Этьен Жильсон - Разум и откровение в средние века
В году 1277 от Рождества Христова епископ Парижа Этьенн Тампьер на торжественной церемонии осудил 219 утверждений, позаимствованных из писаний Аверроэса или выражающих аверроистские взгляды. Простое перечисление этих взглядов уже само по себе является достаточным доказательством того, что чистый рационализм в конце XIII века получал все более широкое распространение. В некоторых из осужденных утверждений прямо говорится: «нет более возвышенной жизни, чем жизнь философская» (Утвержд. 40); «в мире нет мудрости иной, чем мудрость философов» (Утв. 154); «ни во что нельзя верить, кроме того, что или самоочевидно, или может быть выведено из самоочевидных утверждений» (Утв. 37). Такие заявления были ничем иным, как вызовом первенству Откровения, превосходству Христианской мудрости и непогрешимой истине Откровения. Но и этим дело не ограничивалось: некоторые из утверждений заходили слишком уж далеко: «Христианское Откровение является препятствием учености» (Утв. 175); «знание теологии никому не прибавляет знаний ни на йоту» (Утв. 153); «теология зиждется на выдумках» (Утв. 152).
Такой аверроизм уже не был аверроизмом самого Аверроэса, который сохранял, по крайней мере, искреннее и глубокое уважение к морализующей силе Бого-откровенных религий. Такой аверроизм имел больше общего с позицией Сигера Брабантского и Боэтия Дакийского, для которых простая вера была достаточной, чтобы сдерживать даже самые смелые философские спекуляции. Собственно говоря, ничего подобного в предыдущей истории мысли не было; этот аверроизм предвосхищал критику религиозных догматов. Такая критика, например, была характерной особенностью французских мыслителей XVIII века. На то, что «так называемое Откровение» является мифическим по своему происхождению, указывал еще Фонтенель в своей книге «История оракулов» («Прорицания», 1687). Но Фонтенель был очень осторожным человеком: он давал всего лишь легкий намек на то, что в действительности было у него на уме. А вот за четыре столетия до него некоторые аверроисты открыто и ясно об этом заявляли.
О существовании средневекового рационализма никогда не следует забывать тем историкам, которые исследуют происхождение так называемого современного рационализма, ибо аверроистская традиция, несомненно, входит в непрерывающуюся цепочку, которая тянется от Магистров Свободных Искусств из Парижа и Падуи до «Вольнодумцев» семнадцатого и восемнадцатого столетия. Но еще более важно постоянно помнить об этом тем, кто с легкостью загоняет в какую-нибудь простую формулу шесть веков средневековой цивилизации. Какова была бы интеллектуальная жизнь Средних Веков, если бы Бл. Августин никогда не существовал, сказать я не в состоянии, однако точно так же я не могу и вообразить, что произошло бы со средневековой мыслью, если бы на нее не оказывали влияния Аверроэс и его Латинские последователи, не только потому, что она была бы много беднее, но также и потому, что если бы они не существовали, сам Фома Аквинский оказался бы совсем другим.
Глава III ГАРМОНИЯ РАЗУМА И ОТКРОВЕНИЯ
Несмотря на принципиальное противостояние Теологии и Рационализма, они в тринадцатом веке имели одну общую черту: однобокость. Теология утверждала, что в Откровении доступно пониманию все, а Рационализм придерживался той точки зрения, что в Откровении ничего не доступно пониманию. Историческое значение Св. Фомы Аквинского заключается в том, что он был первым средневековым мыслителем, который добрался до корней этого затруднения. Но было бы несправедливым по отношению к его предшественникам забывать и о том, что они сделали для того, чтобы прояснить эту проблему. Моисей Маймонид, величайший из еврейских теологов, четко определил в своем трактате «Путеводитель колеблющихся», что именно нужно для полного разрешения этой проблемы. Уже в начале тринадцатого века обозначилась всё крепнувшая тенденция среди самих христианских теологов разграничивать суть того, во что мы веруем, и суть того, что мы знаем. И Александр Хальский, и Св. Бонавентура, и еще более явно Св. Альберт Великий - все они упорно настаивали на принципиальной важности такого разграничения. Но истинный реформатор - это не просто тот, кто видит, что нужна реформа; не является реформатором и тот, кто к месту и не к месту проповедует необходимость реформы; истинный реформатор это тот, кто совершает ее. Св. Фома Аквинский был прекрасно подготовлен к тому, чтобы разрешить проблему такого рода, ибо то была проблема определения порядка вещей. Всякий, кто хоть сколько-нибудь знаком с его творениями, хорошо знает, что он просто не мог не распределять все по соответствующим местам. Всему свое место, соответствующее место для всякой вещи. В быту помещение чего-либо в соответствующее место представляет собой относительно простую проблему. Редко она выходит за рамки того, чтобы класть ту или иную вещь каждый раз в определенное место и запоминать, куда именно. В философии не так. Здесь есть только одно возможное место для любой данной вещи. Если не отыскивается искомая вещь, то она потеряна, но не в обычном смысле, что ее нельзя найти там, где предполагаешь ее отыскать, а в смысле (который радикальным образом отличается от обычного), что ее вообще нельзя нигде найти. Вне соответствующего места вещь просто не может существовать. Ибо место для каждой вещи определяется в философии по ее существу, и если не знать изначально, что из себя представляет эта вещь, нельзя определить ее отношение к тому, чем эта вещь не является. Общую идею такого метода, если преподносить ее как некий абстрактный принцип, понять достаточно легко, но нельзя применять его к конкретным случаям, если применяющий не обладает двумя интеллектуальными качествами, сочетание которых в одном и том же уме имеет место достаточно редко: полной интеллектуальной скромностью и почти безрассудной интеллектуальной смелостью. Св. Фома Аквинский обладал обоими этими качествами, да еще в удивительно высокой степени. То, что он обладал интеллектуальной скромностью, видно из того, что он всегда начинал размышление, принимая вещи таковыми, какие они есть. Фома Аквинский никогда не считал, что рассматриваемые вещи будут соответствовать его собственному определению этих вещей. Совсем наоборот: то, что он называл истинным знанием вещи, представляло собой адекватное интеллектуальное выражение этой вещи в таком виде, в каком она является самой по себе. Но помимо этого, он обладал также и интеллектуальной дерзновенностью, ибо, приняв вещь, как она есть, он затем обращался с нею в соответствии с ее природой, и делал он это неистово, бескомпромиссно. Если вернуться к обсуждавшейся нами проблеме, то главным затруднением здесь было то, что некоторые теологи хотели заниматься теологией в рамках философии, а с другой стороны, некоторые философы хотели заниматься философией в рамках теологии. Следовательно, для выхода из этого затруднительного положения у Св. Фомы Аквинского был лишь один путь: заниматься философскими проблемами как философ и теологическими проблемами как теолог.
Для того, чтобы прояснить обсуждаемое затруднение, попробуем начать с определения существа религиозной веры. Иметь веру - это значит принимать нечто потому, что это нечто явлено Богом. А теперь - что значит иметь науку (т. е. научные убеждения - пер.)? Это значит принимать нечто, что воспринимается как истинное в свете естественного разума. Всем, кто занимается отношениями Разума и Откровения, ни в коем случае не следует упускать из виду это существенное различие между этими двумя типами принятия истины. Я знаю благодаря разуму, что нечто истинно, потому что я вижу, что оно истинно, но я верю в то, что нечто истинно, потому что Бог сказал, что оно истинно. В этих двух случаях причины моего принятия истины совершенно различны, и, следовательно, науку и веру следует рассматривать как два совершенно разных типа принятия истины.
Если они представляют собой два различных вида знания, никогда нельзя требовать, чтобы один из них выполнял то, что является функцией, присущей другому. Например, я как лектор не могу просить своих слушателей поверить, что я нахожусь на кафедре перед ними, ибо они видят меня и им незачем верить в это. С другой стороны, я не могу сделать так, чтобы слушатели увидели, что я сейчас интерпретирую для них пятый параграф второго раздела второй части «Суммы теологии» Св. Фомы Аквинского. Я их могу только просить в это поверить. Позже, если слушатели захотят проверить, насколько верно я цитировал и правильно ли делал отсылки, они могут сделать это, но тогда станет невозможным для них в это просто верить. Это же различие следует прилагать и к проблеме Разума и Откровения. В соответствии с самой сущностью веры, она предполагает принятие интеллектом того, что он не рассматривает как истинное, и это является либо одним из основных принципов, либо одним из необходимых выводов. Следовательно, акт веры не может быть вызван рациональным свидетельством, но предполагает вмешательство воли. В противоположность этому, в научном знании принятие чего-либо достаточно и полно определяется самим объектом научного рассмотрения. Отсюда следует, что так как (а далее воспользуемся словами самого Фомы Аквинского) «невозможно, чтобы один и тот же человек верил во что-либо и одновременно видел это, ... точно так же невозможно, чтобы одно и то же было бы для одного и того же человека объектом и науки, и веры». Иначе говоря, одна и та же вещь не может быть одновременно объектом науки и объектом веры.
