хананеи — безбожные язычники волхвы…»
«Скифы-укорител и?»
«Они самые. Только не скифы никакие».
«И долго ещё будет продолжаться их безбожие?»
«Долго, очень долго. Пока не воссияют среди них два великих светила, и просвещена будет эта земля святым крещением».
Проснулся Андрей от громкого скрипа: это скрежетали доски плота, застрявшего в скалах. Но скрежет их был непростой, в нём Андрей услышал человеческий голос, который будто говорил: «Не послушались вы воли Божией, не нашли вы Города варваров! Возвращайтесь теперь обратно в Синопу, но не тем путём, которым пришли сюда, а плывите через Океан к городу Риму, а из Рима — в Понт».
Ужаснулся тогда Андрей этому знамению и разбудил своих спутников:
— Вставайте же, братья! Только что заговорил со мною наш плот, подобно тому как говорила с прорицателем Валаамом его ослица. Давай же, брат Пётр, не проклинать будем эти дикие скифские земли и воды, а благословим их, ибо воссияет на них вера Христова, а волхвы-язычники бросят своё служение бесам и станут её величайшими подвижниками. И пускай теперь зовётся этот сумрачный остров в память о волхве Валааме — островом Валаамовым.
— Аминь! — подтвердил слова Андрея Пётр. — Да будет так. А мы, братья, давайте же двинемся к Риму.
5. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧЕРЕЗ РИМНа Валаамовом острове Сикст и Палак наломали длинных и прочных веток, из которых получились сносные вёсла, и теперь уже все вместе погребли к устью Нового озера, которое короткой, но полноводной рекой изливалось в одно из морей Северного океана — Белое, то самое, на чей берег изо дня в день выбрасывали волны белый горючий камень электрон. Перед выходом в море Новая река оказалась заполнена множеством островов, и, глядя на один из них, маленький островок справа по течению, апостол Пётр погрузился в думу.
— Что с тобой, брат мой? — спросил его Андрей.
— Много ты мест благословил по пути сюда, — отвечал Пётр, — и всем ты им предрёк великую славу. И много крестов ты поставил на разных холмах — и в Богом забытой пафлагонской деревушке Харакс, и на горе Ркинис-Джвари где-то в Иверии, и на берегах Данапра и Волховной реки, да и в городе Византии поставишь. Вот и я задумался: а не благословить ли и мне этот убогий островок? А вдруг и на нём процветёт великолепный город? Жаль только, нет с нами брата нашего Павла…
— Воистину будет так! — поддержал его Андрей. — Кто знает, может, потомки местных скифов назовут этот город твоим именем?..»
— …Просыпайся же, брат Эпифани, просыпайся во имя Христа! — Кто-то больно толкал его и толкал в спину.
— Просыпайся, Григорий! — слышалось ему сквозь сон, да такой длинный и насыщенный событиями, что он его почти не запомнил. — А при чём тут Епифаний? Кто здесь?..
…Епифаний проснулся в траве, весь мокрый от утренней росы, сжимая в руке пергаменный свиток с апокрифами. Над ним склонился невесть откуда взявшийся глухонемой монах, которого они с Иаковом тщетно пытались разговорить ещё во дворе херсонской базилики в свой первый день в городе. За спиной у монаха, на вершине горы, виднелись стены и башни крепости Дорос. «Там хазары, — вспомнил Епифаний. — Но что я здесь делаю?..»
— Ни твой Якоб, ни Иоанн Готик не смогли тебя разбудить, так крепко ты уснул, — тараторил глухонемой с каким-то странным акцентом. — Они уже решили, что тебя одолел смертный сон, но я махнул им рукою, чтобы они шли дальше, в готскую крепость. Я показал им знаками, что разбужу тебя, потому что ты всего лишь спал. Ты, наверное, видел во сне далёкое прошлое и ещё более отдалённое будущее, да?
— Я не помню, что мне снилось… Какие-то бани, но не каменные, а почему-то деревянные… Разве такое бывает? И разве ты не глухонемой?
— Нет, конечно, — кротко улыбнулся монах. — Только вчера, когда увязался я с вами в поход к готской крепости, только тогда я узнал, что брат мой Таддеус, мой родной брат, которого зовёте вы Скифянином, предстал пред Богом.
— Так ты и есть его брат, которого мы ищем?! — чуть не вскричал Епифаний и бросился того обнимать.
— Паке тэкум, паке тэкум… — растроганно прошептал ему в ответ брат Фаддея Студита.
— Я не знаю латыни, прости.
— Хорошо, хорошо… Зовут меня Аврелий, и я действительно, как и брат мой Таддеус, происхожу из народа у устья Данубия, который вы считаете скифами. Не важно, что это за народ… Важно, что брат мой умер настоящим христианином, мучеником за истинную веру! Мы расстались с ним в юности: я пошёл искать постнического жития в Рим, а он — в Константинополь. Ты действительно подвизался с ним в одной обители, у отца нашего Теодора?
— Да-да, брат Аврелий. Но отец наш Феодор в ссылке, а обитель опустошена…
— Я слышал об этом. И несу братьям студитам послание от нового епископа Рима — папы Паскалия. Мне пришлось добираться сюда долгим северным путём, ибо я хорошо его знаю. Но здесь, в Керсоне, кругом иконоборцы! Кому довериться, брат Эпифани? Теперь я понял, что тебе — можно, потому что ты верен святым иконам, ты чадо отца Теодора.
Епифаний немедленно выразил готовность помочь Аврелию, тем более что он уже собирался возвращаться в Никомидию, где в странноприимном доме спафария Иакова бывали монахи, ходившие к самому Феодору Студиту, — им-то и можно было слово в слово передать послание папы. Беда только в том, что Епифаний не знал латыни, и потребовалось твердить наизусть совершенно непонятную ему речь.
— Запоминай, — начал Аврелий. — «Индикамус джерманэ каритати вэстрэ, домнэ фратэр…»
— «Эндихямос дзермано харитати уэстрэ, доне фратор…»
— Не «эндихямбс», а «индикамус», заучивай без ошибок!
— Да-да, — сокрушался Епифаний. — Как же плохо, что не выучился я в своё время по-латински… «Индикамус… индикамус… индикамус дзерманэ…»
До пещерной церковки в готской крепости Епифаний с Аврелием добрались к самому концу литургии, когда читался отпуст по-готски, и звучал он не менее торжественно, чем по-гречески.
— Приветствую брата студита! — увидев Епифания, проговорил незнакомый ему рыжебородый священник. — Я слышал, ты собираешь предания о всехвальном апостоле Андрее, святом покровителе нашей скромной обители. У меня есть что тебе показать. Виддир! — тут он хлопнул в ладони. — Принеси-ка нашему гостю Андрееву книгу.