Послушник и школяр, наставник и магистр - Средневековая педагогика в лицах и текстах
Начальное образование было разнообразным — кого-то учили дома, кто-то учился в школе при церкви или в городской частной школе, существовали подготовительные, «грамматические» школы и при университетах. Затем в возрасте примерно от двенадцати до пятнадцати лет подросток становился студентом, давал присягу на верность университету, записывался в книгу ректора, в матрикулы — списки членов корпорации. Возраст поступления в университет не оговаривался, следовало лишь отучиться в нем не менее положенного срока. Поэтому рядом с совсем «зелеными» юнцами можно было встретить седобородого студента-старожила. В южных университетах, специализировавшихся на преподавании права, студентами были люди вполне зрелые, поэтому в Болонье ядро корпорации составлял союз студентов, в то время как в Париже (и во всех университетах "парижской модели") студенты искусств не имели права голоса на ассамблеях университета.
Имматрикуляция (то есть принятие в члены университетской корпорации, в студенты) обставлялась торжественно. Иногда студенты устраивали новичку неофициальное посвящение. «Желторотому», как их называли, цепляли рога и зеленые ветки, потом срывали их, награждая тумаками. Это должно было означать разрыв с прежней дикой «сельской» жизнью и превращение в "цивилизованное существо" — студента.
Студент приписывался к определенной «нации» — землячеству. Именно «нация» оказывала ему необходимую помощь, защищала его права. Сначала студент поступал на факультет свободных искусств. Здесь он должен был провести от пяти до семи лет. Как правило, нигде все "семь искусств" в равной мере не изучались. Основной упор делался на изучение риторики, чтобы уметь составлять письма и акты. И, конечно, главное внимание уделялось диалектике — с ней знакомились по книгам Аристотеля. Типичный образовательный процесс представлял собой лекцию: преподаватель читал книгу, лежащую в основе курса, затем давал комментарии. После обеда устраивались так называемые экстраординарные лекции. Они доверялись начинающим преподавателям, которые повторяли пройденное либо рассматривали какой-нибудь частный вопрос. Не реже раза в неделю устраивались ординарные диспуты — ученики спорили друг с другом и с преподавателем. Они учились формулировать тезисы, подбирать аргументы, опровергать. В предпраздничные дни устраивались диспуты экстраординарные — между учениками разных магистров или между самими магистрами, посвященные каким-то особо важным злободневным вопросам. На них собиралась многочисленная публика: приходили горожане, знатные особы. Самым ярким впечатлением были кводлибеты — "диспуты о чем угодно". Диспутант (часто это был какой-нибудь заезжий магистр), демонстрируя свое искусство, брался отвечать на любой вопрос без подготовки, что требовало крепкой памяти (нужно было приводить ссылки на авторитеты), находчивости, красноречия. Существовал особый кодекс диспута, как на турнире рыцарей. Запрещалось, например, обвинять оппонента в "заблуждениях в вере", т. е. в ереси. Университет гарантировал полную безопасность во время диспута.
Прослушав определенное число курсов и приняв участие в нескольких диспутах, студент допускался до экзаменов на следующую степень. Специальная комиссия задавала ему вопросы (экзамен порой длился целый день). Затем устраивались пробные уроки: оценивалось умение быть преподавателем. Студент становился бакалавром, продолжая слушать лекции, но имея право читать экстраординарные курсы. Бакалавр становился лиценциатом, а затем — магистром искусств. Это давало ему право преподавать самому или же поступать на высшие факультеты медицины, права, теологии. Там также становились бакалаврами, лиценциатами и докторами. Для того чтобы стать доктором теологии, нужно было затратить лет пятнадцать. Обучение на факультете медицины и права занимало пять-семь лет. Но из всех когда-либо поступивших на факультет искусств студентов степени магистра достигали не более трети. На высшие факультеты поступало меньшинство из них, а шапочку доктора получали и вовсе единицы. Как правило, студенты довольствовались начальными степенями: они давали возможность устроиться секретарем к какому-нибудь феодалу или прелату, стать стряпчим в суде. Получение степени, особенно на высших факультетах, было процедурой разорительной: надо было покупать мантию, шапочку, украшать зал, устраивать банкет для докторов факультета.
Некоторые магистры и студенты высших факультетов получали церковные бенефиции — фиксированные доходы, специально выделяемые для обучения. Большинство же вынуждено было рассчитывать на помощь родственников (при изучении риторики важно было овладеть искусством писать жалостливые письма родителям), искать покровителей, зарабатывать самостоятельно. Кроме трат на получение степеней, приходилось платить за обучение, отчислять деньги в казну «нации». Дорого стоили книги, столь важные для обучения. Впрочем, университеты быстро приспособились — стали давать книги напрокат, переписывать сразу десяток экземпляров под диктовку, делать самые дешевые книги. Самых больших расходов требовали жилье и питание.
Неизменную зависть у студентов и магистров вызывали монашеские ордена. Они проявляли повышенный интерес к университетам, устраивали там коллегии — общежития для студентов-членов ордена. Монахи жили на всем готовом, имели залы для занятий, библиотеки. При этом они не приносили присяги на верность университету, не поддерживали корпорацию во время сецессий. В середине XIII в. в Париже произошел серьезный конфликт между «нищенствующими» орденами — доминиканцами, францисканцами и университетом. За монахов вступился сам папа, изгнать их из Парижа не удалось. Но враждебность к монахам сохранялась во многих университетах до конца средних веков. Соперничая с монахами, магистры заимствовали у них практику создания коллегий. Большую известность получила коллегия для бедных студентов-теологов, основанная в 1256 г. духовником короля Людовика IX Робером де Сорбоном. Его примеру последовали и в Париже, и в университетах других городов и стран. Разбогатевшие прелаты, вельможи, аристократы, короли основывали коллегии для одаренных студентов, жаловали деньги на помощь бедным магистрам, на закупку книг. В Англии коллегии получили такое развитие, что к концу XIV в. университеты Оксфорда и Кембриджа превратились в федерации отдельных коллегий.
Первые университеты не имели никакой собственности. Магистры снимали для занятий помещения у горожан, арендовали монастырские залы, читали лекции в церковных притворах. В XIV, и особенно в XV вв., появляются солидные здания коллегий, земельные угодья, пожалованные королями для оплаты стипендий. Это помогало обучению, но делало университеты более зависимыми от властей — «сецессия» была теперь трудно осуществима.
Основная проблема, стоявшая в XIII в. перед университетской наукой, заключалась в усвоении наследия Аристотеля, в его согласовании с христианством. Из трудов Аристотеля и его арабских комментаторов, особенно Ибн Рушда (Аверроэса), философы университета делали выводы, пугавшие церковные власти. В трудах преподавателей "свободных искусств" Сигера Брабантского и Боэция Дакийского содержалось учение о двойственной истине: есть истина религиозная, которая по определению не может быть понятна человеку и не является предметом изучения, и истина философская, зависимая не от божественных, но от природных законов, которую должны изучать философы. Эти идеи с энтузиазмом принимались студенческой средой. Среди тезисов, осужденных в 1270 и 1277 гг. епископом Парижа, были и такие: "философы — истинные мудрецы мира", "мир — вечен, никогда не существовало первого человека", "индивидуальная душа смертна" и др.
В ХШ в. церковь уже по-иному смотрела на слишком смелое проникновение логиков в вопросы веры. Это был век крестовых походов против еретиков-альбигойцев, создания инквизиции. Против злоупотребления разумом вновь выступили мистики. Ученики святого Франциска Ассизского, такие как Бонавентура, настаивали на мистическом истолковании богословия. Особенно сильны были позиции францисканцев в Оксфорде. Францисканец Роджер Бэкон едко критиковал схоластов, главное место в познании отводя созерцанию природы, опытному наблюдению, что позволило сделать ему ряд открытий, обогнавших свое время.
В начале XIII в. по инициативе папства новые книги Аристотеля были временно запрещены в университетах. Одна за другой создавались комиссии богословов, призванные отделить зерна от плевел в учении философа. Обойтись без его философии не представлялось возможным, но ряд его выводов никак не согласовывался с догматами христианства. Для такого согласования требовались всесторонние знания, владение логикой, а богословы более сильны были в вопросах морали.
Только мыслителям — доминиканцам Альберту Великому, и особенно Фоме Аквинскому, удалось осуществить эту задачу. В трактатах "Сумма теологии" и "Сумма против язычников" Фома не только боролся против аверроистского прочтения Аристотеля или мистического отрицания "рациональной теологии", но и давал систематическое, рациональное видение мира. Это был апогей схоластики, сравнимый с апогеем готического стиля в архитектуре и наблюдаемый в середине XIII в.
