Викентий Лиринский - Сочинения
XVIII. Точно таково значение и Тертуллиана. Как Ориген у греков, так Тертуллиан у латинян удобно может быть признан первым из всех наших. Ибо кто ученее, кто опытнее этого мужа в вещах Божеских и человеческих? Удивительно обширным умом своим он обнял всю философию и все системы философские, писателей и защитников систем и все их науки, перемены судеб и занятий. Не отличался ли он также умом столь возвышенным и сильным, что во всем, что бы ни взялся опровергать, ничего почти не было такого, во что не проник бы он проницательностию, или чего не препобедил бы он рассудительностью? А, далее, кто в состоянии описать достоинства его речи, которая исполнена такой непонятной силы доводов, что кого не может склонить к согласию на них, тех приневоливает к тому, у которой сколько слов, столько почти мыслей, что ни чувство, то победа? Это известно Маркиону, Апеллесу, Праксеям, Гермогенам, Иудеям, гностикам и прочим, чьи богохульства ниспроверг он, как перунами какими, множеством больших сочинений своих. Однако же, после всего этого и он, то есть Тертуллиан, не слишком твердый в кафолическом учении, то есть во всеобщей и древней вере, и более велеречивый, нежели благоуспешный, переменив, наконец, мысли, сделал напоследок то, что блаженный исповедник Иларий пишет о нем в одном месте: «впав впоследствии в заблуждение, он обезславил достоинство заслуживающих вероятия сочинений своих» [ [28]]. И был он также большим искушением в Церкви. Но об этом не хочу говорить больше. Упомяну только, что, уверяя, вопреки заповеди Моисея, что возникшие в Церкви новые безумства Монтана [ [29]] и безумные грезы новоизмышленного учения безумных женщин [ [30]] суть истинные пророчества, и он заслужил этим того, чтобы о нем и о сочинениях его говорилось: аще востанет среди тебя пророк, и за тем: да не послушаеши глагол пророка того. Почему? Яко искушает вас, говорит, Господь Бог ваш, аще любите Его, или нет.
XIX. Из представленных нами значительных и множества других подобных им примеров церковных мы явственно должны усмотреть и под руководством предписанного во Второзаконии яснее дня увидеть, что если какой учитель церковный заблудит когда–нибудь от Веры, то это попускается Промыслом Божиим для испытания нас в том, любим ли мы Бога всем сердцем и всею душою своею, или не любим.
XX. А когда так; то истинный и подлинный православный тот, кто любит истину Божию, Церковь, тело Христово (Рим.12:4–5. Еф.1:22–23), кто ничего не ставит выше божественной религии, выше вселенской Веры — ни авторитета, ни любви, ни ума, ни красноречия, ни философии какого–нибудь человека, но, презирая все это и пребывая в вере твердым, постоянным, непоколебимым, считает долгом своим содержать только то и верить только тому, о чем узнает, что сие издревле содержала вообще Церковь вселенская, а о чем узнает, что оно после вводится кем–нибудь одним помимо всех святых или вопреки всем святым, как новое и неслыханное, то признает относящимся не к религии, но к искушению. Сему последнему да научится он особенно из глаголов блаженного апостола Павла, который в Первом Послании к Коринфянам пишет вот что: Подобает, — говорит он, — и ересем быти, да искуснии явлени бывают в вас (1 Кор.11:19). Как бы так говорит он: виновники ересей для того не тотчас искореняются Богом, да искуснии явлени бывают, — да будет то есть видно, сколь крепко, верно и непоколебимо любит каждый кафолическую веру. И действительно, коль скоро показывается какая–нибудь новизна, тотчас видна бывает тяжесть зерен и легкость мякины. Тогда без дальнего усилия сметается с гумна то, что не удерживалось на нем никакой тяжестью. Тогда одни немедленно совсем убегают, а другие, когда изгонят их, и погибнуть боятся и возвратиться уязвленными, полумертвыми и полуживыми стыдятся, как принявшие в себя яда в таком количестве, что он ни убивает, ни в желудке не переваривается, ни смерти не причиняет, ни жить не позволяет. О достоплачевное состояние! Какими приливами и отливами забот, какими беспокойствами тревожатся таковые! Они то несутся прытким заблуждением, куда ветер погонит, то, пришедши в себя, отбиваются, как волны назад, то по безрассудному надмению одобряют даже видимо неизвестное, то по неразумному страху пугаются даже известного, и постоянно недоумевают, куда им пойти, куда возвратиться, чего пожелать, чего бежать, что содержать, что оставить. Впрочем, это расстройство колеблющегося и очень нерешительного сердца, если понимают они, есть врачевство божественного милосердия к ним. Они для того колеблются, наказываются и едва не умерщвляются различными бурями помыслов вне безопаснейшей пристани православной Веры, чтобы опустили поднятые вверх парусы возносливого ума, некстати распущенные ими по поводу ветров новизны, и снова возвратились и стали в надежнейшее пристанище безмятежной и благой Матери, а сначала изрыгли горькие и тревожные волны заблуждений, чтобы пить потом потоки свежей речной воды. Что изучили они дурно, то пусть изучат хорошо, и что только можно в учении Церкви постигнуть, то пусть постигают, а чего нельзя постигнуть, тому пусть верят.
XXI. А когда так; то, снова размышляя и передумывая об этом предмете, не могу довольно надивиться такому безумству некоторых людей, такому нечестию ослепленного ума, такой наконец страсти к заблуждению, что не довольствуются однажды преданным и издревле принятым правилом (regula) Веры, но каждый день ищут нового да нового и всегда жаждут или прибавить что–нибудь к религии, или изменить в ней, или отнять от нее. Как будто то не небесное учение, чему достаточно однажды быть открыту! Как будто это земное учреждение, которое может усовершаться только беспрестанными поправками, а лучше сказать — порицаниями! Между тем божественные вещания гласят: не прелагай предел, яже положиша отцы твои (Притч.22:28), и: паче судящаго не суди (Сир.8:17) [ [31]], и: разоряющаго ограду угрызнет его змий (Еккл.10:8). Тоже самое гласит и следующее изречение Апостола, коим как бы мечем каким духовным, часто были обсекаемы и всегда должны быть обсекаемы все беззаконные новизны всех ересей: о Тимофее, предание сохрани, уклоняяся скверных новизн слов и прекословии лжеименнаго разума, о немже нецыи хваляшеся, о вере погрешиша (1 Тим.6:20.21). Находятся же после этого люди, до такой степени зачерствевшие как глыба, неподатливые как наковальня, упорные как кремень, что не поддаются такому гнету глаголов небесных, не разбиваются такими тяжестями, не сокрушаются такими молотами, не истлевают наконец под такими молниями! Уклоняйся, говорит Апостол, скверных новизн слов. Не сказал он: древностей, не сказал: старин, но от противного ясно показал, чему следовать: ибо если бегать должно новизны, то содержать должно древность, и если новизна непотребна, то старина священна. И прекословий лжеименнаго разума, говорит он. Воистину ложное имя у учений еретических: у них незнание красуется именем знания, туман называется ясностью, тьма именуется светом. О немже, говорит, нецыи хваляшеся о вере погрешиша. Что же обещая погрешили они, если не новое какое–то и неведомое учение? Послушай, что некоторые из них же говорят: «идите, несмысленные и жалкие, называющие себя обыкновенно православными, и учитесь истинной вере, которой никто кроме нас не понимает, которая прежде много веков скрывалась, а недавно открыта и стала явна, но учитесь украдкой и тайком; ибо она доставит вам удовольствие». И еще: «когда научитесь, то учите скрытно, чтобы ни мир не слыхал, ни Церковь не знала; ибо понять столь непостижимую тайну предоставлено немногим». Не голос ли это блудницы, зовущей к себе, в Притчах Соломоновых, тех, кои проходят мимо, идя своею дорогою? Вот ее слова: иже есть от вас безумнейший, да уклонится ко мне (Притч.9:16). А не имеющих смысла уговаривает она так: хлебом сокровенным в сладость прикоснитеся, и воду татьбы сладкую пиите (Притч.9:17). Что далее? Он же, говорит, не весть, яко земнороднии у нея погибают (Притч.9:18). Кто это земнороднии, объясняет Апостол. Это те, говорит он, которые о вере погрешиша (1 Тим.6:21).
XXII. Но стоит труда рассмотреть все место то из Апостола с большим тщанием. О Тимофее, говорит он, предание сохрани, уклоняяся скверных новизн слов. — О! Восклицание это означает и предведение и вместе любовь; ибо Апостол наперед видел имевшие быть заблуждения и наперед оплакал их. Кто ныне Тимофей, если не вся вообще Церковь, или не все в частности общество предстоятелей, которые или сами должны иметь или другим должны сообщать неиспорченное знание божественной Веры? Что значит: предание сохрани? Значит: сторожи, потому что есть воры, есть враги, чтобы между добрым семенем пшеницы, которое посеял на поле своем Сын человеческий, не посеяли они, когда спят люди, плевел (Мф.13:37–39). Предание, говорит, сохрани. Что такое предание? То, что тебе вверено, а не то, что тобой изобретено, то что ты принял, а не то, что ты выдумал, дело не ума, но учения, не частного обладания, но всенародной передачи, дело, до тебя дошедшее, а не тобою открытое, в отношении к которому ты должен быть не изобретателем, но стражем, не учредителем, но последователем, не вождем, но ведомым. Предание, говорит, сохрани. То есть талант веры кафолической сбереги неповрежденным и неиспорченным. Что тебе вверено, то пусть и остается у тебя, то ты и передавай. Ты получил золото, золото и отдавай. Не хочу, чтобы ты вместо одного подкидывал мне другое; не хочу, чтобы вместо золота подставлял ты нагло свинец или обманом — медь; не нужно мне золота по виду, но дай мне золото настоящее. О Тимофее! О священник, о толкователь, о наставник! Если дарование Божие соделало тебя годным по уму, по образованию, по учености; то будь Веселеилом [ [32]] духовной скинии: высекай драгоценные камни Божественного учения, прилаживай их верно, распределяй их мудро, придавай им блеска, приятности, прелести. Старайся, чтобы, вследствие твоего более ясного изложения, яснее разумели то, чему прежде верили не так ясно. Достигай того, чтобы потомство с сознанием славословило то, что прежде чтила древность несознательно. Однако же учи тому, чему сам научился, дабы, когда говоришь ново, не сказать тебе нового.
