Андрей Кураев - Неамериканский миссионер
И уж совсем сложной эта задача выработки православной возрастной психологии и педагогики становится, когда речь идет о воспитании мальчиков.
Тут громадный провал в нашей церковной педагогике: уж слишком женское у нее лицо. Когда я переходил на работу в Свято-Тихоновский богословский институт, то спросил тамошнего проректора:
– Большинство ваших учащихся – девушки. Как устроен семинарист, я знаю, а вот что такое девушка, изучающая богословие?
И в ответ услышал:
– Видите ли, отец Андрей, лексикон Эллочки-Людоедки состоял из двенадцати слов. А наши студентки обходятся четырьмя: искушение, смирение, послушание, благословение.
На этом лексиконе мужчину не воспитать.
Как воспитать в мальчике мужчину? Как не лишить его активного, творческого, агрессивного начала? Как не растворить его в бесконечных моралях и проповедях о «послушании»? В святоотеческой литературе смирение кладется в основу духовной жизни. А само смирение поясняется так: «Не сравнивать себя ни с каким другим человеком». Для взрослого человека это очень хороший совет. Но можно ли мальчика воспитывать с этим назиданием? У детей все построено на соревновании. Вы ведете двух мальчишек домой. Дорога им знакома, страха перед неизвестным нет. И что – два мальчика одного возраста просто так дошагают с вами до своей двери? Нет, конечно! Метров за 50 они сорвутся в перегонялки: «Кто первый добежит?!». И так всюду: «кто первый построит», «кто первый мороженое съест», «кто первый прочитает»… Так как же воспитать в мальчике мужчину, если ему все время твердят про послушание и смирение? Как совместить романтику конкуренции, желание первенствовать,- по-моему, естественное для мальчика,- с нашей православной проповедью смирения?
Итак, есть нечто неочевидное: многим церковным людям трудно смириться с мыслью о том, что не на все вопросы в Церкви есть готовые ответы, что в Церкви есть пространство для наших церковных поисков и недоумений.
Есть нечто вполне очевидное: есть мир подростковой и прежде всего мальчишеской культуры – мир рока.
И есть нечто неожиданное: обращение к Православию некоторых людей, создающих мир рок-культуры. Господь, без усилий наших миссионеров, Сам привел некоторых рок-динозавров в мир Церкви. И они могут на мужском языке говорить с подростками о Православии.
А теперь я напомню старый, с огромной бородой, анекдот. Горит высотный дом в Тель-Авиве. Раввин стоит на крыше и молится:
– Господи, я Тебе всю жизнь служил, помоги же мне спастись сейчас!
Подбегает пожарник, показывает, где спасительная лестница. Раввин не соглашается:
– Нет, Господь меня сейчас Сам спасет!
Огонь охватывает все стены и коридоры здания… На крышу садится вертолет, пожарники уговаривают раввина сесть к ним. Тот опять говорит:
– Нет, я молил Господа, Он спасет меня без вашей техники!
Огонь охватывает крышу. Вертолет кружит над ней, уже нет места для посадки. С вертолета бросают лестницу и снова кричат:
– Ребе, цепляйтесь!
Раввин и тут не соглашается… В итоге он сгорает, и на Божием Суде начинает пререкания:
– Господи, я же Тебе всю жизнь служил. Почему же Ты моей мольбы не исполнил и Твои Ангелы не спасли меня из среды огня?
В ответ же слышит:
– Слушай, старый дурак, Я же за тобой три раза пожарников посылал!
Нашу недоуменную ситуацию я уже описал. Господь в ответ на наши недоумения послал нам не ангелообразных старцев с книжкой «Как воспитать православного мальчика в XXI веке», а рок-музыкантов, обратившихся к нашей вере. Будем корчить брезгливую гримасу?…
Как-то в Воронеже ко мне подошел один бородач (по виду – монастырский трудник или послушник) и молвил:
– Отец Андрей, а в нашем монастыре братия не одобряет Ваши заигрывания с рокерами!
Говорю ему, что это меня не удивляет, ибо по этому вопросу естественно разномыслие среди церковных людей, и для меня оно не новость. И прошу уточнить – что же именно не нравится братии.
– Ну Вы же понимаете, рок-музыка – это же сатанизм! – с готовностью ответствует послушник.
– Хорошо, говорю, но где же сатанизм в песнях Кинчева? Вы слышали последние стихи Кинчева? У Вас есть претензии к содержанию его песен?
– Нет, стихи у него хорошие.
– Тогда что Вам не нравится в его песнях?
– Но музыка-то все равно тяжелая, сатанинская.
– А что именно сатанинского в этой музыке?
– Ну, она такая агрессивная, в ней много ударных, барабаны…
– А Вы считаете, что жесткие ритмы и барабаны несовместимы с Православием в принципе?
– Да.
– Но тогда скажите, под какую музыку шли в бой полки Суворова? Неужели под распев «Во поле березонька стояла»?
Кинчев со своими жесткими ритмами делает то, перед чем пасуют в растерянности наши приходские школы и монастыри со своими знаменными распевами – он воспитывает воинов для Святой Руси. Воинская же музыка всегда была заводящей, агрессивной, жестко-ритмичной.
Вопрос в том, во имя чего «весь мир идет на меня войной», а я – готов противостоять брошенному мне вызову.
Ответ Кинчева ясен и громок:
Что собирали отцы,
Нас научили беречь -
Вера родной стороны,
Песня, молитва да меч.
Так повелось от корней:
Ратную службу несут,
Всяк на своем рубеже,
Инок, воин и шут.
Кинчев на сцене – шут. Но стоИт-то он на том же рубеже, что и воины и иноки Руси. Он тоже защищает Русское Православие, Светлую Русь. И при слове «инок» он кланяется, выказывая тем свое почтение к монахам – в том числе и к тем, которые его клеймят «сатанинским отродьем».
– А за первые Ваши опыты совмещения рок-концерта и проповеди Вам уже досталось от публицистов?
– От светских – да, от церковных – нет. Меня в равной степени удивило и первое, и второе. Впрочем, наша либеральная светская пресса более предсказуема. Уже не первое столетие она упрекает нас за то, что мы недостаточно современны. Но стоит нам сделать шаг к современности – нас тут же упрекают именно в этом: «Да как вы посмели?».
– А как в церковном мире относятся к этой Вашей акции?
– Реакция была неожиданно хорошая. Большинство знакомых мне епископов и священников отнеслись с одобрением или хотя бы с интересом. В Интернете некоторые «активные миряне», конечно, немного поворчали, но в официальной церковной прессе – только позитивные отклики.
У меня даже возникло опасение, что грядет «атака клонов», что по епархиям начнут «клонировать» такие мероприятия (что уже и произошло в Запорожье и Ярославле). Перец все-таки должен оставаться перцем, а не становиться основным блюдом. А рок-концерт был, конечно, этакой перчинкой в нашей церковной жизни [LXVI].
Но нельзя «эксплуатировать» эти связи. Ведь есть и оборотная сторона медали: людей можно отпугнуть от Церкви. Слушатели того же Шевчука – люди думающие, любящие свою самостоятельность, самостоятельность своей мысли. И вдруг они увидят, что пришел какой-то поп и начал эксплуатировать их любовь на свою пользу. Может возникнуть ощущение, мол, «попы вконец охамели, нагло ко всему примазываются». Такая реакция более чем возможна, поэтому я хочу присмотреться сначала. И по первым опытам решить, чего здесь будет больше – пользы или искушений.
И все же мнения Патриарха мы долго не знали.
Тот концерт в Петербурге был несомненным юродством (то есть нарушением устоявшихся правил благочиния). Но юродство бывает «Христа ради», а бывает «себя ради». Почти год мы ждали ответа на этот вопрос: что же мы такое сотворили на святках – схулиганили или все же сотворили церковное дело? Лишь речь Патриарха в день Москвы 7 сентября расставила все нужные точки над всеми необходимыми «i».
Во-первых, Патриарх сказал, что церковная проповедь может и должна звучать и в концертных залах, и на спортивных площадках. Во-вторых, вручил премию Петербургской епархии, которая была презентована ей именно как организатору рок-концерта (во всяком случае, более никаких других дел этой епархии при награждении не упоминалось). Ну, а поскольку на том рок-концерте проповедь произносил именно я, то и мое награждение в тот же день тоже оказывается знаком, помогающим понять отношение первоиерарха к этой нашей необычной акции.
– Простите, а о какой награде идет речь?
– Это премия «Обретенное поколение». Она была учреждена отделом по делам молодежи Русской Православной Церкви и правительством Москвы «за труды по духовно-нравственному воспитанию и просвещению молодежи». Знак премии (у которой, к моему сожалению [LXVII], нет денежной составляющей) – статуэтка «Доброго пастыря». Пастырь на своих плечах несет ягненка. Это древний образ христианского пастырства, не нуждающийся в особом толковании. Стоит только заметить, что так выносят ягнят, или раненых, или заболевших, или оказавшихся в опасности. Значит, и сам пастырь для спасения потерянной овцы вошел в «зону риска». Вот это и придает особый интерес молодежным и миссионерским общецерковным съездам: на них миссионеры предлагают на суд церковной соборности и церковной иерархии свои опыты проповеди в «зоне риска», вдали от храмов, и ждут – какова же будет реакция.
