Наталья Соколова - Под кровом Всевышнего
Я указывала на картины святых мучеников, на картину Рождества Христова, на картину Крещения. Люди с жадностью ловили каждое моё слово, вопросов никто не задавал.
Мою вдохновенную речь прерывал священник, пришедший начинать крещение. Иногда он говорил: «Продолжайте, матушка, я вернусь минут через пятнадцать». Но после сорока минут проповеди силы меня оставляли. Я уступала место женщине, которая объясняла крещаемым, как раздеться, куда сложить обувь и т. д. Я в эти минуты отвечала на житейские вопросы, потому что духовных вопросов ни разу никто не задавал. Спрашивали о том, можно ли выпить (водки) в день крещения, сойдёт ли голубая рубашка вместо белой и т. п. Бывали случаи, что родители крестились вместе с детьми.
Вообще наплыв крещаемых в начале 90-х годов был необычайно велик, так что приходилось крестить поочерёдно две партии.
Когда заходили с улицы с младенцами, с которыми родители их гуляли во время моих бесед, от их детского крика поднимался такой шум, что едва были слышны слова священника. Меня ужасал этот гвалт, я всегда быстро уходила. Зимой я шла в комнату батюшки и спала на его постели, пока он служил позднюю обедню. Летом же, отдыхая в ограде храма на лавочке, я слышала такие речи от получивших крещение: «Кошмар какой-то! Душно, дети орут, священника не слышно. Я боялась упасть в обморок».
Да, было и такое. Как же жалко было мне свой русский народ, который в течение семидесяти лет был лишён слова Божьего! Теперь же, придя в храм, бедняжки не получали ни о чем святом никакого понятия, а только чувство усталости и ужаса от тесноты и суеты, в которой люди находились в течение часа, а то и двух. Их вели в храм, где причащали, воцерковляли, но никто не объяснял людям, что и к чему делалось. «Со страхом Божиим и верою приступите!» — раздавались слова священника. Но из-за крика детей, шума и говора мало кто слышал эти слова. А кто и слышал, тот не понимал их, потому что о Таинствах ещё ничего не знал. Но, видно, за терпение народа благодать Божия все же сходила на пришедших в храм.
Вот прошло уже лет семь, и нет больше такого наплыва некрещёных. А в церквях мы видим уже совсем другой народ. Старушек почти нет, а все дамы среднего возраста и очень много мужчин, чего лет десять назад почти не было. И церквей стало больше, в них нет уже ни давки, ни шума. Народ стоит благоговейно, нет уже хождения по храму. Зато детей стало много, по полчаса причащают одних ребятишек. Это ученики воскресных школ. Слава Тебе, Господи!
В эти же годы я начала свои проповеди в общеобразовательной школе Я попросила директора дать мне в начале учебного года слово на общешкольном собрании. Зал был полон. Я говорила о низком культурном уровне нашего народа, потерявшего веру и знание о духовном мире, о душе, о Боге. Я предлагала проводить лекции среди детей и родителей, просила дать мне зал и назначить часы встреч со слушателями. Все были согласны, и в сентябре месяце несколько раз собирался полный зал не только детей с родителями, но даже бабушек и учителей. Но стало рано темнеть. Люди приходили к шести, а уходили около восьми. Дети говорили, что родители просят их возвращаться домой засветло. Мы перенесли начало бесед на пять часов, но родители стали говорить, что не успевают к этому времени возвращаться с работы. Темнело все раньше и раньше, народу ко мне собиралось все меньше.
После каникул я перенесла свои беседы на четыре часа дня, приходила к детям в группы продлённого дня. Тут были одни малыши, но они слушали меня с большим вниманием. Я вскоре полюбила многих из этих ребятишек. Они ласкались ко мне, задавали вопросы, рассказывали о своих семьях. Какой же ужас, какой грех видели некоторые дети в своих домах (уже не говорю — семьях)! Семьи распадались, а малыши были свидетелями греха и разврата. А где грех, там и зло, и отсутствие любви и ласки. Поэтому дети ценили мою ласку, их чуткие сердца откликались на любовь. Я не требовала от них сидения за партами. Они стояли, лежали на столах, сидели на полу. Иной раз учительница «продлёнки» слушала мои рассказы, а иной раз она охотно уходила отдыхать, поручая мне своих подопечных. Приходили родители и бабушки детей, уводили одного за другим домой. Бывало так, что дети просили дать им дослушать мой рассказ, но взрослые всегда их торопили. Как жалко было малюток: ведь никто дома не давал им понятия о молитве, о вездеприсутствии Бога, о Его любви и Царствии. Но в моё сердце входили души этих детей, моя молитва к Богу шла уже и за них. И верю, что Господь этих детей не забудет, может, когда-нибудь и вспыхнет в их душах та искра веры, которая запала им в сердца на моих уроках.
А в жаркие летние дни, когда я жила в Гребневе, то тоже собирала народ, готовившийся к крещению. У отца Аркадия и отца Сергия в 90-е годы тоже было по субботам и воскресеньям по тридцать и более крестин. Ожидая окончания обедни, люди гуляли вокруг храмов.
Мои проповеди начались так. Однажды я увидела мальчика, который убегал и прятался от взрослых. Родители его ловили, уговаривали не сопротивляться и креститься. Солидные крёстные тоже уговаривали мальчика покориться, обещая ему велосипед и другие подарки. Но ребёнок плакал и упрямо вырывался из рук взрослых. Мне было жалко их всех, я подошла и сказала:
— Разрешите мне, пожалуйста, поговорить с Серёжей.
— Мы уже не первый раз его сюда приводим, да он не даётся нам, не можем его окрестить, — ответили мне.
— Пойдём, деточка, со мной, поговорим по душам, — ласково позвала я мальчугана.
Мы уселись с ним на травку вдали от народа, в тени кустов, чтобы нас никто не видел. Поглаживая ручки ребёнка, я стала рассказывать ему о блаженстве рая, о первых людях, о грехопадении, об обещании Бога вернуть людям потерянный рай. Потом я перешла к Христу, к Его чудесам, к Его любви, милосердию. Мальчик ничего не знал ни о крёстной смерти Спасителя, ни о Его Воскресении. Серёжа заслушался, успокоился, в его глазёнках загорелся живой интерес.
Тогда я спросила Серёжу:
— А хочешь ты быть в числе учеников Спасителя, в числе тех, кого Он любил, кого обещал взять в Своё Царство?
— Да, конечно, хочу, — ответил мальчик. — Пусть они купят мне книгу о Боге, я ведь уже умею читать!
Мы позвали родителей. Евангелие было тотчас же вручено Серёже, и он радостно побежал в храм, где уже готовились ко крещению.
Подобные случаи повторились. Но теперь уже родители и крёстные стали просить меня дать им возможность послушать беседу с их подростком.
— Ведь мы сами-то ничего не знаем, не можем детям объяснить, зачем им нужно крещение, — как бы извиняясь, говорили кумовья и родители.
— Тогда пойдёмте в зимнее здание храма, где будет происходить крещение, — говорила я.
Там стояло большое распятие, по стенам была великолепная живопись. По картинам из жизни Спасителя мне было легче познакомить слушателей с событиями из жизни Христа. Священники были мне благодарны за эти беседы. Отец Сергий как-то назвал меня «наш первый катехизатор».
Вот так и сбылись опять пророчества отца Митрофана: «И ты нужна будешь Церкви, проповедовать будешь».
В 47-м году этим словам не верилось, но вот в 89-м они сбылись.
Ампутация ноги батюшки
Отцу Владимиру было семьдесят четыре года, когда он служил на Пасху последний раз. В тот год и я присутствовала на ночной службе. Я не боялась, что утомлюсь и не выдержу Светлую пасхальную заутреню, потому что привыкла отдыхать в комнатке батюшки и чувствовала себя при храме как дома. Я видела, как торжественно шёл крёстный ход вокруг храма, с каким воодушевлением мой батюшка пел «Христос воскресе». Он шагал твёрдо, как будто ноги его не болели, а тенор моего отца Владимира звучал громко и ясно... «Не последняя ли это его Пасха?» — мелькнуло у меня в голове.
Когда батюшка заехал домой на Пасхальной неделе, то жаловался на нестерпимую боль в одной ноге.
— Это неспроста, — говорил он, — конец мне!
Я не обратила внимания на его слова и ответила:
— Ты давно страдаешь ногами...
Он уехал опять в храм и вернулся только после Радоницы. Тут он уже покачивался от боли; сидя на диване, разулся, стал разглядывать пальцы ноги. Наклониться ему было неудобно, он ничего не мог разглядеть. Тогда я сказала, включив яркий свет:
— Дай я погляжу. А что за чёрное пятно у тебя под ногтем?
— Оно у меня давно.
— Но из-под ногтя течёт гной! — заметила я.
Тут неожиданно пришёл хирург, которому я писала икону Спасителя. Мы попросили врача посмотреть больной палец. Врач сказал: «Дело серьёзное». Он научил нас делать ванночки, промывать пальцы, выписал лекарство. Но на другой день участковый врач не велел мочить ногу, а лишь присыпать болячку стрептоцидом. Кого слушать? Не помогло ни то, ни другое лечение, так как болезнь сидела под ногтем, куда лекарства не попадали. Надо было срочно отнять палец, под ногтем которого образовалась гангрена (чернота), но сделать это мы опоздали.
