Андрей Виноградов - Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания
Нина всё больше и больше погружалась в бархатистую глубину Гришиного голоса, который здесь, в залах Эрмитажа, звучал совсем по-особенному. Но что-то мешало ей окончательно потонуть в нём, и она снова и снова выныривала на поверхность.
— А зачем этот «Глеб-князь мерил море по леду»? И что за год там указан? «В лето…» — а дальше какие-то ваши старые цифры-буквы.
— «В лето 6576-е…» — это от Сотворения мира, то есть в 1068 году, — «…индикта шестого…» — ну, это ты знаешь: делим 6576 на пятнадцать, то есть на период индикта, и в остатке получаем именно шесть, — «…Глеб-князь мерил море по леду от Тмутороканя до Корчева» — но вот зачем?., кто ж его знает… и получилось у него: «…четырнадцать тысяч сажень». Сколько это было на самом деле? Сейчас от Тамани до Керчи по прямой около двадцати трёх километров. Если разделить на четырнадцать тысяч, то окажется метр шестьдесят. Такая сажень тоже когда-то была, так что всё вроде сходится. Но нельзя исключать, что князем Глебом использовалась какая-то другая сажень, и тогда расстояние могло быть другим, ведь пролив-то становился то уже, то шире.
Гриша несколько дней водил Нину по одному только Эрмитажу, благо они поселились в академической гостинице по соседству, но, увы, в разных комнатах, на чём настояла именно она. В Петербург Нина прибыла по той же своей учёной нужде — в поисках архива Марра, в котором могла заваляться сделанная им копия с древнейшего, и без лакун, списка «Обращения Картли». А что могло оказаться в той копии… От предвкушения невиданного открытия у Нины захватывало дух, но она всё откладывала и откладывала свою работу, потому что за ней последовал Гриша, бросивший все свои дела в Москве. С ним было интересно, он открывал перед ней какие-то неведомые горизонты и в науке, и в быту, рассеивал её старые предубеждения, ломал стереотипы. Благодаря ему, например, она вдруг поняла, что грузинское вино не самое вкусное в мире, как ей внушали с детства. При этом Нина держала его на некотором расстоянии от себя, а Гриша всеми силами его преодолевал, выбиваясь из сил. Но она всё не решалась рассказать ему о сокровенном — о том, почему она не мыслила своей жизни рядом с каким бы то ни было мужчиной.
В Петербурге они пробыли вместе недолго. Грише нужно было возвращаться в Москву, чтобы сразу же ехать на важную и давно запланированную конференцию в Херсонес. Да и Нине тоже требовалось время на работу и с архивом Марра, и с грузинскими рукописями в Публичке. Так они впервые расстались, пообещав писать другу.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ВИЗАНТИЙ И ОКРЕСТНОСТИ
«…Апостол Господень Андрей прибыл в то место на своём пути. И когда приблизился он к Поликсене, то понял сердцем, что внутри него происходит некое смятение. Став тогда на молитву и сложив у себя на груди руки крестом, он сказал: «Господи Иисусе Христе, Причастник света и Знаток тайн, от Которого не утаено ничто на земле. Сотвори со мной человеколюбие и милость, усмири это смятение и успокой мой рассудок, о Устанавливающий везде мир с теми, кто любит мир!»»
— Чем же его, интересно, так смутила эта Поликсена? Неужели своей красотой!.. — воскликнул он в сердцах, оторвавшись от чтения. — Ладно, посмотрим, чем у них там всё кончилось…
«Тогда Поликсена побежала к нему, и говорит ей апостол Господень Андрей: «Не приближайся ко мне, дитя моё, но скажи-ка лучше, кто ты и откуда». И ответила Поликсена: «Я, господин мой, чужеземка, но вижу, что лицо твоё приятно, а речи твои как речи Павла, и кажется мне, что и ты от того же Бога». Андрей догадался, что говорит она об апостоле Павле, и спросил её: «И откуда же ты знаешь Павла?» Та ответила: «Ещё на своей родине, в Испании, я общалась с ним, а он там оставался…»».
— Как же это в Испании? Разве апостол Павел добрался дотуда? Да, писал он в Послании своём к римлянам: «…с давних лет имея желание прийти к вам, как только предприму путь в Испанию, приду к вам», — и ещё ниже: «…я отправлюсь через ваши места в Испанию». Хотя и в списке апостольском Епифания Кипрского об этом говорится. Может, и вправду добрался…
«Говорит ей Андрей: «И как же ты здесь оказалась, в такой далёкой стране?» И ответила ему девица: «Как суждено мне было, так и случилось. Оказалась — и оказалась. Сейчас же припадаю к стопам твоим и молю: запечатлей меня, как и Павел запечатывает баней возрождения, баней вечной жизни, — святым крещением, чтобы и меня несчастную признал, наконец, всемогущий наш Бог! Ведь Он человеколюбив и многомилостив, ведь это Он, увидев мою беду и несчастье, послал тебя сжалиться надо мной». Тогда великий апостол Господень Андрей говорит ей: «Так пойдём же, дитя моё, туда, где есть вода»».
— Ах, вон оно что… Девица-то вполне целомудренна и жаждет крещения. Но отчего тогда смутился апостол?..
«И вот, пройдя немного далее, пришли они к одному источнику, весьма прозрачному и чистому. Когда же апостол Андрей встал помолиться над водами, то одна девушка по имени Ревекка из племени Израильского, пленница в этой стране, пришла к тому же источнику набрать воды. И увидев блаженного Андрея, узнала она его по облику и воскликнула: «О, это облик пророка! Он один из апостолов!» — и, поклонившись ему, взмолилась к нему: «Пожалей меня, раб Бога истинного, смилуйся над пленницей, уже трижды проданной, которую почитали некогда пророки, а теперь вот насмехаются надо мною идолослужители. Вызволи меня, прошу тебя, посланного на вызволение многих несчастных и спасение многих грешников!» Отвечает ей апостол Христов Андрей: «И о тебе, дитя моё, позаботится Бог, как и об этой чужестранке. Примите же обе, наконец, святое крещение — и будьте отныне как соплеменницы, вечно славя Бога».
Сказав так, продолжил апостол свою молитву над водами. И вот, приходит вдруг быстроногая львица и, остановившись близ него, наблюдает за ним. Апостол же Господень Андрей говорит ей: «Чего же ты хочешь, о дикий зверь?» А львица тут как открыла рот да как заговорила человечьим голосом: «О апостол Христов Андрей, достигла меня молитва той девицы, что стоит справа от тебя. Так укрепи же их, огласи и наставь их на прямой путь и к истинной вере Христовой, потому что сильно любят они имя Господне. И взгляни на чудеса и невысокомерие Бога: видишь, как на неразумных и диких зверей излил Он милость Свою». Заплакал тогда блаженный Андрей и стал сокрушаться: «Что сказать мне или что поведать о милости Твоей, Боже? Что так заступаешься ты всегда за несчастных и заботишься о тех, кто в неведении, о Невысокомерный и Многомилостивый?» И исполнив молитву, крестил он обеих девиц во имя Отца и Сына и Святого Духа».
— Так и есть, пустой апокриф… Говорящая львица, сейчас ещё какой-нибудь благовествующий орёл появится… О проповеди же и хождениях Андрея опять ни слова! Ну хоть бы сообщалось, где всё это происходит! Судя по тому, что там живут львы, это может быть и Ливия, и Кавказ… А, да вот и обрывается эта сказка, совсем короткая оказалась:
«Львица тотчас убежала на гору, а девицам апостол Андрей сказал: «Спешите, дети мои, стяжать добрую славу пред лицем Бога, праведно живя на чужбине, и не разлучайтесь отныне друг с другом. А Бог, Который всегда пребывает с призывающими Его, сохранит вас в святости, отгоняя от вас лукавого. Молитесь же и вы за меня!» Сказала тогда Поликсена: «Нет уж, последуем мы за тобой, куда бы ты ни отправился». Но возразил ей на то апостол Андрей: «Не указано мне о том, дети мои, от Господа. Так что оставайтесь здесь в мире, надеясь на Господа, и сохранит Он вас до конца». И отправился Андрей своим путём, радуясь и славя Бога…»
— И это всё?! Стоило столько глаза ломать, чтобы прочесть эдакие басни! Неужели отец-библиотекарь не нашёл для меня ничего получше!
Разочарованный, он захлопнул книгу и вышел из библиотеки.
Перед Никитой стояла задача не столько сложная, сколько почётная: ему надлежало вскорости прочесть проповедь в своём родном селе, и не простую, а на торжественном освящении церкви во имя святого апостола Андрея Первозванного. Притом церковь эту, долго стоявшую в запустении, отстроил на свои деньги его родной дед. Вот и выходило, что и для Никиты, давно уже столичного жителя, это большой почёт и приятная обязанность.
Его столичным друзьям такое дело показалось бы пустяковым и даже плёвым. Ну что тут такого? Берёшь какое-нибудь слово Златоуста, меняешь имена людей и мест — и на тебе, пожалуйста, готовая проповедь! Кто из деревенских мужиков и баб поймёт её? Во всём его селе более или менее приличное образование только у старосты, у императорского коммеркиария, собирающего пошлины, да, может быть, у самого священника Андреевской церкви — оттого-то Никита и сбежал из этой глуши! А можно и так: вообще ни о чём конкретном не упоминаешь, а просто используешь заученные в школе риторические фигуры — и всё. Никита и сам порой не чурался такого способа, например, когда писал похвальные слова святым апостолам по заказу настоятеля их храма. Впрочем, некоторые места из своей похвалы апостолу Андрею Никита вспоминал не без удовольствия. Вот, к примеру, такое:
