Михаил Одинцов - Патриарх Сергий
Тогда же разработаны были правила приема обновленцев. Согласно им каждый из возвращающихся должен был покаяться перед духовником, указанным церковной властью, и отказаться от всех наград, полученных в расколе. Предусматривалось, что те клирики, которые «усмотрены будут содействующими для воссоединения других и поставлены каноническими архиереями, могут быть приняты в сущем сане» и покаяние они должны будут принести до Пасхи 1944 года. Для некоторых из обновленческих деятелей предусматривались и «индивидуальные исключения». Единственным, кто не подпадал под все правила и исключения, был Александр Введенский, который не мог быть принят не только в сане епископа, но и священника, поскольку был трижды женат.
5 ноября 1943 года в зале заседаний Священного синода в Москве был совершен чин приема в Патриаршую церковь первого обновленческого архиерея — архиепископа Михаила (Постникова). Он публично принес покаяние за уклонение в обновленческий раскол. «Придя к сознанию всего совершенного мною, — читал он текст своего покаяния, — я глубоко сожалею, что находился с обновленческой корпорацией, и искренно в этом раскаиваюсь. Ни на какие чины, полученные как награда, я не претендую, я только смиренно прошу принять меня в общение со святою православною церковью, причем заявляю, что всякое сношение с обновленчеством порываю»[239]. Михаил был принят в сане епископа, как рукоположенный еще в 1922 году до возникновения обновленческого раскола.
Через месяц путем покаяния последовали другие обновленческие архиереи: митрополит Корнилий (Попов), архиепископ Андрей (Румянцев), епископ Сергий (Ларин). Покаяния архиереев проходили, как правило, в зале заседаний Синода. Всего его принесли 38 обновленческих архиереев. Покаяние рядового духовенства совершалось келейно — в алтаре храма. Епархии, особо «пораженные обновленчеством», принимались в состав Патриаршей церкви специально назначаемыми патриархией епископами, которые принимали окончательное решение после их тщательной «ревизии». Спустя некоторое время по стране прокатилась волна ликвидации обновленческих общин, возвращения духовенства и верующих в Патриаршую церковь.
Поздней осенью 1943 года Александр Введенский возвращается в Москву из Ульяновска. Он вступил в управление Московской обновленческой епархией и каждое воскресенье служил в немногочисленных обновленческих храмах, проводя пышные богослужения, пользуясь патриаршими почестями, проповедуя, призывая духовенство и паству укреплять церковь. По сложившейся традиции Введенский к годовщине Октябрьской революции направил поздравительную телеграмму в адрес И. В. Сталина. Ответная телеграмма была напечатана в центральных газетах, однако глава государства обращался к Введенскому со словами благодарности не как к церковному деятелю, а как к частному лицу. То был неблагоприятный симптом.
В декабре 1943 года у Введенского родилась дочь. Он выхлопотал себе пропуск в Ульяновск, где до того времени находилась его семья, и уехал туда в надежде на скорое возвращение и активизацию усилий по спасению обновленческой церкви.
Совет продолжал наблюдать за ситуацией, сложившейся в обновленческой среде. Карпов регулярно информировал Молотова о ходе распада обновленчества. При встрече в январе 1944 года председатель совета сообщил о переходе обновленческих приходов и иерархов в Патриаршую церковь в Ленинградской, Московской, Тульской областях, в Краснодарском и Ставропольском краях, в Средней Азии. По его словам, обновленчество переживало глубокий кризис, но вместе с тем его интересовало, следует ли проводить «специальные мероприятия», прежде всего в Краснодарском и Ставропольском краях, остававшихся «оплотами обновленчества».
Думается, что одно из «специальных мероприятий» как раз и было связано с пребыванием А. Введенского в Ульяновске. При попытке вернуться в Москву уже на ульяновском железнодорожном вокзале при проверке документов произошла заминка: пропуск на въезд в Москву был признан недействительным, и Введенскому пришлось больше запланированного времени оставаться в Ульяновске. Каждый день он звонил в Москву и из разговоров с архиепископом Андреем (Расторгуевым) узнавал все новые удручающие известия: московские храмы один за другим отходили от обновленчества и возвращались в Патриаршую церковь. Не лучше обстояли дела и в провинции, в Средней Азии, на Кубани и Северном Кавказе.
Когда вопрос о проезде в Москву был улажен и Введенский вернулся в столицу, его ожидали нерадостные известия: в Москве верными ему остались всего два епископа — митрополит Виталий (Введенский) и митрополит Северно-Уральский Филарет (Яценко). Фактически распались все обновленческие епархии, да и в самой Москве действовал только один обновленческий храм.
В феврале 1944 года Введенский по собственной инициативе пришел в совет на встречу с Карповым. Он ставил вопрос о предоставлении ему одного из недействующих в Москве культовых зданий или возвращении Воскресенского храма в Сокольниках, о перемещении епископов и назначении новых епископов на обновленческие кафедры. Ответ Карпова был уже стандартным: здания передаются по просьбам верующих, а таковых от обновленческих общин не поступало, а назначение епископов в регионы СССР, где нет действующих обновленческих общин, недопустимо[240].
Введенский пытается еще как-то реанимировать церковь, ведет работу с остающимися ему преданными иерархами и духовенством, заклиная их оставаться верными подлинной православной церкви — обновленческой. Но это мало помогало. Продолжались возвращения иерархов в Патриаршую церковь, а вслед за ними — духовенства и приходов. Порой обновленческие иерархи просто изгонялись из епархии как «обманщики и лиходеи церкви» возвращающимися в Патриаршую церковь верующими.
Особенно тяжело воспринят был Александром Введенским уход в марте 1944 года из обновленчества и принятие, через покаяние, в Патриаршую церковь бывшего первоиерарха обновленческой церкви митрополита Виталия (Введенского), который своим авторитетом, как законный по рукоположению епископ, был идейной опорой обновленцев. Это было болезненно, поскольку Введенский помнил, как еще месяц тому назад убеждал Карпова в жизнестойкости обновленческого Пименовского храма в Москве, где служил Виталий и куда к нему на службу стекалось огромное число богомольцев, и свои слова, что митрополит Виталий «скорее умрет, чем перейдет в Патриаршую церковь».
Оставшись в одиночестве, теснимый со всех сторон, Введенский предпринимает попытки примирения с Патриаршей церковью, тем более что до окончания срока приема обновленческих архиереев времени уже почти не оставалось. О первой из них мы узнаём из письма патриарха Сергия епископу Александру (Толстопятову) от 20 апреля 1944 года: «А. Введенский решил сделать нечто великое или, по крайней мере, громкое. Прислал мне к Пасхе телеграмму: „Друг друга обымем!“. Меня называет представителем русского большинства в нашем православии, а себя представителем меньшинства. А закончил какой-то арлекинадой, подписался первоиерархом, доктором богословия и доктором философии. Я ответил: „Введенскому А. И. Воистину Христос Воскрес! Патриарх Сергий“. Дело, мол, серьезное и дурачиться при этом совсем не к месту. Кстати, на второй день я служил в Сокольниках, в бывшем гнезде обновленцев. В числе сослужащих был епископ Виталий, их первоиерарх, а настоятелем Расторгуев, протоиерей — бывший архиепископ»[241].
Безрезультатно закончилась эта попытка «личного воссоединения» Введенского с Русской церковью. Патриарх Сергий категорически отказался «воссоединяться» и настаивал на полном признании обновленцами своего «греха отступничества».
Обновленческий первоиерарх служил в единственном обновленческом храме Москвы — Пименовском храме вместе с митрополитом Филаретом (Яценко). Храм производил жуткое впечатление: давно не ремонтировавшийся, с осыпающейся штукатуркой, потускневшей живописью, стены от влаги, проникавшей внутрь через протекавшую крышу, имели красноватый оттенок. Храм нес на себе печать «мерзости запустения».
Постепенно в лоно Патриаршей церкви стали возвращаться епископы и духовенство, относившиеся к числу так называемых «непоминающих», тех, кто отделился от нее в конце 1920-х годов после подписания митрополитом Сергием декларации 1927 года. Наиболее авторитетный среди «непоминающих» епископ Афанасий (Сахаров) из Мариинских лагерей прислал Сергию поздравление по случаю избрания на Патриарший престол и просил принять его в общение с церковью. Вслед за ним на этот путь встали и другие епископы из числа «непоминающих». За ними пошла и паства. Лишь небольшая ее часть, называвшая себя «истинными православными христианами», осталась вне Патриаршей церкви. Их немногочисленные группы находились в Воронежской и Тамбовской областях, на Северном Кавказе и в Сибири. Властями они рассматривались как «антисоветские организации», в отношении которых допустимы меры административно-репрессивного характера вплоть до арестов и ссылок.
