Мартин Бубер - Хасидские предания
ответил, что по вечерам он моет всю посуду, а поскольку за ночь
на ней оседает пыль, то он моет ее по утрам снова. Но при этом
соблюдает особую осторожность, чтобы она не заржавела. Когда
ученик вернулся к равви Шмелке и поведал ему обо всем, тот
сказал: "Теперь ты знаешь то, что тебе надобно знать".
В дзэнской литературе мы находим эту основополагающую
идею в более скромном изложении. Монах просит настоятеля
своего монастыря, одного из великих учителей IX века, открыть
ему тайну учения. Наставник спрашивает: "Ты уже позавтракал?"
- "Да", - отвечает тот. "Тогда помой посуду", - говорит ему
учитель. И услышав это, ученик ощутил внутреннее озарение.
В хасидском рассказе подчеркнут аллегорический характер
происходящего, тогда как в дзэнском он остается скрытым.
Исследователями обсуждается значение этого высказывания, но
едва ли можно усомниться в том, что "мытье посуды" здесь
является символом духовной активности. Однако мы ошиблись
бы, несмотря на объяснение, содержащееся в самом хасидском
рассказе, если бы поняли суть дела только в символическом
смысле. В действительности это также означает, что каждый
должен делать то, что ему в то или иное время положено
(например, в данном случае - мыть посуду), и делать это
в полной сосредоточенности, внутренне собравшись, со всем
вниманием, не отвлекаясь по сторонам.
Равви из Коцка после смерти равви Моше из Кобрина спро-
сил одного из учеников умершего, что было наиболее важным
для его наставника. Ученик ответил: "Всегда то, чем он был занят
в данный момент". Спросили и настоятеля дзэнского монастыря:
"Говорят, один из первых патриархов утверждал, что существует
слово, постижение которого устраняет грехи бесчисленных миро-
вых эпох. Что же это за слово?" Тот ответил: "Прямо у тебя под
носом!" Ученик спросил снова: "Что же это означает?" - "Это
все, что я могу сказать", - ответил учитель.
Два ответа, хасидский и дзэнский, в сущности, идентичны:
ключ к истине в том, чем человек непосредственно занят в дан-
ный момент. И этот ключ открывает дверь в том случае, если
каждый занят надлежащим делом и не упускает из виду его
смысл.
Следовательно, учитель - это человек, который все, что ни
делает, делает в полную силу, и суть его учения состоит в том,
чтобы приобщить ученика к своей жизни и таким образом дать
ему возможность понять тайну действия. Равви Мендель из
Рыманова имел обыкновение утверждать, что каждая часть тела
его учителя равви Элимелека учила его Торе. О том же самом,
только обратившись к другой стороне проблемы, говорит дзэн-
ский учитель. Когда прислуживающий ему ученик выражает не-
довольство, что еще не приобщен к духовной мудрости, тот
отвечает ему: "С того дня, как ты пришел, я постоянно наставлял
тебя в духовной мудрости". - "Как так, наставник?" - спраши-
вает ученик, и учитель объясняет ему: "Когда ты принес мне
чашку чая, разве я не взял ее из твоих рук? Когда ты склонился
передо мной, разве я не поприветствовал тебя в ответ?" Ученик
кивает головой, а учитель продолжает ему пояснять: "Если хо-
чешь увидеть, сразу вглядись в вещь, но если начнешь размыш-
лять о ней, то тут же упустишь свою цель!"
Таким образом, в мире человека нельзя обрести истину в каче-
стве содержания процесса познания, но только в виде человечес-
кого существования. О ней нельзя размышлять, ее нельзя выска-
зать, ее нельзя представить себе, но каждый живет ею и вос-
принимает ее всей своей жизнью. В дзэн-буддизме и в хасидизме
это выражено почти одним и тем же языком. "Песня о пережива-
нии истины" некоего дзэнского учителя, относящаяся примерно
к 700 году, начинается со строки: "Разве ты никогда не видел
человека, который представляет собой саму истину?" Хасидизм
говорит в точности то же самое, когда приводит слова Давида:
"И это есть Тора человека'", - и указывает при этом на челове-
ка, который сам стал совершенной Торой. Почти в тех же выра-
жениях отвергается самое священное учение в том и другом
[религиозном направлении], если оно существует только в качест-
ве содержания человеческого мышления. В соответствии с хасид-
скими воззрениями опасно "слишком хорошо знать хасидут*",
потому что так человек сможет узнать больше, чем полагается.
А один из дзэнских учителей упрекал своего ученика за тот же
недостаток, находя в нем "слишком много дзэн". "Когда рассуж-
дают о дзэн, - говорил он, - это вызывает у меня отвращение".
В том и другом случае в чести молчание. Однако при этом
в обоих случаях нет стремления воздержаться от всяких выраже-
ний, а есть лишь намерение отказаться от любых понятийных
высказываний о том, что не существует в понятийной форме.
В обоих случаях упоминаются песнопения, а привносимые фольк-
лорные мотивы придают напеву мистическое звучание. Дзэнский
монах к тому же и рисует, что сильно повлияло на развитие
искусства Восточной Азии. Хасид не может рисовать, но он
' Самуил 7,10.
танцует. Все это - песня, рисунок, танец - означает высказыва-
ние и осознается как высказывание. Молчание не абсолютно.
"Учись сохранять молчание, чтобы ты мог знать, как говорить",
- советует цадик, а один из дзэнских учителей утверждает:
"Высказывание - это злоупотребление, а молчание - уловка. За
пределы высказывания и молчания ведет крутой путь". Следует
упомянуть еще об одной очень характерной черте, общей
дзэн-буддизму и хасидизму. В том и в другом говорится в раз-
личных вариантах о мирской беседе, которую наставник ведет со
своими учениками, беседе, способной разочаровать постороннего
слушателя своей, по видимости, совершенной несерьезностью,
хотя в действительности каждое слово в ней полно скрытого
и весомого смысла.
И в дзэн-буддизме, и в хасидизме центральное место занима-
ют отношения между учителем и учеником. Поскольку не сущест-
вует, безусловно, другого народа, у которого физическая связь
поколений достигла бы такого значения, как в Китае и Израиле,
постольку я не знаю другого религиозного движения, которое
в такой степени, как дзэн-буддизм и хасидизм, связало бы свои
представления о духе с идеей духовного продолжения рода. Обо-
ими движениями человеческая истина не ценится, как это ни
парадоксально, в форме владения, а только в форме движения: не
как огонь, пылающий в очаге, а скорее, говоря языком нашего
времени, как электрическая искра, вспыхивающая от соприкос-
новения потоков. В том и другом случае самым значительным
в содержании легенды являются взаимоотношения учителя и уче-
ника. Это почти единственный предмет дзэнских рассказов, тогда
как в хасидизме, который не представляется братством изолиро-
ванных индивидуумов, большое место занимает община. Разуме-
ется, она также состоит в известной мере из потенциальных
учеников, из случайных учеников, из людей, которые спрашива-
ют, ищут объяснения, слушают и время от времени узнают то,
что не предполагали узнать.
Тем не менее в этой точке пути наиболее разительно расходят-
ся. Мне снова хочется процитировать типичный для обоих движе-
ний рассказ.
К одному из дзэнских учителей Х века пришел молодой человек
из далекой страны. Учитель закрыл перед ним дверь. Тот постучал
и его спросили, кто он такой и каковы его намерения. "Я способен,
- сказал он, - понять основу своего существования, и я хочу
получить наставления". Учитель открыл дверь, посмотрел с удив-
лением на пришедшего и снова закрыл ее перед ним. Некоторое
время спустя юноша вернулся и все повторилось. В третий раз,
когда приезжий протиснулся внутрь, учитель схватил его за
шиворот и крикнул: "Говори!" Так как тот колебался с ответом, он
набросился на него: "Ты бестолочь!" - и стал выталкивать его
наружу. Закрывающаяся дверь ударила ученика по ноге и сломала
ее. Он громко вскрикнул, и в этот же момент испытал внутреннее
озарение. Позднее он основал свою собственную школу.
В хасидизме мы также слышим о "суровом" методе, а именно
по отношению к грешнику, который должен вернуться к Богу. Но
здесь он совершенно не свойствен учителю по отношннию к уче-
нику, задающему вопросы. Здесь характерен следующий случай.
Один из учеников равви Бунама, равви Энох, рассказывал, как он
в течение целого года стремился попасть в дом своего учителя
и поговорить с ним. Однако каждый раз, когда он приближался
к этому дому, мужество оставляло его. Однажды он бродил по
полям и плакал, и им завладело настолько сильное желание
пойти к учителю, что он сразу же побежал к нему. Тот спросил
