Дмитрий Мережковский - Тайна Запада. Атлантида – Европа
как будто глазами увидел Виргилий то, что будет в Вифлееме. Может быть, прав был Константин Равноапостольный, когда в речи к отцам первого Никейского собора, переведя на греческий язык IV эклогу Виргилия, поставил его наравне с Исаией (Jeremias, 1. с., 225).
XXXIV
Я возвещаю Всевышнего Бога – Иао,
сообщает Макробий стих будто бы самого Орфея (W. Baudissin. Studien zur semitischen Religionsgeschichte, 1876, p. 213).
Иао-Иагве – Иакх: в смысле не филологическом, а более глубоком и действительном: эти два имени, может быть, недаром созвучны: Иакх – чужой Сын; Иагве – родной Отец, наш иудео-христианский Бог.
Искра молния, соединяющая два полюса – иудейство и эллинство, вспыхнула «Великим Светом» в христианстве.
Иао – Иакх – радостный Клич – Свет —
сказано в надписи на одном послехристианском магическом камне-талисмане, с изображением змея древнеегипетского бога Хнубиса – одного из вечных и всемирных символов, идущих, может быть, от «перворелигии» всего человечества (Baudissin, 215).
Иудеохристианская книга «Pistis Sophia» так объясняет три звука этого «неизреченного» имени
IAÔ«Iота – мир исходит, exiit mundus; альфа – все к себе возвращается, reventuntur intus; омега – будет конец концов, erit finis finium» (Baudissin, 243).
Так, в имени Божием, заключены имена трех миров – Отца, Сына и Духа-Матери – первого, второго и третьего человечества.
XXXV
Чаяние царства всемирного и вечного – царства Божьего, принадлежащего еще не рожденному Богу Младенцу, слышится, за всю языческую древность, только в Елевзинских и Самофракийских таинствах. Главная новизна их, небывалость, единственность, в том, что здесь Дионис-Иакх не в мифе, позади, а впереди, в истории; не в прошлом, как все остальные боги Атлантиды – Кветцалькоатль, Озирис, Таммуз, Аттис, Адонис, Митра, – а в будущем, как Мессия пророков израильских. «Был», – говорили о нем во всех древних таинствах; только здесь сказали: «Будет».
Вот почему имя того единственного на земле, святого места, где люди впервые узнали, что Он будет, придет, «Елевзис» – «Пришествие».
XXXVI
В ночь на 20-е месяца боэдромиона (начало октября), в конце святой Елевзинской недели, совершалось торжественное шествие. Юноши-эфебы, в белых одеждах и миртовых венках, с круглыми щитами и копьями, сопровождали колесницу с изваяньем новорожденного Иакха. Медленно влачилась за ней, на паре волов, простая, сельская, с деревянными, сплошными, пронзительно-скрипучими колесами, телега, подобная тем, в каких возили пшеницу на гумна и виноград на точила. Круглые, с плоскими крышками, перевязанные шерстяными пурпурными лентами, плетеные корзины и кошницы, с «ненареченными святынями», стояли на этой смиренной телеге. Следом за нею шли иерофант, иерофантида, жрецы и жрицы, факелоносцы, глашатаи и весь афинский народ. Шествие двигалось в блеске бесчисленных факелов, как будто с неба на землю сошел «Хоровожатый пламенеющих звезд» (Foucart, 1. с., р. 302, 325. – Demetrios Philos., Eleusis, p. 21). Тихая земля, тихое небо, тихое море – все оглашалось таинственным кликом:
Iakche, ô Iakche!
К нам, о Диево чадо,
К нам, о бог-предводитель
Пламенеющих хоров
Полуночных светил!
Люди радовались, в эту Елевзинскую ночь, что Бог Человек вот-вот родится, так же как в ту, Вифлеемскую, что Он уже родился. Ангелы как будто уже пели на небесах:
Слава в вышних Богу
и на земле мир!
«Мир» – величайшее слово земли – повторяло небо и сходило на землю, как будто на земле все уже исполнилось – готово к Царству Божьему.
XXXVII
Две колеи – след колесничных колес, проложенный Иакховым шествием, в течение многих веков, на Елевзинской Священной дороге, via sacra, там, где она проходит по камню, сохранился до наших дней (Foucart., 302).
Мы, новые язычники, хуже древних, – те, еще не видя, верили, а мы не верим, уже видя, – может быть, не обратимся в христианство, как следует, пока не поцелуем смиренно, в святой пыли Елевзинской дороги, этот первый след, проложенный шествием человечества к Царству Божьему.
XXXVIII
За немного дней до Саламинской битвы, сообщает Геродот, афинянин Дикей и лакедемонянин Демарат, находясь на Фрийской равнине (Thria), увидели подымающуюся со стороны Елевзиса тучу пыли, как бы от шествия тридцатитысячного войска, и услышали клик, в котором Дикей узнал «таинственный клик» Иакхова шествия. «Голос этот есть сила Божия, идущая от Елевзиса, на помощь афинянам и союзникам», – сказал Дикей Демарату (Herodot, VIII, 95).
Кажется, Геродот ошибается: Иакховы шествия совершались только по ночам, при свете факелов; значит, Дикей и Демарат могли бы увидеть не тучу пыли, а лишь зарево елевзинских огней, а так как, в самый разгар войны, не совершались, конечно, таинства, то зарево было одним из тех чудесных видений, какие посылаются людям в роковые минуты жизни. В Саламинской битве, так же как во всей Персидской войне, – третьем великом поединке Востока с Западом (первый – баснословная или доисторическая война Атлантиды с Европой, второй – полуисторическая Троянская война), решались вечные судьбы не только всей Греции, но и всего европейского – будущего христианского – человечества. Вот кому на помощь шла от Елевзиса великая «Сила Божия».
«В полночь видел я солнце, белым светом светящее». Этого солнца зарю, восходящую над Елевзисом, и увидели с Фрийской равнины Дикей и Демарат.
Мы, новые язычники, может быть, не обратимся в христианство, как следует, пока не увидим той же зари, не поверим, что людям в древних таинствах уже являлся Тот, Кого они еще не знали, а мы уже не знаем.
XXXIX
За семь дней до Голгофы, когда множество народа, выйдя с пальмовыми ветвями навстречу к Иисусу, восходившему в Иерусалим, восклицало: «Осанна! благословен грядущий во имя Господне, Царь Израилев!» – совершилось то, что можно бы назвать «Елевзисом» – «Пришествием», в самом Евангелии. Эллины, пришедшие на праздник Пасхи, захотели видеть Иисуса; но были робки: знали, что они для Иудеев – «необрезанные», «нечистые», «псы», подбирающие крохи со стола детей; прямо подойти к Иисусу не посмели, как делали это последние люди в Израиле, блудницы и мытари. Подошли сначала к Филиппу, который был из Вифсаиды Галилейской, «страны языческой». – «И просили его, говоря: господин! мы хотим видеть Иисуса».
Люди, от начала мира хотели этого, жаждали, умирали от жажды, и вот эти три слова: «Иисуса видеть хотим» – как бы открытые, сжигаемые Танталовой жаждой, уста.
Эллинских «псов» подвести к Царю Израиля и Филипп не посмел. «Идет и говорит о том Андрею; потом Андрей и Филипп сказывают о том Иисусу. Иисус же сказал им в ответ: пришел час прославиться Сыну Человеческому».
Что это значит? Почему слава Сына – пришествие эллинов? Разве быть Царем Израиля уже не слава? Нет, те же уста, что сегодня восклицают: «Осанна!» через шесть дней, завопят: «распни!» Слава Сына – исполнить волю Отца, спасти мир. «Весь мир идет за Ним», – говорят между собою фарисеи, за минуту до прихода эллинов, как будто уже зная о нем. Мир вещественный – Рим, мир духовный – эллинство. Он-то и пришел к Сыну. Первые попавшиеся эллины к Нему не пришли бы; эти знали, конечно, зачем и к Кому идут. Он и говорит им, как знающим:
Истинно, истинно говорю вам:
если пшеничное зерно,
падши на землю, не умрет,
то останется одно;
а если умрет, то принесет много плода.
Вся Елевзинская тайна в этом слове, и слыша его, не могли не понять знающие тайну Эллины, что зерно – Он сам.
Когда Я вознесен буду от земли,
всех привлеку к Себе.
Слыша и это слово, не могли они не понять, что перед ними – высоко вознесенный, «Срезанный Колос», – «Великий Свет» Елевзинских ночей – Спаситель мира.
XL
Эта одна из самых не только божественно, но и человечески-подлинных страниц Евангелия, остается доныне как бы не прочитанной, слово Господне о пришествии мира к Нему как бы не сказанным. Но если бы мы не были так слепы, то увидели бы, что здесь, в пришествии Эллинов, боги древних таинств, боги Атлантиды – первого погибшего мира, привели второй, погибающий, – к Спасителю.
14. К Иисусу неизвестному
I
В Рождество Христово я кончаю эту книгу об Атлантиде-Европе. Здесь, на берегу Средиземного моря у подножья Лигурийских Альп, дни зимнего лета, «Гальционовы», как называли их греки, потому что Бог Посейдон в них углаживает волны моря, утишает бури, чтобы гальционы-чайки, ему посвященные, могли высиживать птенцов своих в плавучих гнездах, – эти райски-тихие дни – самые блаженные в году. Летом пахнет, в декабре, смолистая хвоя в кипарисовых аллеях запустевших вилл,
Где поздних, бледных роз дыханьем
Декабрьский воздух разогрет.
Тают в несказанном свете, как в славе Преображения, розово-снежные Альпы, прозрачно-лиловые холмы Эстереля и моря, воздушно-голубое, как небо, где паруса белеют, подобно крыльям ангелов. И в зимнем, сонном щебете птиц слышится ангельский хор:
