Феодор Студит - Преподобный Феодор Студит. Книга 3. Письма. Творения гимнографические. Эпиграммы. Слова
Но мы, напротив, не перестанем опять направлять речь к светлому и отрадному. Ты лишился зрения. Прискорбно потерять светильник тела (Лк. 11:34), ибо как не прискорбно это? Но, с другой стороны, надобно благодарить, что мы не видим сует мира, которыми обыкновенно увлекается всякий ум невольно. Ты удален от выходов и собраний городских и придворных; но (774) вместе с тем ты избавился от церкви лукавнующих и обращения с беззаконниками (ср. Пс. 25:5). Понимаешь, о чем я говорю? Ты лишился имущества, и это весьма тяжело; но ты можешь легко переноситься и парить выше обстоятельств и перемен житейских. Где ты, почтеннейший, находил когда-нибудь такое место, какое имеешь ныне, удобное для того, чтобы посвящать себя Богу и познавать Его, сколько возможно? Где такое удобное время для молитвы, воздыхания, сокрушения, воздеяния рук, какими вы можете пользоваться вследствие случившегося бедствия? Разве ты не видишь, что обстоятельства послужили к твоему благу и злоба людей обратилась к твоему спасению? Одно прежде всего надобно знать: что при прежнем образе жизни трудно было удержаться на спасительном пути, когда многое, как ты знаешь, отвлекало от благочестивого намерения; а теперь вам не только отверста дверь покаяния, но и вход в Царство Небесное, и всякий здравомыслящий поставит тебя в числе спасающихся, к чему стремится всякий благочестивый и чего достигнуть важнее всего. О, если бы когда-нибудь произошла перемена [обстоятельств], чтобы нам сообщить друг другу свои чувствования! Я, со своей стороны, весьма желал бы, чтобы с лишением зрения освободиться и от находящегося пред глазами змеиного жала греха (ср. 1 Кор. 15:56).
Впрочем, это сказано по дружбе. Тебя же да утешит Благой Бог наш великим утешением, чтобы тебе переносить всё с благодарностью, по примеру блаженного Иова, и да сподобит нас когда-нибудь сойтись с тобою для личной беседы, чтобы то, что теперь не вошло в письмо, восполнить живым голосом и еще более тогда узнать друг друга, изведав и по прежнему непродолжительному опыту сладость любви твоей!
520. К спафарию Никите (II, 186)[1506]
(775) [Col. 1572] При малых[1507] страданиях легко найти утешение желающему утешать страждущих. А при таком величайшем бедствии, которому подверглось твое боголюбие, какое может быть найдено утешительное слово? Кто, желая облегчить такое горе, сможет [сделать это] разумно? О, плачевная весть! Отторгнута от тебя госпожа супруга, как мы недавно услышали; отнято единственное утешение в приключающихся обстоятельствах; лишился украшения своего благословенный дом; склонились ветви по отсечении доброго корня; служители и служанки блуждают туда и сюда, не встречая лица госпожи, блиставшего в доме; всё исполнилось печали, может быть, и воздух изменился для тебя с переменою в мыслях. Где та, которая встречала тебя, радостно возвращавшегося домой из царских чертогов? Где та, которая приветливо принимала близких, которая то и это, кратко сказать, всё приводила в порядок и стройность, распоряжаясь и устрояя всё относящееся к дому и к другим домашним и гостям? Всё прошло и исчезло, и мы стали как бы в пустыне, лишившись всех наших благ.
Таково и столь велико страдание почтенной души твоей, господин, и от людей никакое утешение недостаточно для облегчения твоего пламенеющего сердца, а только от одного Бога, утешающего смиренных сердцем внушением добрых помыслов. Так, она блаженна, блаженна потому, что имела твердую веру в Бога и проводила честную жизнь, на что много доказательств, которых и мы не непричастны были; и наконец, она, как золото в огне, очистившись в продолжительной и тяжкой болезни, отлетела отсюда. Поэтому нам доставляет утешение то, что ты предпослал к Богу такую супругу, оставившую нам в своей жизни пример прекрасного поведения. (776) Кроме того, и сам ты, как наученный божественным истинам, не должен столько сокрушаться о случившемся. Ты знаешь, что как скоро мы приходим в бытие по благоволению Божию, тотчас же вместе с рождением привходит к нам и необходимость исхода, и никто из людей не бессмертен, и ни одно супружество не нерасторжимо. Рассмотрим, если угодно, бывших от Адама доныне, и мы увидим непрерывное преемство, продолжающееся с тех пор, как стоит здешний мир. Где родившие тебя, господин, и родившие их? И отступая назад, ты не найдешь ничего другого, кроме того, что человеческая жизнь есть прилив и отлив. К чему же должно стремиться теперь? Чтобы нам обратиться к самим себе, совершить подобающее погребение приснопамятной, о которой и мы, смиренные, немало молились, чтобы она осталась в здешней жизни, хотя и не услышаны, как грешники; [Col. 1573] благоустроять дела относительно детей и приготовляться к своему исходу, проводя жизнь богоугодно, чтобы, переселившись отсюда, когда повелит Промысл, нам найти там добрую супругу наслаждающейся вместе с нами в беспредельные веки участием в неизреченных благах.
Прилив и отлив.
Это, хотя и слишком малое для утешения, высказали мы в знак любви к тебе, желая, чтобы ты был благодушен и восприимчив к утешению, при вашей преданности Богу во всем.
521. К сакелларию Льву (II, 187)
И молчать мы не можем, пользуясь благодеяниями твоего высокого и возлюбленного превосходительства, и отвечать по достоинству мы не в состоянии, не владея надлежащим словом. А что твоя боголюбезная душа не так думает, это неудивительно, ибо любовь, говорит апостол, не мыслит зла (1 Кор. 13:4–5); она издавна привыкла одинаково дружески обращаться и напрасно осыпать нас, недостойных, похвалами, и ты, как говоришь, не можешь и сравнивать [нас] с другими в отношении превосходства.
(777) Но это, как сказано, знаки священной любви (στοργής). Сам же ты, достохвальнейший, подобно некоторой твердыне, пребываешь в царствующем городе или, сказать точнее, поистине ты – многовместительная пристань, успокоение сетующих, благопотребное утешение жаждущих утешительного слова, ежедневно, так сказать, принимая и леча, врачуя и освящая то тех то других, великих и малых, священников и архиереев, начальников и подчиненных. Как великолепно твое божественное достоинство и боголюбезна твоя деятельность! Приличествуют тебе и слова приснопамятного Иова: отец бых сирым, нога хромым (Иов. 29:16, 15), всякому человеку была отверста дверь моя и прочее, что следует за тем (Иов. 29:15). Ты – остаток благочестия, ты – вместилище Православия; не касаюсь словом еще многого, чтобы высказываемое в лицо не показалось угодливостью и лестью. Впрочем, окончу речь, прибавив одно слово. Твое великодушие и славное управление, единородный и любящий отца сын, есть единственное утешение для отца, равно как и для царствующего города.
522. К спафарии [супруге] Флавиана (II, 188)
Горестная весть о несчастии с приснопамятным сыном твоим достигла и до нашего смирения. Как те, которых слух поражен громом, приходят в совершенное самозабвение, так и нас эта весть привела в изумление и такое состояние, что мы не можем сказать ничего соответственного скорби. О, что случилось внезапно? Отчего кончил жизнь муж дивный, в возрасте самом богатом жизнью? Как он был величествен ростом! Как красив лицом! Как благороден [Col. 1576] по крови! Как именит славою! Он один оставался утешением для счастливой матери, опорою отеческого дома, украшением рода и, прибавлю еще, дивным явлением при дворе царском. И этот (778) муж, устрояя царские дела в стране отдаленной, улетел, оставив знаменитую мать, оставив и знатную супругу с благородными детьми, и великолепный дом, именитое родство, богатое имущество, верных слуг, любящих господина телохранителей, то и другое, вообще всё, чтобы не говорить о каждом в отдельности. Потом он возвратился из чужой страны домой, как плачевная ноша, с горестью встреченная и царствующим городом, и достопочтенным домом. О, чрезвычайное несчастье! Стонали, вероятно, и самые стены города, а не только начальники и сверстники, сетовали и сами самодержцы[1508], потеряв дивную отрасль; плакал, может быть, и городской народ, рыдал по справедливости и весь род. Если же это так, то кто, госпожа, может изобразить твое страдание? Кто – страдание супруги? Кто – страдание сестры? Кто – страдание домашних? Струи рек, обратившись в слезы, не были бы достаточны послужить нашему плачу. А что воздух? Не изменился ли он в глазах ваших? И солнце не перестало ли восходить, умертвив солнце дома?
Это и тому подобное сказать со слезами заставляет скорбь. Но так как мы говорим жене, издавна изучившей божественные истины и показавшей всю полноту добродетели в своей жизни, как свидетельствует почти всякий слух и зрение, то не нужно много напоминать имеющей внутри себя средства к утешению. Ты получила в руки много священных книг, ты прочла много отеческих творений, ночь и день занимаясь молитвами, совершая всенощные моления, также ночные и дневные псалмопения и песнопения. Отсюда воздержание и изнурение тела, щедродательность к бедным, почтительность к священникам и монахам и многие другие благочестивые качества, воспеваемые и прославляемые. Поэтому ты у себя самой и от себя самой имеешь довольно того, что следует сказать душе, и не только себе, (779) но и невестке, и дочери, и всему дому Аврамиевому, как общая учительница, как образец добродетели, как издревле хранящая божественные вещания и умеющая в своё время каждому раздавать меру хлеба (Лк. 12:42). Вспомни, доблестная и дивная между женами, что случившееся нисколько не странно и не неожиданно. Рассмотри бывших от Адама доныне, вникни в глубокие судьбы Божии и обрати внимание на то, что человек, яко трава (Пс. 102:15), дние его, яко тень, преходят (Пс. 143:4). Так как прародитель смертен от греха, то смертно и потомство, преемственно происходящее от всего доселе. Впрочем, с того времени, как явился Христос, смерть уже не смерть, а начало бессмертного возрождения. [Col. 1577] Ты родила и препроводила туда сына благочестивого и православного, монахолюбивого и добролюбивого. Это пусть будет для тебя достаточным утешением и побуждением к благодарности.
