Геннадий Русский - Чёрная книга
И исчез враг, словно его и не было, только запах серный остался.
Вот он, бес, каков: и умный, и начитанный, и где только всего набрался, лукавый, и спорщик великий, и говорун, потому что - бес-то он московский, наш, нашенский, и кто на кого похож: он на нас или мы на него, поди разберись! Сами думайте, а мне пора. Устал язык чесать. Спасибо за компанию. Счастливо оставаться.
Сказ шестой
ПРО ОЧКАСТОГО ПРОФЕССОРА-ЧУДАКА И ПЕТЬКУ-КОМСОМОЛИСТА, НЕСМЫШЛЁНЫША
Вот, государи мои, граждане московские, товарищи милостивые, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Ищут Черную книгу, а найти не могут. Всем-то она вдруг понадобилась, а сколько лет лежала зря и без интересу. Ишь, говорят, и за границей буржуи про книгу прослышали и тоже на нее покушаются. Да не взять ее никому, потому как известно - заклятие на нее наложено и взять ее может только человек праведный. А бес в это дело крепко встрял и меж людей всяких мельтешит. Сколько уж он душ погубил, а всё ему мало. Очень ему, бесу, надо эту книгу получить, а уж как ее получит - сразу царство тысячелетнее антихристово, но потом-то всё же правда победит окончательно и во веки веков. Таково ведь предписание Божье, но бес-то, он иначе думает: мне бы книгу только, а там посмотрим, может, я и самого Бога обману! Известно, таит нечистая рать злобный умысел и от своего не отступится до окончания времен.
Так и бес наш московский, от своего не отступается. Нашел он людей праведных, Иринарха да Алешу, а вот не смог с ними тягаться. Потому как неземной чистоты люди. Но бес-то хитер, ох и ловок! «Что ж, - думает, - не только меж святыми праведники, есть они и средь мирян грешных». Стал искать, по чужим душам шарить, и нашел таких двух: очкастого профессора, чудака, и молодого комсомолиста Петьку, несмышленыша.
Одевает бес гороховое пальто, шляпу-котелок, брюки у него дудочкой, щиблеты узкие, трость с набалдашником - этакий нэпман с Ильинки, и является к профессору на квартиру коммунальную. А на той квартире коммунальной, как по нынешним временам положено, дым стоит коромыслом: котлеты шипят, самовары кипят, керосинки чадят, примуса гудят, соседки, натурально, бранятся, ребенки малые пищат. Черт звонит, ему отворяют нескоро да еще ругают: «Кого там черт принес?» - «Да я самый черт и есть!» Смеется соседка: «Вот если бы вы за мной поухаживали!» - «А это мы, черти, завсегда горазды, и мы с вами не раз еще свидимся. А пока скажите, где профессор ваш проживает?» - «Этот хрен-то старый? За кухней в каморке». Бес идет, в нос ему шибает щами кислыми да котлетами подгорелыми, так что даже ему, адскому жителю, невтерпеж.
А профессор сидит в своей каморке за кухней и радуется. Раньше-то вся квартира его была, а теперь он в бывшей кладовке обитает, книг у него до потолка, на книгах спит, книгами укрывается, про еду и сон забывает, а чем живет - неведомо.
Вот бес его и спрашивает: «Как поживать изволите, дорогой профессор?» - «Прекрасно, прекрасно, вот читаю книгу - изумительно, превосходно...» - «Вы, - бес спрашивает, - небось, филолог?» - «Да, да, филолог». - «Я так и думал. А про Черную книгу слыхали?» - «О, конечно!» - «А хотите ее получить?» Профессор аж затрясся весь: «Неужели, неужели! Где она? Это будет великое открытие для науки!» - «Пока книги со мной нет, но я знаю, где она». - «Ах, как чудесно! Уникальнейший памятник средневековья! Это будет находка почище "Слова о полку", как вы полагаете?» - «Совершенно с вами согласен», - отвечает бес. «И это рукопись подлинная или список позднейший?» - «Самая разнатуральная рукопись». - «Не знаете ли, какого века?» - «Начала семнадцатого». - «Чудесно, чудесно! - суетится профессор. - Памятник живого народного языка. Я эту рукопись опубликую, а сам напишу вводную статью под названием "Памятник русского чернокнижия". Да, это будет подлинный переворот в науке!.. Только как же нам эту рукопись достать? Что она будет стоить?»
«Ровным счетом ничего, - отвечает бес, - а вернее - пустяки считанные. Денег-то у вас, небось, того-с, не густо?» - «Да, да, денег у меня, знаете, что-то того...» - «Вот видите. Но ничего, уж больно я ученых людей люблю, очень они мне, если хотите, близки, и все как есть на нас работают. Так что для вас готов на любые одолжения». - «Вы так любезны. Я обязательно упомяну ваше имя в предисловии». - «Лучшего и желать нельзя, - соглашается бес и все улыбается. - Так уж вы мне только расписочку напишите». - «Извольте, охотно, на какую сумму?» - «На душу». - «Не понимаю вас, извините...» - «А чего тут понимать? Про доктора Фауста, небось, читали и знать должны, чего эти черные книги стоят». - «Вы шу́тите, наверное...» - «Нисколько. Если к Фаусту мог прийти Мефистофель, чего ж это я не могу прийти к вам?» - «Но нереально это!» - «А на что вам реальность? Кабы вы в реальности хоть чуточку смыслили, не сидели бы в этом, простите, нужнике, и денег бы у вас куры не клевали. Потому-то я к вам и пришел, что сами вы нереальный и всё, что окружает вас, прах весь этот, тоже нереальное». - «Но позвольте...» - «А чего тут спорить? Надо ли? Нам с вами не о философских материях речь вести, а о Черной книге. Хотите эту книгу получить, напишите расписочку - и дело с концом». - «Ах, - говорит профессор, - никак не могу поверить, что вы существуете! Вы хоть визитную карточку покажите». - «Это можно», - бес-то отвечает и предъявляет профессору рога и копыта. «М-м-да... - говорит профессор, - действительно...» И в задумчивости даже чертово копыто потрогал. Черт рассердился, пнул его под зад, говорит: «Кончай канитель, подписывай, и дело с концом!» - «Вам надо кровь, руку резать? А я боли боюсь». - «Ничего подобного не потребуется. Это уже устарело и не применяется. Есть у нас адская самопишущая ручка, вот ею и подмахните». Профессор хотел было подписать, да черт вдруг спохватился: «Эх, забыл спросить, а точно ли ты праведный?» - «Не знаю». - «Ну, деньги ты любил?» - «Нет». - «Людей обманывал?» - «Нет». - «Баб любил?» - «Как вас понять?» - «Ну спал с бабами?» Профессор даже покраснел от возмущения. «Извините, - говорит, - ваши намеки... Я даже женат не был». - «Ну а так, внебрачно?» - «Как вам не стыдно, я никогда не опускался до такого скотства!» - «А хоть целовал кого?» - «Ребенком еще, кузину Верочку, она умерла дитем, и я всю жизнь был ей верен...» - «Ну-у, - говорит бес, - подписывай, большего остолопа, чем ты, мне не найти».
Ох, братцы, и в горле же пересохло! Легкое ли дело про беса складывать, ведь такое наплетешь, что без нашей московской никак не разберешься... Ну, да воскреснет Бог и расточатся врази Его...
И вот берет черт, бес московский, профессора за руку и ведет к Сухаревой башне, дает ему в руки кирку и место показывает: здесь долби. Профессор долбанул - чуть лоб себе не расшиб, другой раз долбанул - по пальцу попал, зажал руку, воет. «Нет, - говорит бес, - ничего у тебя не получится. Иди-ка ты домой и жди, пока я тебе помощника подыщу».
Пошука́л бес, порыскал и нашел такого молодого заядлого комсомолиста. Одевает бес картуз мятый, подпоясывает грязную рубашку ремешком и отправляется в ячейку, а сам напевает: «Наш паровоз, лети-лети, в коммуне остановка!» Приходит в ячейку и бодро орет: «Здоро́во, комса! Пролетарии, соединяйтесь! Я, - говорит, - до комсомолиста Петьки дельце имею». - «Ну я Петька». - «Ну, давай пять! Я потомственный рабочий Ванька Чёртов». - «Здоро́во, Иван». - «Как ты полагаешь, Петька, надо всю мировую буржуазию в бараний рог согнуть?» - «Верно толкуешь, рабочий Чёртов». - «Ради победы во всемирном масштабе жизни не пожалеешь?» - «Ничего не пожалею, рабочий Чёртов». - «Рот фронт!» - говорит черт, да как прыгнет, да как п...т - всё дымом заволокло, а как рассеялось, видит Петька, что находится он неведомо где, а рядом - кто-то мохнатый и противный несказа́нно. «Это где ж я?» - спрашивает Петька. «А на заводе у нас в котельной. Видишь, шуруют работяги, котлы разогревают». - «Да ты-то сам, Чёртов, на натурального черта похож!» - «А я черт и есть». - «Этого, - говорит Петька, - по диалектическому материализму никак не положено». - «Никто, Петька, с первого раза не верит, да это всё пустяк. Не к такому еще привыкнешь. Черт я истинный. Мастер по котлам и оборудованию в московском цехе». - «Катись ты, - говорит Петька. - Это у меня с голодухи, верно, в уме завихрение». - «Нет, Петька, это ты со мной на нашей адской фабрике на экскурсии. Вот сейчас мы с тобой в котельной, где адский огонь разводят. У нас в аду все свои в доску работяги. Это Бог там и ангелы - эксплуататоры и гады, а мы все - пролетарии. Ведь ты в Бога не веришь? И правильно. А в нас ты веришь. Кто в Бога не верит, тот в черта верит, уж точно!» - «Я в мировую революцию верю!» - говорит Петька. «Вот и я тоже! Чтоб все равные были, чтоб все пили и ели от пуза, верно? Наша это философия, Петька, чисто наша! Бог-то, Он что буржуй, говорит: "Царствие Мое не от мира сего". А мы говорим: всё наше, всё от мира сего. Главное, Петька, нам такие, как ты, нужны, которым ничего не надо, окромя этой самой мировой революции. Режь, круши, ломай, и дело с концом! А уж там другие за тобой подберут. Да ты всё одно ничего не поймешь, Петька, потому как у тебя мозги овечьи и нет души человечьей, одни у тебя условные рефлексы, а в душу ты не веришь, потому как нет ее, верно?» - «Ты, - говорит Петька, - не очень-то заговаривайся, а то как отпущу тебе красноармейским пайком!» - «Ай, молодец ты, Петька, люблю таких, дай пять!» - «А пошел ты!» - «А вот и пойду, и ты со мной...»
