Николай Сперанский (Велимир) - Волхвы против глобализма
Потому естественно и закономерно вынашивание мечты о возрождении сильного духа сильного народа. Потому будет расти злость, но она пойдет в дело, а не в истерику или бессильную ненависть. Будет возрастать мудрость и поиск способов противостояния губителям. Будет развиваться народная культура, альтернативная навязанной глобализмом. И это будет культура жизни, а не смерти. Так что возрождение духа будет. В этом Ильин совершенно прав. Это происходит в тайных мастерских, куда не может проникнуть зло демократии. Именно сейчас, в начале двадцать первого века, рождается древний и обновленный русский дух, но не христианский — потому что над ним нет господина, ибо он сам знает Закон. Нам известно: пройдет время, и открыто явит себя Дух языческий, который бессмертен, и который сам рождает себя из русского Рода, и сам продолжает свою жизнь. Пятнать его фашизмом — грязное преступление.
8. Что же все-таки остается в русском человеке, если отбросить христианство, в котором якобы пребывали наши предки? Раскроем Достоевского. В «Братьях Карамазовых» Смердяков убивает родного отца потому, что разуверился в боге и церкви. Его сильный философский ум осознал, что коль бога нет, значит, нет никакого закона, запрещающего преступления. Ибо законы, выдуманные людьми, — ничто. Просто условность для удобства бессмысленной жизни. Смердякову и не нужна бессмысленная жизнь. Он не стремится к паразитизму и наслаждениям, хотя у него появляются деньги. Деньги для него так же ничто. Его волнуют основания нравственных категорий, а не мирская суета. Он ставит нравственные эксперименты. Совершив убийство, забрав деньги, сдавшись властям и так окончательно выяснив, что все позволено, что оснований нравственности в мире нет, он кончает с собой.
Если бы он убедился, что основания нравственных категорий есть, то очевидно, проявил бы иные сильные черты. Он стал бы по-христиански святым отшельником, если бы вдруг услыхал голос свыше. Но все равно, сильный разумом Смердяков — раб. По рабски он сожалеет что «глупая» нация побила «умную», (т. е. русские побили французов). Но оказывается он рабом не потому, что христианского бога нет, а как раз потому, что он есть. Именно в силу того, что христианский бог есть, именно поэтому Смердяков и гибнет, сперва духовно, а потом физически.
Почему так? Да потому, что никто иной, как христианский бог лишил Смердякова традиционных народных представлений о происхождении нравственных начал. Для доказательства, что никаких нравственных начал помимо христианских нет, Достоевский лишает Смердякова контакта со всеми источниками нравственности земного бытия. Как бы ставит его только на одну ногу. Потом подсекает эту ногу, и Смердяков неизбежно падает. — Видишь, ты упал — говорит после этого Достоевский. Раз упал, значит, был не прав. Ты же стоял до этого на единственной возможной опоре, а потом сам себя лишил ее.
В действительности, опора, которую определил Смердякову и всем остальным людям Достоевский, не единственная. Вероятно, Достоевский чувствовал это, и боролся сам с собой. Герои Достоевского для того и помещены в изолированный от Природы и традиции мир человеческой суеты, чтобы никаких альтернатив в духовном выборе у них не было. И Смердяков упал, не успев осознать, что сильнейшим доказательством существования христианского бога, как раз является само бытие общества рабской психологии, где люди делают или не делают что-либо только потому, что им это предписано или наоборот — запрещено.
Иметь на себе какие либо духовные обязательства, и не делать что-то только потому, что не считаешь этого нужным — это право святых отшельников. Это они могут! А простые миряне, алчные и невоздержанные христиане — никак не могут, хотя и пытаются. По крайней мере, таков дух общества Достоевского. В христианском обществе, часто так и оказывается на самом деле: если не запрещено, — значит и можно, и нужно.
Итак, герои христианского мира — герои Достоевского, живущие в обязательной мирской суете, не имеющие нормального естественного контакта со своей Природой, лишенные знания истории и культуры предков, не могут обосновать нравственные категории своей жизни. И любой их самостоятельный шаг обязательно окажется преступным. Все такие люди живут как в скорлупе. Никакие высокие мысли их не посещают. Они никогда не вдохновляются и не творят. И среди них нет людей типа Катерины Островского, (пьеса «Гроза»).
Ведь Катерина гибнет только тогда, когда против нее ополчаются все силы христианского мира. Вспомним ее последние слова: «ветры буйные, развейте тоску мою». Она обращается к силам Природы, в которых единственных ищет спасения. О христианском боге, в последние минуты жизни, она и не вспоминает. Смердяков же, как естественный продукт христианского общества, мрет безо всякой внешней причины. И мрет во зле.
Эти литературные примеры возникли в результате работы мысли наших писателей. Нам следует отнестись к ним серьезно. Даже христианин Достоевский вынужден молча подтверждать, что христианская мораль не совместима с жизнью народа. И сегодня мы не можем следовать христианским идеям раболепия, покорности и пассивности перед духом глобализма. Не можем начать вести себя по-христиански кротко, — ничего не видя и не слыша, будто происходящее в мире нас не касается. При этом и бесшабашности нам тоже не нужно. Головы мы не собираемся терять. Ибо на кон поставлена жизнь русского народа. Слишком дорога ошибка.
9. Какие же у русского народа исторические возможности, перспективы? Можем ли мы восстановить наши традиционные нормы жизни даже в условиях духовного криминала, навязанного глобализмом?
Русское язычество говорит, что можем. Каждый из нас имеет возможность освободиться из под власти рекламы и пустой потребительской жизни, которую нам навязывают все средства информации и все массовое искусство. Но для этого, нужно иметь перед собой новое духовное и культурное пространство, в котором можно разместить себя комфортно, так, чтобы легко и добровольно отказаться от того мира, который нас в действительности отравляет. Сегодня такое пространство создается, и эта книга есть часть такого пространства. Иначе говоря, здесь предлагается естественная альтернатива глобализму, альтернатива нынешней цивилизации, которая ведет к вырождению. Эта альтернатива здоровее и дешевле, а качество жизни в ней неизмеримо выше. Оплачивается это качество жизни не деньгами. Жизнь, альтернативная глобалистическому обществу, требует от человека не расслабления за уплаченные деньги здесь и сейчас, а следования осознанным долговременным целям и жизненного тонуса. С появлением жизненного тонуса и возвращением к нашей традиции, счастье и наслаждение жизнью дается человеку бесплатно.
Лучшую жизнь всегда обещали бунтовщики и революционеры. Чем это кончалось — известно. Здесь предлагается иной путь. Однако, вполне естественно, что автора этой книги начнут обвинить в фашизме, антисемитизме или революционном заговоре. Да это будет и не оригинально, если вспомнить — сколько грязи уже вылито в нашем обществе на язычество. Сам святейший патриарх Алексий Второй, на Архиерейском Соборе в октябре 2004 года, объявил язычество губительным явлением современности и поставил его в один ряд с терроризмом.
Язычество действительно говорит о новой цивилизации, о рождении нового Мира, и о кризисе Мира нынешнего. На этом сходятся все русские язычники без исключения. Это, если хотите, современный миф, который двигает нашим сознанием. Но язычество и предупреждает. Это рождение не должно привести к гибельным последствиям. Оно может произойти только естественным образом, без вмешательства «хирургов». Ибо в Мире слишком много разрушительных сил, чтобы призывать еще к их дальнейшему росту, и слишком много жуликов, которые только и ждут хаоса и неразберихи, чтобы начать «ловить рыбу в мутной воде».
Поэтому нам следует договориться, что мы будем совершать лишь осознанные шаги. Такие понятные шаги, которые не обрушат потолок или Небо на наши же головы. Великие потрясения не в наших целях. В целях язычества честная и счастливая жизнь на вечной Земле, а не вечное покаяние или смерть в кромешном пороке на манер Смердякова.
Очевидно, И. Ефремов был прав: культура и духовное развитие — это лезвие бритвы. Язычники осознают, что нельзя лишать людей фетиша христианства резко, как бы гадок он ни был по своей сути. Если у людей отнимается фетиш — они теряют разум, и идут на преступления и на разрушение своей культуры и бытия. Но и вечно подавлять тех, кто разрушает изживший себя фетиш — тоже дикость, консерватизм, отсталость. Знания для избавления от фетиша должны даваться так же, как дается образование — по мере созревания человека. Правда может быть рассказана сразу вся без утайки, но послужит ли она к созиданию или разрушению — зависит от внутренней зрелости человека. Вот почему язычество не ставит цель обрушиться на наш народ подобно урагану — не требует немедленного свержения демократии, погрома глобалистов и усечения властных устремлений РПЦ — боги не позволяют этого. Этого нельзя было бы делать немедленно, если бы для этого имелись все средства, но сознание общества не было бы к этому подготовлено. Языческая идея должна входить в общество постепенно. При этом есть мнение, что языческая традиция, в конце концов, должна включить в себя и распятого бога.
