Александр Мень - История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 2. Магизм и единобожие
Торговые связи способствовали общему подъему уровня жизни в городах. В зажиточных домах появились дорогая мебель, утварь, одежда, привозимые из Финикии, Вавилона, Египта. Соломон построил корабельные доки в Эдоме; оттуда его моряки ходили вместе с финикийцами в торговые экспедиции. Они привозили из земли Офир (вероятно, Пунт — в Восточной Африке) золото, серебро, ценные породы деревьев.
У залива Элат близ развалин Эцион-Гебера археологи обнаружили огромные медеплавильные печи, равных которым не было на древнем Востоке. Эти печи принадлежали Соломону. Как полагают, Израиль был крупнейшим по тем временам экспортером меди. Если учесть, что медь широко применялась при изготовлении оружия и утвари, то станет понятным источник богатства Соломона [553].
По образцу соседних государств царь Израильский разбил страну на провинции, не считаясь с делением по коленам. Он, несомненно, стремился этим преодолеть сепаратизм Севера и Юга, и на некоторое время ему это удалось. Более тесные контакты между коленами, а также между Израилем и иноземцами содействовали культурному расцвету. Вавилонская космология и география получили распространение среди образованных людей Израиля. Из Вавилона же были заимствованы основы математики, медицины, названия месяцев [554].
* * *Каждая выдающаяся культура начинает свою историю с подражания. Неудивительно поэтому, что храм Соломона был построен в чужеземном стиле и что израильское прикладное искусство целиком зависело от египетских и финикийских образцов. Но и впоследствии искусство и наука в Израиле не пошли дальше повторения и подражания. Гений народа Ягве заключался в иной сфере и находил свое воплощение в слове, в поэзии, в книге.
К сожалению, значительная часть древней еврейской литературы не сохранилась. Мы знаем некоторые из этих исчезнувших книг, и то лишь по названиям.
Во-первых, здесь следует упомянуть о «Книге войн Ягве», которая содержала древние песни времен Моисея. Согласно Библии, в нее входила «Песнь о колодце», приведенная в Пятикнижии [555]. Другой аналогичный сборник героической поэзии назывался «Книгой Яшар». Это обычно переводят как «Книга Доблестных». Однако возможно, что это название означало просто «Книга песен» [556]. В нее входила былина о том, как Иошуа защищал Гаваон и остановил солнце, а также элегия Давида на смерть Саула и Ионафана [557]. Вероятно, в эти свитки входили также «Песнь Деворы», «Песнь Моисея», «Благословение Иакова», элегия Давида на смерть военачальника Абнера, речения Валаама, «Гимны Ковчега» и другие произведения древнеизраильской поэзии [558].
Предание приписывает и самому Соломону участие в литературном движении эпохи. По свидетельству Библии, Соломон любил записывать изречения житейской мудрости. Нет серьезных оснований отрицать это предание. Многие цари древности любили изрекать подобные афоризмы. И хотя библейская Книга Притч не может быть целиком приписана Соломону, но какая-то часть заключенных в ней сентенций, вероятно, принадлежит ему [559].
Со времен Давида при дворе был летописец. Соломон приказал описать свое царствование в особой «Книге деяний Соломоновых», которая лишь в отдельных фрагментах дошла до нашего времени [560]. Гораздо полнее сохранилась история Давида, написанная вскоре после его смерти. Ее автор, блестящий рассказчик, современник событий, вряд ли есть одно лицо с царским летописцем. Он нисколько не жертвует правдой ради возвеличения Давида, а, как мы уже видели, изображает его со всеми недостатками, не умалчивая о его пороках и преступлениях. Такая честность не свойственна придворным историкам.
Вероятно, в это же время появились книги, повествующие о деяниях героической эпохи: о подвигах Гедеона, Деворы и других судей.
Таким образом, царствование Соломона было временем расцвета литературы. Этот расцвет был ярким свидетельством новой ступени в умственной и духовной истории народа. Именно в эти годы и были впервые изложены основы веры народа Божия, его понимание человека, мира и Бога. «Кредо» Израиля восходило к Декалогу, Книге Завета и молитве, которая сложилась в первые годы оседлости. В этой молитве говорилось о том, как народ Ягве был угнетаем египтянами, и о том, как «мощною рукою» Ягве вывел его оттуда и привел в землю, «текущую молоком и медом» [561].
Характерно, что эта молитва носит исторический характер. С того времени, когда Бог открылся Израилю в событиях Исхода, странствий и завоеваний, именно события истории в первую очередь становятся свидетельством Божественного Промысла. Поэтому и символ веры Израиля получает форму исторического повествования, сначала устную, а в царствование Соломона — письменную. Неизвестно, как называлась эта первая Священная История и кто был ее боговдохновенный автор. В библейской науке его принято называть Ягвистом, так как он предпочитает употреблять имя Божие — Ягве и считает, что его знали еще до Моисея [562].
Ягвист — основатель библейской философии истории, человек, впервые обобщивший Моисееву религиозную традицию, мудрец, возвестивший своему народу Откровение Божие.
В прежние времена автором первой Священной Истории считали самого Моисея. Но если в узком, прямом смысле это не так, то в плане духовном Ягвист, несомненно, связан с Моисеем и излагает учение, которое проповедовал некогда великий пророк. У разных колен священная традиция, идущая от Моисея, приобрела свой особый облик. Ягвист же сумел слить все линии традиций воедино, дав народу единый символ веры и изложение его истории [563].
Есть все основания утверждать, что писатель опирался и на устные предания домоисеева времени. Сказания о патриархах, которые сложились в годы пребывания в Египте, вошли в его книгу лишь в слегка обработанном виде. Соприкосновение праотцев Израиля с Месопотамией в XIX-XVII веках ощущается и по сей день в Библии. В истории Творения и Потопа мы не видим ни египетских, ни ханаанских влияний. Но зато явственно проступают черты вавилонских сказаний.
Автор первой Священной Истории жил, очевидно, на юге, в Иудее, быть может, в Иерусалиме. Он уделяет большое внимание южным областям, отводит особую роль колену Иуды [564]. Но, тем не менее, он противник всякого сепаратизма. Он ничего не желает знать о племенных распрях, а проповедует кровное и религиозное единство всех колен Израиля. В этом отношении он духовный продолжатель дела Давида. Многие исследователи предполагают, что он был тесно связан с кругом, из которого вышла «Давидова история», или даже был ее автором. В самом деле, и ягвистические фрагменты Библии, и эпизоды жизни Давида имеют много общего в стиле. И тут и там автор выступает как мастер психологического портрета, его интересуют переживания людей и большие нравственные проблемы.
Хотя Ягвист основывается на устном сказании, более упрощенном и архаичном, но он великолепно использует этот древний материал для воссоздания живых индивидуальных характеров. Таковы Авраам, Иаков, Иосиф, Агарь, Ревекка, Рахиль и многие другие герои Книги Бытия. Столь же блестящим даром обладает и биограф Давида. Есть еще одна черта, сближающая двух библейских писателей. Оба они видят в едином царстве осуществление обетовании, полученных Авраамом и Моисеем. Ягвист хотя и говорит о временах отдаленных, но явно осмысливает их в свете пророчества Нафана о доме Давидовом [565].
Появление ягвистической Священной Истории свидетельствует о существовании в Израиле в ту эпоху духовной элиты, которая была совестью и разумом народа. История этой элиты начинается, собственно, с Моисея, который определил ее призвание и характер. Хотя многие этапы ее развития ускользают от историка, но одна черта отличает ее во все времена. В противоположность Греции, здесь народная религиозность не могла занять господствующего положения в духовной жизни. Библейские мудрецы и пророки чаще всего рассматривали популярные верования как затемнение истинной веры и в целом противопоставляли свое учение привычным понятиям масс. Тем не менее учители Израиля не замыкались, как египетские жрецы или индийские брахманы, в горделивую касту. Они были неустанными проповедниками, миссионерами, воспитателями народа. Они не признавали нарочитого эзотеризма и чувствовали свою ответственность за людей перед Богом, пославшим их на служение. Борьба за души шла столетиями, достигая порой небывалого напряжения и накала, и именно она привела Израиль к порогу Нового Завета. Если была Дева Мария, сказавшая: «Се раба Господня», если был Петр, сказавший: «Ты — Мессия», если были Стефан и Павел, апостолы и мироносицы, мученики и борцы, вышедшие из лона Ветхозаветной Церкви, то этим мы обязаны духовным вождям Израиля. Это они вспахали поле, на которое вышел Сеятель сеять.
Ягвистический бытописатель был одним из этих апостолов Ветхого Завета. Обращаясь к своим современникам, он говорил с ними на языке, понятном самым широким кругам. Он нес им возвышенную истину, но «словесная плоть» его повествования была, по выражению известного православного богослова, «только скромным повторением праотеческих колыбельных сказаний первобытного человечества» [566]. Это создает уникальную многоплановость и многогранность Книги Бытия. Среди страниц, написанных человеческой рукой, едва ли можно где-нибудь еще встретить такое изумительное сочетание «народной» формы с глубоким духовным смыслом. Правы поэтому те, кто называет Бытие книгой и для младенцев, и для мудрецов.
