Алексей Лебедев - Споры об Апостольском символе
После этого Зекк обращается к подробному исследованию вопроса о том, при каких обстоятельствах произошла казнь Криспа и Фавсты, если только и эта последняя действительно была предана насильственной смерти. О трагедии в императорском доме, говорит Зекк, дошли до нас четыре свидетельства, совершенно независимые одно от другого. Евтропий упоминает голый факт, что Константин приказал предать смерти сына и жену. Аполлинарий Сидоний (в одном из писем) к этому прибавляет, что первый умер от яда, а вторая задушена в жаркой бане. Ясно, что выбраны такие роды смерти, от которых не остается на трупах никаких очевидных следов насильственной смерти; нужно было, насколько это было возможно, скрыть неловкое положение императора, вынужденного прибегнуть к такой мере. Из молчания двух вышеуказанных свидетелей о причине совершенных казней, нельзя заключать, что им была неизвестна эта причина. Евтропий не указал причины потому, что чрезвычайная краткость изложения составляет отличительную особенность его исторических сообщений; а Сидоний не упоминает о ней потому, что он касается факта мимоходом. Столь же естественно объясняется и то, что Аврелий Виктор не говорит о причине казни, замечая, что причина насильственной смерти Криспа неизвестна; Виктор писал при Констанции и потому должен был или совершенно молчать о причине казни, как делают Евсевий и Валезиев аноним, или же делать вид, что она остается неизвестной. Если исключить из числа свидетелей Виктора, так как он по очень понятной причине сообщает слишком неопределенные известия, то третьим источником нужно считать церковного историка Филосторгия; этот историк рассказывает, что Крисп сделался жертвой клевет со стороны своей мачехи; затем он говорит о преступной связи Фавсты с каким–то скороходом (рабом), за которую жена Константина была казнена при посредстве жарко натопленной бани. Четвертым источником служит Зосима, черпавший свои сведения у писателей более раннего времени; сообщения, находящиеся у Зосимы, воспроизводятся и в жизни св. Артемия, написанной каким–то монахом Иоанном. По рассказу Зосимы (и «Жизни св. Артемия»), Фавста обвинила Криспа в том, что он учинил или хотел учинить над ней насилие. Это обвинение стоило наследнику престола жизни. В это дело вмешалась бабка его Елена и решилась отомстить за смерть любимого внука;[80] она постаралась уверить Константина, что Фавста сама не сохранила ему верности, и побудила его предать ее смерти тем способом, на какой было уже выше указано. Эти события разыгрались во время пребывания императора в Риме. Чувствуя раскаяние в совершенных им казнях, — это все еще рассказ Зосимы, — Константин хотел искать прощения своих грехов у языческих богов, но языческие жрецы объявили ему, что его преступления не могут быть прощены. Ввиду этого он покинул язычество и сделался членом христианской Церкви, ибо он узнал, что в христианстве дается отпущение всех грехов. Очевидно, что рассказ Зосимы, пишет Зекк, создался под влиянием языческих тенденций и значительно приукрашен, тем не менее свидетель, каким пользовался сам Зосима, не чужд был правильных сведений относительно данного дела. Это можно видеть из того, что он историю насильственной смерти известных двух лиц ставит в связь с путешествием Константина в Рим. Правда, событие казней случилось не в то самое время, как Константин посещал Рим, но все в том же году; а подобные, относительно точные, показания относительно перемены местопребывания императоров можно находить только у современников событий.
Из вышесказанного видно, что Филосторгий и Зосима, или точнее — свидетель, на котором основывает свои сообщения Зосима, соглашаются между собой в трех пунктах: 1) они одинаково представляют себе вид смерти Фавсты; 2) оба они ставят ей, Фавсте, в вину погибель Криспа; 3) поставляют ее судьбу в связь с фактом прелюбодеяния. В подробностях они не имеют ничего общего между собой, но то же самое можно было бы встретить у них и в том случае, если бы они были современниками события. Ибо о семейных тайнах царского дома в публику, естественно, проникают лишь неточные слухи, которые каждым понимаются по–своему. Но все же писатели IV в. заслуживают некоторого доверия и по отношению к внутренней придворной жизни. Нужно сказать, что в те времена каждый участник в литературе или сам принадлежал к высшим сановным кругам, или же по крайней мере стоял с ними в более или менее близких отношениях. Поэтому даже их совсем неточные рассказы нельзя считать простой народной молвой, а отголоском действительных придворных происшествий, отголоском, принадлежащим таким лицам, которые хотя и не знают всей истины, но все же знают часть истины. Я не допускаю, говорит Зекк, того, чтобы история Криспа и Фавсты действительно происходила так, как где–либо и когда–либо записано, тем не менее, во всяком случае стоит исследования вопрос: существующее сказание в самом ли деле опирается на историческом факте?
«В каждой романтической истории наперед нужно знать возраст лиц, так или иначе участвующих в этой истории». Приведенная лаконическая фраза Зекка, кажется, требует некоторого пояснения для читателя. Поставленный Зекком вопрос очень важен в том отношении, что он, в свою очередь, служит к разрешению следующих вопросов: не был ли Константин в эпоху изучаемого события в таких почтенных летах, которые бы делали вероятным равнодушие к нему его второй жены? Далее: каких лет в ту же эпоху была сама Фавста; не было ли слишком большой разницы в возрасте между ней и молодым Криспом? Каких лет в то же время был Крисп: не был ли он слишком юн для того дон–жуанства, какое ему приписывается? — При рассмотрении вопроса о возрасте Константина Зекк находит, что Евсевий преувеличивал возраст этого государя, когда утверждал, что он скончался около 64–х лет. Немецкий ученый для изучения вопроса о летах Константина пользуется одним документом, который не был известен Евсевию; этот документ важен и в том отношении, что он дает возможность определить и год рождения Фавсты. Таким документом для Зекка служит панегирик, произнесенный Евмением. По словам Евмения, император Максимиан (это отец Фавсты) приказал сделать в Аквилейском дворце в столовой зале картину, на которой была изображена Фавста — как будто бы она подносит шлем Константину. Дочь Максимиана представлена еще ребенком, которому едва под силу поднять шлем, следовательно, она изображена ребенком около двух лет, а Константин нарисован был в образе мальчика не свыше пятнадцати лет. Так как нельзя допустить, что подобная картина была нарисована раньше того времени, когда отец Константина Констанций был возведен в достоинство кесаря, а это случилось в самом начале 293 г., то из этого можно заключать, что Константин — он на картине представлен 15–летним мальчиком — родился в 278 г. Для определения лет Фавсты Зекк пользуется следующими соображениями. По римским обычаям, девушки выходили замуж от 12 до 16 лет, весьма редко — позже. А так как Фавста вышла замуж за Константина в 307 г., и так как в 293 г. она была еще очень маленькой, так что едва могла поднять шлем, то она родилась в 291 или даже в 292 г.
Переходим вместе с Зекком к определению лет Криспа. Фавста была второй женой Константина, на первой же — Минервине — он женился еще в очень нежном возрасте, в 294 или 295 г. Крисп родился у него от этой жены не ранее 304 г., так как в 320 г. во время Франкской войны он является еще юношей, едва вышедшим из детских лет. Тем не менее, в этом же году, или следующем, мы уже видим его женатым, а осенью 322 г. у него родился первенец. Можно догадываться, что теперь он находился при отце, т. е. не в Галлии, где он жил сначала, а в Риме. В пользу этого предположения говорит то обстоятельство, что в 324 г. Крисп предводительствовал флотом, направленным против императора Лициния, флотом, некратковременное устройство которого, т. е. построение и снаряжение его для военной экспедиции, без сомнения, принадлежало тому же Криспу — предводителю морских военных сил. Вот та эпоха, когда Крисп мог свести более тесное знакомство с Фавстой; правда, Крисп только что вступил в возраст настоящего юноши, но зато и Фавста достигла опасного возраста, она была femme de trente ans (женщиной 30–и лет). А известно (Р), что очень молодые люди имеют особенную склонность к дамам старше их летами, притом же Фавста, как дочь Максимиана, отличавшегося разнузданностью нравов, конечно, кое–что в этом роде унаследовала от своего отца. Что касается Константина, говорит автор, то хотя он и не был еще стар (дело происходило, как упоминалось выше, в 326 г.), но тем не менее первая молодость его давно уже прошла; к тому же, прибавляет автор, я не сомневаюсь, что Константин был ревностный христианин (заметим: нельзя не воздавать хвалы за это нашему автору, так как многие немецкие историки считают Константина каким–то индифферентистом), и как ревностный христианин, он тяготел больше к небесному, и возможно, что он старался служить небу плотским воздержанием. Все эти обстоятельства такого рода, замечает Зекк, что они дают вероятность дошедшим до нас известиям относительно трагической истории любви и прелюбодеяния. Кстати, прибавим от себя, что Крисп и Фавста были язычники, и поэтому можно допускать, что брак Фавсты с Константином был не плодом взаимной склонности, а плодом политических комбинаций. Это дает новое основание признавать разъяснения Зекка очень вероятными.
