Михаил Одинцов - Патриарх Сергий
Под началом председателя Комитета министров С. Ю. Витте в течение января — марта участники Особого совещания обсуждали содержание и направленность вероисповедной реформы, признавая необходимость скорейшего принятия особого указа, посвященного упрочению в России свободы вероисповедания. К разработке указа был привлечен первенствующий член Святейшего синода митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский). Он не возражал против расширения прав и свобод старообрядческих, сектантских и иноверных организаций и обществ, но считал, что это повлечет за собой «умаление» интересов и прав православной церкви, и потому предлагал рассмотреть и положение православной церкви. В поданной им записке под названием «Вопросы о желательных преобразованиях и постановке у нас православной церкви» предлагалось ослабить «слишком бдительный контроль светской власти», разрешить свободно приобретать имущество для нужд православных обществ, «дозволить» участие иерархов в Государственном совете и Комитете министров. Как эти, так и другие предложенные им меры должны были, давая «свободу» церкви, упрочить ее союз с государством[17].
Записка митрополита не понравилась С. Ю. Витте. Стремясь максимально прояснить позицию правительства в отношении как характера и пределов церковных реформ, так и ожидаемых от церкви шагов, он составил и внес на обсуждение совещания свою записку «О современном положении православной церкви». В ней без обиняков предлагалось церкви освободиться от таких присущих ей «пороков», как «вялость внутренней церковной жизни», «упадок» прихода, «отчуждение» прихожан от священников, бюрократизм церковного управления. Особо подчеркивалась неподготовленность православного духовенства к борьбе с «неблагоприятными церкви умственными и нравственными течениями современной культуры», тогда как государству нужна от духовенства «сознательная, глубоко продуманная защита его интересов».
Правда, в правительственном лагере и в среде православной иерархии было немало и тех, кто отрицал необходимость расширения религиозных свобод, всячески стремился приостановить ход вероисповедных реформ. Одним из них был обер-прокурор Святейшего синода К. П. Победоносцев. В своих воспоминаниях Витте писал: «Когда приступили к вопросам о веротерпимости, то К. П. Победоносцев, придя раз в заседание и увидев, что митрополит Антоний выражает некоторые мнения, идущие вразрез с идеей о полицейско-православной церкви, которую он, Победоносцев, двадцать пять лет культивировал в качестве обер-прокурора Святейшего синода, совсем перестал ходить в Комитет и начал посылать своего товарища Саблера»[18]. Витте не только не отрицал значимость союза церкви и государства, но считал, что обе стороны кровно заинтересованы в нем. Но следовало, по его мнению, изменить условия этого союза так, чтобы «не ослаблять самодеятельности ни церковного, ни государственного организма». И если для государства это означало реформирование правовой основы государственно-церковных отношений, то для церкви — реформы ее внутренней жизни, содержание и характер которых должны были быть обсуждены и приняты на Поместном соборе.
Свою позицию обер-прокурор выразил в записке «Соображения статс-секретаря Победоносцева по вопросам о желательных преобразованиях в постановке у нас Православной церкви». Вступая в полемику с Витте и митрополитом Антонием, он отверг все выдвигавшиеся ими предложения о реформах на том основании, что их реализация повлечет за собой не «обновление», а разрушение союза церкви и государства, что равноценно гибели и для первой, и для второго.
В стенах Петербургской академии также активно и чуть ли не в полный голос обсуждались вопросы свободы совести. Были те, кто ожидал от объявления веротерпимости «пользы и полезности» для Русской церкви, но и те, кто видел в этом одни лишь новые «неприятности» для церковно-православной деятельности. Дабы переубедить одних и ободрить других, Сергий в день основания академии, 17 февраля 1905 года, выступил с речью по поводу предстоящего объявления указа о веротерпимости. Он отмечал, что время «столетий мирного пребывания за крепкой стеной государственной охраны» завершается и в новых условиях «на поле духовной брани» каждому из членов церкви, а тем более в священном сане, придется «кровью из собственной груди» защищать и насаждать веру в сердцах и душах верующих, вдохновлять на борьбу с «соблазнами ложного знания».
Как свидетельствуют близкие Сергию люди, ему несвойственно было разговаривать и обсуждать «проклятые вопросы современности», что называется, напоказ, публично. Но это не означает, что они его не волновали. Нет, он о них постоянно думал, размышлял. Как вспоминал на склоне лет митрополит Вениамин (Федченков), «бывало, ходим мы с ним после обеда по залу, а он, что-то размышляя, тихо говорит в ответ на свои думы: „А Божий мир по-прежнему стоит… А Божий мир по-прежнему стоит… Меняются правительства, а он стоит… Меняются политические системы, он опять стоит. Будут войны, революции, а он все стоит“»[19]. Вполне вероятно, что именно в эти революционные годы у Сергия рождается одновременно и как предположение, и как уверенность мысль, которую можно выразить фразой: «Российская империя может быть сметена, но Церковь погибнуть не может!» В этой связи весьма любопытным выглядит суждение такого опытного государственного и церковного деятеля, как В. К. Саблер, высказанное им в начале 1920-х годов: «По-видимому, лучше для Православной Русской церкви, если бы на Соборе 1917–1918 годов патриархом вместо Святейшего Тихона оказался бы избранным тогдашний Владимирский митрополит Сергий (Страгородский)»[20].
Записки Антония, Витте и Победоносцева предполагалось специально обсудить на одном из заседаний Комитета министров, чтобы окончательно утвердить программу вероисповедных реформ. Но накануне дня заседания Победоносцев сообщил Витте, что император повелел изъять из ведения Комитета министров вопрос о церковной реформе и передать его для рассмотрения в Синод. Демарш Победоносцева, подкрепленный его паническими письмами Николаю II, сделал свое дело: фактически органы власти устранялись от возможности влиять на ход предполагаемых реформ, которые теперь оставались исключительно под рукой обер-прокурора. Но и всемогущему обер-прокурору вскоре пришлось испытать разочарование. Неожиданно для него Синод в марте 1905 года в специальной записке на имя царя испрашивал разрешения на проведение Поместного собора для избрания патриарха и решения назревших внутрицерковных проблем. По подсказке Победоносцева Николай отклонил предложение о Соборе до «благоприятного времени».
Борьба в правительственном лагере и среди православной иерархии вокруг вероисповедных реформ хотя и затрудняла выработку указа о веротерпимости, но остановить не могла. 17 апреля 1905 года, в день православной Пасхи, указ публикуется в «Правительственном вестнике».
Для своего времени это был огромный шаг вперед в развитии российского «религиозного законодательства». Как характеризовал указ С. Ю. Витте, он «представляет собой такие акты, которые можно временно не исполнять, можно проклинать, но которые уничтожить никто не может. Они как бы выгравированы в сердце и умах громадного большинства населения, составляющего великую Россию»[21].
Впервые признавался юридически возможным и ненаказуемым переход из православия в другую христианскую веру; облегчалось положение «раскольников»: старообрядцам разрешалось строить церкви и молельни, открывать школы. Католикам и мусульманам облегчались условия строительства и ремонта культовых зданий. Провозглашалась свобода богослужений и преподавания в духовных школах на родном для верующих языке и т. д. Еще одной уступкой реформаторским силам со стороны царского двора стала отставка многолетнего обер-прокурора Святейшего синода К. П. Победоносцева, с именем которого ассоциировалась несвобода церкви, «цепями прикованной к самодержавию».
Однако в церковно-православных кругах единомыслия по поводу объявленной свободы веротерпимости не было. Православные иерархи рассматривали указ как «покушение» на права господствующей церкви и «унижение» ее перед иными вероисповеданиями. Обращаясь в закрытом письме к епархиальным архиереям, митрополит Антоний (Вадковский) следующим образом рисовал перспективу деятельности православной церкви в новых условиях: «Новый закон, таким образом, для всех нас православных будет служить испытанием крепости нашей веры, твердости ее исповедания и нелицемерной преданности церкви православной. Есть возможность думать, что доселе многие удерживались в Церкви внешними ограничениями. Теперь нет более таких преград, удерживающих немощных верой в ограде церковной. Теперь их может удержать в ней только слово пастырского вразумления и убеждения. Какое великое испытание нашей пастырской ревности! <…> Нельзя нам закрывать глаз своих от напряженной деятельности врагов Церкви православной. По местам они начали уже вести против нее усиленную и открытую борьбу, стараясь путем воззваний, подговоров, угроз и даже насилий отторгнуть от нее возможно большее число ее чад, несмотря на то, что Основной закон, воспрещающий склонять православных к отпадению, остается в силе и в настоящее время»[22].
