Михаил Белов - Иисус Христос или путешествие одного сознания (Часть 2)
МОРАЛЬНЫЕ УЗЫ (ДЛЯ АЛКОГОЛИКОВ И БЕССОВЕСТНЫХ).
Если вы, приговаривая "пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь" оправитесь в подъезде или на улице, а потом несколько дней не сможете подняться с постели, вы никого не удивите из знающих причину этого. Энергии от взглядов людей на то, что вы оставите через единое ваше с ними биополе, вы можете получить столько, сколько для переработки вашей понадобится эквивалентной розыску не одного десятка туалетов.
Я не терплю высокомерия. Оно - тупость человеческого разума. Это доказывает простой жизненный факт. Многие европеоиды считают восточные народы низшей расой. Так ли это? Если русский, англичанин или американец насчитает с десяток цветов, которые он мог бы отнести к красному - это будет хорошо. У корейцев же одного красного цвета насчитывается до пятидесяти оттенко
и - теплый, холодный и нейтральный, и во время болезни принимают необходимый по энергоемкости продукт. Что, как не забитость чувств, мешает европейцам воспринимать мир таким же. И что наиболее всего делает их чувства забитыми, как не собственный ум. "От бешеных охот дичает ум", - сказал Лао-Цзы.
На ветру колышется полотно флага. Что движется - полотно или ветер? Ответ: Сознание. Это одна из чаньских загадок, ведущих к просветлению. Классически идеалистическим ответ будет лишь в случае понимания, что движется лишь познающее сознание. Материалистическим - если отвечающий разделяет истину, что реальность - это сознание (сознание Бога и достигших Его). Если психика - модель Вселенной, то ведь справедливо сказать и обратное: Вселенная -модель психики.
Я матерюсь и матерился редко. Но в то время стал замечать, что внутри себя думаю почти одними матами. Просто то, что я видел в жизни, не подходило под мое выражение этого простыми словами. Когда я заметил это и стал чувствовать, что и вслух скоро начну говорить также, мне вспомнились слова Кришны, которые он говорил Арджуне, прочтенные незадолго до этого по поводу чистоты речи. И начал со скрипом, но с еще более глубоким, каким-то подсознательным удовлетворением от направления своих усилий, следить за собой внутри себя. Год спустя матушка сказала мне, что не может на реалии жизни смотреть, не выражая мысли нецензурной бранью внутри себя, и что, она боится, эта брань скоро будет у нее на устах. Надо ли говорить, что я сильно разволновался. Конечно, не по поводу того, что она начнет материться. Ей, а тем более сейчас, это угрожает меньше всего. Говоря это, она мне выдала единую вибрацию моей души".
- А как ты рассчитываешь издать книгу, думаешь редактор с распростертыми объятиями примет ее на издание? - спросил Вадим. -Сначала ее надо еще написать, потом прийти в издательство, разбудить в редакторе Бога. Да и вообще, почему ты за это переживаешь? Если книга от Бога она будет издана. Бог сам о ней позаботится.
- Если только рассчитывать на Бога - недоверчиво, но находя в моих словах некоторый смысл, протянул Вадим. В этот момент я увидел поразившее меня открытие. Он все, говоримое мной, подминал под себя своей тяжестью. Он словно наваливался всем своим весом на каждое мое слово.
- Вот оно что. Ты как относишься к Богу? К нему надо относиться с радостью, с легкостью, а ты наваливаешься на него, как будто он тебе от этого чем-то становится обязан, также как наваливаешься и на говоримое мной. Это ведь неправильно. Человек знания должен быть легок. Он может стать тяжелым по своему желанию, но он должен легким в отношении. Твоя ошибка в том, что ты сразу начинаешь строить свое отношение. Отношение это уже ответ, в то время как нужно "не отвечать". Ты ведь еще не знаешь, насколько ты правильно понял этого человека. То, что ты так уверен - это еще ни о чем не говорит. Сейчас у людей поля засорены так, что они могут тебе выдать какую-нибудь энергию или вибрацию от своего прежнего разговора или оставленную другими людьми. Почему ты сразу строишь свое отношение?
В это время для меня стал понятен печальный опыт истории. То, что целостный опыт души не передается словами одномоментно. Ленин, обладая диалектическим мышлением, перестал быть человеком и стал фанатиком, даже фашистом в глазах тех, кто судит его по направленности действий, забывая масштаб информации и ответственности, который Владимир Ильич нес ежеминутно в своей голове. Однозначно понятно, что ответственность за судьбу России, которую он нес на своих плечах, оправдывала его действия по отношению к тем, кого он считал врагами революции и народа. Его же человеческое лицо показывает тот факт, когда его нашли в Горках в кочегарке, куда он из своей комнаты смог добраться, силясь что-то сказать, будучи уже парализованным, когда он понял, что дал Сталину в руки машину смерти. Этот факт, упускаемый многими толкователями истории из виду, говорит о том, что Ленин был и остается тем самым Человеком, которым его воспел Маяковский и каким его знали его соратники.
Вскоре я принес Вадиму вторую часть книги, которая начиналась концом наших отношений со Светой и заканчивалась моим попаданием в больницу, и забрал у него "Конец интеллекта", а также принес ему адрес отца.
- Зацепил ты меня, - сказал он мне на мой вопрос.
- Это хорошо. Знаешь, что ты должен сделать в ближайшее же время?
- Что?
- Написать письмо моему отцу и извиниться перед ним за сказанное мне. И прийти к нам в гости просто так, чтобы матушка видела наши с тобой отношения до того, как узнает о твоей роли в моем попадании в больницу. Перед ней извиняться не надо.
- ?!
- Еще никто ничего не знает, и это надо сделать до того, как узнают. Перед отцом, наверное, можешь прямо не извиняться, но написать ты ему должен.
- Я подумаю. Оставь адрес.
Прочитав вторую часть книги, он мне ее вернул и попросил носить ему только фрагменты для удобства работы. Я видел, что он очень хочет прочесть и первую часть книги. К ней я относился также, как заколдованный принц к аленькому цветочку. Едва я начинал ее читать, как начинал наполняться воздушной легкостью и такой гаммой чувств, о которой душа может только мечтать. Я попросил Вадима читать ее только дома, предварительно очистившись в медитации от всех плохих мыслей о ком бы то ни было.
У Вадима в это время жили родственники, приехавшие из-под Москвы и гостившие у них с лета. Сережа, так звали парня, был мужем Олиной сестры. Он имел все чисто западные манеры поведения, чем оживлял мне воспоминания моего общения с Валей. Но сейчас я смотрел на него несколько иначе. Я смотрел на его душу, казавшуюся мне, если не совершенной, то близкой к совершенству. Она была полна собой. Все, что Сережа говорил, проходило сквозь него, не задерживаясь и не оставаясь. Он был полностью свободен как от людей, так и от говоримого. Сережа занимался таэквандо, что обещало стать точкой соприкосновения наших душ. Когда я принес книгу, Сережа стал просить у меня ее прочитать. Я отказал ему в этом, попросив на меня не обижаться. Я не знал, что может случиться со мной от его чтения. В качестве компенсации за свой отказ я предложил ему сходить со мной на тренировку в дом офицеров, куда я ходил уже несколько дней. Он поддержал мое предложение.
Я пришел к Вадиму вечером. После отдачи ему книги, я пошел домой. Он пошел меня провожать. У обоих чувство радости от встречи было таким: эмоции лились почти как у детей. Кварталы мелькали незаметно.
- Ну и как у тебя со здоровьем сейчас?
- У меня была разомкнута энергосистема. Сейчас я ее практически замкнул. Можно даже сказать и без практически.
- Это как?
- Ну, полностью очистил содержимое головы от доминантного очага в правом полушарии.
Говоря последние слова, я вложил в них ироничный намек, и взглянул на него. Он поморщился. Дальше разговор шел о матушке и обо всем. Я рассказывал ему, как я провалился в его "Я"после пробивания его эгрегора.
- Я вдруг оказался в таком покое, что мне стало смешно. Он находится в таком покое, а я пытаюсь ему что-то доказать, рассказываю про поле.
Павитрин засмеялся. Мы прошли немного дальше. Я продолжал по ходу разговора:
- Я же говорил тебе, что я чуть не убил твоего отца в прошлом году. У меня и в этом было нечто подобное, только по отношению к тебе. Но как я могу это сделать, когда я вижу, что ты меня не понимаешь.
- Незнание смягчает ответственность, - поспешил вставить Павитрин.
- Незнание не смягчает ответственности - это справедливый закон природы и глупый - судебного законодательства. Я же сужу по-человечески.
- Я понимаю.
- Как я мог тебе что-нибудь сделать, когда я вложил в тебя столько сил, когда ты - без пяти минут Шри Ауробиндо.
- Ну уж Шри Ауробиндо, - сказал Павитрин самодовольно.
- Обыватель.
Меня полоснуло самодовольство, с которым было произнесено последнее слово. Я сказал это.
- Не самодовольно, а с сожалением, - сказал он.
- В психозе я видел видение, - продолжил я. - "Я из тебя Павитру сделаю", - говорил я тебе.
