Нил Сорский - Святоотеческое наследие
Всем же одну меру назначить невозможно, потому что тела имеют различные степени в силе и крепости, подобно меди, железу, воску. Впрочем, для новоначального самая лучшая мера та, чтобы оставить пищу тогда, как чувствует еще алкание, но если и насытится, не согрешит; пресытясь же, да укорит себя. Через это он предупреждает поражение от врага своего и пролагает себе путь к победе над ним.
2. Время пищи.
Отцы завещали поститься – не принимать пищи до часа девятого, по нашему расчислению суточного времени – до третьего часа пополудни. А кто больше сего благорасположится оставаться без пищи, тому – добрая воля.
Вообще же они (отцы) положили, в дни весеннего и осеннего равноденствия, вкушать пищу, когда день начнет преклоняться и когда, спустя два часа после полудня, настанет девятый, а по нашему счету – третий час пополудни. Но так как в наших северных странах, летом и зимой как дни, так и ночи, то весьма значительно увеличиваются, то уменьшаются, в обратном друг к другу порядке, против мест более близких к средоземию – к экватору, например, к Палестине, Константинополю и другим, то нам должно вкушать пищу, сообразуясь с переменой долготы и краткости дней. В день непостный можно уранить, т. е. пораньше назначить час обеденного вкушения пищи, и если нужно, вкусить немного вечером, т. е. поужинать.
3. Различие пищи.
По словам Григория Синаита, «благоразумные и рассудительные понемногу вкушают всякого яства, как бы оно ни было вкусно и сладко: у них нет того, чтобы одно избрать, другое отринуть, через это они – и Богу за все благодарение воздают и душу свою предохраняют от надмения». Таким образом, избегая надмения, удалим себя от пренебрежения к доброму созданию благого Бога Создателя. Немощным же – верой или душой – полезнее воздержаться от некоторых яств, особенно сладких, т. е. им нравящихся; ибо они, как говорит тот же Григорий, не имеют уверенности и убеждения в том, что будут сохранены от Бога и вкусят безвредно: им Апостол велит зелие ясти (Рим.14:2). Когда же какое-либо ястие кому-либо вредно, по болезненному состоянию или по сложению тела, то пусть таковый не принуждает себя ко вкушению вредного, но да ест полезное для него; ибо Василий Великий говорит: «Не подобает ратовать против тела брашном, которое должно служить к его сохранению».
4. Различие тел.
Кто имеет здоровое и крепкое тело, тому нужно утомлять его, как и чем только можно, да избавимся от страстей, и да будет оно, благодатью Христовой, покорно духу. А у кого тело немощно и недужно, тот давай ему некоторое упокоение, да не вовсе изнеможет для делания. Подвизающемуся прилично не преизлишество, а наипаче – лишение и скудость, так чтобы давать телу потребное только количество пищи и пития, по рассуждению, во время же искушения телу от врага наиболее требуется воздержание. Ибо многие, не обуздав чрева, впали в страсти бесчестия и в ров скверны, о чем и говорить срамно; когда же чрево обуздано благоразумным воздержанием, тогда входит в душу собор всех добродетелей. «Если, – говорит святой Василий Великий, – удержишь чрево, внидешь в рай; если же не удержишь, сделаешься добычей смерти – вечно». Кто по причине утруждения от путешествия или какого-либо тяжелого дела окажет телу своему несколько снисхождения и даст ему нечто более, сверх обыкновенной меры, в пище ли то, или в питии, или во сне, то это незазорно и осуждения не заслуживает, ибо он поступил так с рассуждением и по благословной надобности.
2. Второй помысл – блуда
Велик наш подвиг в борьбе с духом блудным и крайне труден – лют зело; ибо борьба эта обнимает и душу и тело – все существо наше, поэтому нужно нам крепко и непрестанно стараться о том, чтобы бодренно и неусыпно соблюдать сердце свое от блудных мыслей, а особенно – в святые праздники, когда готовимся причаститься Святых Таин: в это время враг всячески силится осквернить нашу совесть.
Но когда стужают нам блудные помыслы, тогда надобно оживлять в себе страх Божии, приводить себе на память то, что от Бога ничто не может быть утаено, ни даже самое тонкое движение сердца, и что Господь есть Судия и Взыскатель за все – даже самое тайное и сокровенное. Должно тогда оживить в памяти своей и то обещание, которое изрекли мы перед Ангелами и человеками, обещание пребыть в целомудрии и чистоте.
Целомудрие и чистота не ко внешнему только житию относятся, но обителью целомудрия должен быть потаенный сердца человек, соблюдающий себя от скверных помыслов: сие-то перед Богом многоценно и вселюбезно, а кто часто предается блудным мыслям и сквернит себя ими, тот любодействует в сердце своем, сказали отцы, – и если не соблюдает себя, то от мыслей и к самому делу приходит. А сколь велико бедствие – это самое дело – видно из того, что ни один грех не называется таким именем, каким сей грех называется у отцов: они именуют его падением; ибо впадший в него становится бездерзновенен и сильно влечется к отчаянию.
Во время брани против блуда, думаю, полезно размышлять о себе самом, о том образе и звании, в каком находимся, размышлять, что мы облечены в образ Ангельский: как же дерзнем попрать совесть нашу и уничтожить носимый нами Ангельский образ мерзостью блудной? Вспомним еще о стыде и сраме перед людьми; ибо и этим представлением стыда и срама можем отразить студное и гнусное намерение. В самом деле, вообразим себе, что мы застигнуты кем-либо в сквернодействе: не пожелали бы мы тогда лучше умереть, чем оказаться в таком сраме? Так и иными способами постараемся отсекать нечистые помыслы.
Главное же и сильное и победоносное оружие против духа нечистоты состоит в прилежной молитве к Господу Богу, как учат святые отцы. Святой Максим Исповедник наставляет вооружиться на блудные помыслы молитвой, заимствуя слова для молитвы у псалмопевца Давида: «Изгонящии мя ныне обыдоша мя» (Пс.16:11); «радосте моя, избави мя от обышедших мя» (Пс.31:7). И святой Иоанн Лествичник, говоря об этом же предмете, представляет свидетеля, молившегося на помыслы блудные так: «Боже, в помощь мою вонми» (Пс.69:1) и т. п.
Нужно при этом призывать на помощь тех святых, которые известны особенными подвигами и трудами в сохранении чистоты и целомудрия, как например, Даниил Скитский одному брату, ратуемому от блуда, велел помолиться и призвать на помощь мученицу Фомаиду, убитую за целомудрие, и сказать так: «Боже, за молитвы мученицы Фомаиды, помози ми!» И боримый брат, помолясь так у гроба мученицы, тотчас избавлен был от блудной страсти.
Имея такие свидетельства, будем и мы молиться и призывать на помощь тех, о которых в Святом Писании говорится, что они подвизались о целомудрии и чистоте.
Если же брань сильно належит, то, встав и простирая очи и руки на небо, помолися, как повелел Григорий Синаит, и Бог отгонит помыслы. Молись же так, как говорит святой Исаак: «Ты силен еси Господи и Твой есть подвиг: Ты и ратуй и победи в том, Господи, за нас». И как Иоанн Лествичник научает:
«Возопий к могущему спасти тебя, не хитро сложенными словами, но смиренным и простым вещанием – помилуй мя, Господи, яко немощен есмь! И познаешь силу Вышнего и невидимых врагов невидимо отженешь. Всегда бей ратников Именем Иисусовым; ибо крепче этого оружия не найдешь ни на небе, ни на земле».
По замечанию Иоанна Лествичника, бес назирает за нами, и в то время, когда заметит, что мы не можем вооружиться против него молитвой телесне, т. е. помолиться и внешне и внутренне, тогда особенно нападает на нас. Внимай же бдительно и не ослабевай в молитве особенно в то время, когда смущают тебя скверные помыслы, как сказали мы. Возводи око телесное, или душевное, как тебе удобнее будет по времени и по мере силы твоей; и если будешь это делать, опытом познаешь, что Силой Вышняго и невидимой помощью они крепко побеждаются. Если же обленишься, то потом постыдишься, как побежденный от них и имеющий оскверненную совесть.
Нужно же нам знать и то дьявольское ухищрение, сказали отцы, которым он влагает в ум наш мысли и воспоминания о женских и юных доброзрачных лицах, чтобы тотчас же отсекать их, хотя бы лица те были благочестивые какие и по-видимому не могли возбуждать страсти; ибо если замедлишь, то злой прелестник удобно превратит и облечет эти мысли в скверные и мерзкие похоти. Бывает иногда, что и сами мы на блудные помыслы огорчаваемся и, размышляя о них, зазираем себя в том, что желаем такой гнусности, которая свойственна одним только бессловесным, даже обуреваемся тем, что, будучи противоестественно, и скоту чуждо… Но в таких чувствованиях, особенно новоначальным, нужно хранить себя, чтобы долго думая о том, под предлогом борьбы, не оказаться исполнителями страсти. Поэтому безопаснее для нас отсекать прилоги – начало помысла. Вступать же с ними в брань свойственно сильным, которые привыкли благоугодно разграничивать эти помыслы.
