Архимандрит Савва (Мажуко) - Апельсиновые святые. Записки православного оптимиста
Убийство Левиафана. 1865. Худ. Гюстав Доре
Вспоминается сразу злодейский епископ в гениальной картине покойного Ингмара Бергмана «Фанни и Александр». Епископ там, правда, лютеранский, но ведь тоже живой человек. Он вступает в брак с овдовевшей актрисой, принимает ее в свой дом с двумя детьми, их-то именами фильм и назван – мальчик Александр и девочка Фанни. И начинается противостояние своенравного и невоспитанного Александра со строгим епископом-отчимом. Александру, выросшему в семье потомственных актеров, привычному к богемным нравам, не по вкусу строгость епископского дома. Он – выдумщик и даже немного мистик, а мистики в фильме достаточно. Повсюду разгуливают привидения, которые иногда не прочь и поговорить на разные глубокие темы. Есть в картине и свой «левиафан», пострашнее звягинцевского, поскольку, хотел ли того Бергман или нет, ему удалось вылепить жуткий портрет «князя власти воздушной». Только именуется этот «князь» в фильме не левиафаном, а ослом. Дело в том, что из лап коварного епископа детей спасает друг семьи, еврей Исаак. Он оставляет их на ночь в своем жутком доме, строго-настрого запрещая им входить в одну из комнат, где находится закрытый со всеми предосторожностями некий Измаил. Но Александр, конечно, попадает в эту комнату и встречается с бесполым существом, которое знает все его злые мысли, всю его ненависть к епископу и своей силой, как бы питаясь злой волей мальчика, наводит на епископа жуткую смерть в огне. Измаил цитирует книгу Бытия, слова ангела, сказанные Агари: «и наречешь имя ему Измаил… Он будет между людьми, как дикий осел; руки его на всех, и руки всех на него» (Быт. 16:11, 12). У меня нет необходимых свидетельств, но мне кажется, что именно этот бергмановский персонаж оказал влияние на Мэла Гибсона, изваявшего в «Страстях Христовых» такой же бесполый портрет врага рода человеческого, чей муже-женский образ намекает на ангельскую природу падшего духа. У Бергмана епископ погиб в огне в страшных мучениях, но фильм заканчивается явлением сгоревшего епископа Александру с фразой «теперь мы никогда не расстанемся». Жуткий фильм, но гениальный. Герои Бергмана трагичны, потому что ему удалось создать портреты живых людей, раздираемых противоречиями. И епископ там не такой уж злодей, и мальчик не ангел. Выражаясь словами одной из героинь «Формулы любви», «статуя тоже женщина несчастная, она графа любит». Все несчастны. Все хотят добра, только видят его по-разному, в этом-то и трагедия нашей жизни, а тот самый «осел» из своего подвала только подогревает ненависть и злобу людскую. Оттого фильм Бергмана оставляет в памяти благородную грусть и немного надежды.
Картина Звягинцева ни грусти, ни надежды не оставляет. К сожалению. И не потому что режиссер замахнулся на якобы безгрешных владык. Епископы тут ни при чем. Как, впрочем, и левиафаны. Маленький человек противостоит огромному государству-левиафану? А где тут государство? И где, спрошу я вас, противостояние? А где маленький герой, которому сочувствуешь? И эта кричащая неправдоподобность персонажей, их непрописанность, отсутствие лиц, характеров и биографий. Ну не бывает таких епископов. То есть творить они могут вещи и пострашнее, чем персонаж «Левиафана», но так это в жизни не делают, так не говорят, так не ведут себя с мэрами, так не проповедуют в церкви, и зачем вдруг епископу, а тем более мэру понадобилась именно эта земля, да еще и под храм, когда рядом мирно стоят себе остатки старинного храма с росписями, не могу понять. Мой личный церковный опыт протестует против всей этой фальши. «Царь не настоящий!» Это даже напоминает кукольный театр с навсегда прикипевшей к кукле известной миной и предсказуемой пластикой. Злодейский епископ у Бергмана кажется живым и трагичным персонажем, он колеблется, сомневается, а митрополит Звягинцева больше похож на куклу – статичный и по-кукольному неряшливый персонаж, иногда даже кажется – краской пахнет. За героями Бергмана чувствуется биография, они живые и развивающиеся личности со своими страстями, недостатками, юмором. Герои Звягинцева – прямые, как проволока, они раздражающе примитивны, что еще усугубляется матом и водкой – непременными спутниками жизни пустой и элементарной. Да, у Бергмана тоже есть свой матерщинник – мальчик Александр постоянно ругается грязными словами, но в этом фильме такой штрих по-своему уместен, потому что несет определенную смысловую нагрузку. Одним словом, мне очень понятно, за что Бергман получил целый чемодан «Оскаров», если же «Оскара» получит Звягинцев, я не смогу себе этого объяснить.
Но есть еще один важный и принципиальный для меня момент. Дело в том, что искусство не только отражает действительность, но и творит ее. То, что натворил художник, отразится в реальной жизни, вызовет подражание, даже бессознательное. Такова чарующая сила искусства. Мне кажется, для современной России такие эксперименты, как фильм Звягинцева, – непозволительная роскошь. Русский художник всегда стремился показать правду. Зачем ему это нужно-то было? Потому что правду скрывали, ее прятали, закрывали ей уста, умалчивали. Какую такую умолченную правду озвучил Звягинцев? Ничего нового он не сказал. Может быть, призвал к сопротивлению злу насилием или на мирный протест? Нет. Вот у Бергмана мальчик сопротивляется епископу, и это так талантливо показано, что хочется просто наброситься на негодяя и отомстить, только ведь Бергман показывает очень красноречиво, что никакая злоба не может быть священной, потому она – зло. Я всё ждал, когда же герои Звягинцева начнут сопротивляться, ведь терять нечего, могла бы и жена-изменница не в пучину бросаться, где мелькала спина Левиафана, а пойти, например, мэра прибить, – всё равно ведь уже.
Бегемот и Левиафан. Около 1805–1810. Худ. Уильям Блейк
Мне недавно показали небольшой ролик о том, как на русских дорогах красиво и предупредительно ведут себя русские водители, полицейские и простые прохожие. Вы знаете, захотелось жить. И я уверен, что этот краткий фильм вызовет волну подражаний. Потому что людям нужно помогать в том, чтобы быть добрыми, и самое массовое из искусств здесь в ответе перед своим народом. Закричат: да ведь это же пропаганда! Конечно. А как же без пропаганды? В каждом деле бывают крайности, но злоупотребление не отменяет употребления. Вещи, описанные в картине Звягинцева, хорошо известны, и даже набили оскомину. А еще есть усталость, страшная жуткая усталость ото всей этой грязи, которую мы видим вокруг и которая так привычно обжилась в кинофильмах. Иногда просто больно, физически больно смотреть картину талантливого художника оттого, что грязь, пошлость, разврат оккупировали эту картину, она дала им право на жизнь. Поэтому так утомительно больно еще и в «Левиафане» слышать тот же мат, видеть то же пьянство, только в еще более сгущенном виде. Ну сколько можно? Ну что же мы всё в грязь лицом тычемся? Людям нужно помогать, и мы все ждем этой помощи от искусства, ждем, что оно научит нас хорошему, покажет, как правильно, как по-настоящему. Мне приходилось сталкиваться, и довольно часто, с ситуацией, когда молодой человек грубил, был невнимателен, не потому что злой или неразвитый. Он просто не знал, как это можно по-другому, его никто не научил. Людям нужно помогать становиться добрее, а не коснеть в озлобленности, в нравственной грязи. И художник имеет к этому самое прямое отношение. Есть ответственность художника перед своим народом. Конечно, не только художника, но и политика, ученого и, безусловно, епископа. Мы все – в ответе за нашу землю. Если Господь позволил тебе родиться на этой земле, стать гражданином этой страны, быть потомком своих предков, ты в ответе за эту землю, за своих близких, с тебя спросится и за память предков, и на суде потомков, не только на Божьем суде, каждому из нас придется отвечать. А потому каждый должен трудиться, с тем чтобы землю, за которую несем ответственность, сделать лучше, передать ее своим потомкам с тем хорошим, что после нас останется. А у настоящего художника слишком много средств для того, чтобы и людям, и земле стало легче дышать.
Без права на злословие
Жаль, что нас никто не предупреждает перед вхождением в Церковь, чем это для нас обернется. В Америке полицейский обязан зачитывать задержанным права, это мы знаем из фильмов, а кое-кто и на собственном опыте. Вступающему в Церковь никто не зачитывает прав, его не предупреждают, что некоторых из них он лишится раз и навсегда. Сначала приходит вера, понимание – потом. Встреча со Христом меняет нас, пробуждает в нас веру, но понимание того, чем это нам грозит, какими дарами и потерями, – это откроется позже, не сразу, по мере зрелости, «в меру возраста Христова».
Христиане ущербны, они поражены в правах, потому что у них нет совершенно естественного права, доступного каждому, – права на ненависть, на законную злость. Более того, не только ненавидеть и питать злость нам запрещено, Господь требует от нас большего. Не сдержанности в злобе Он хочет не элементарных норм приличия, не простого подавления вражды. Он заповедовал нам – и это именно заповедь, то есть предписание – благословлять наших врагов, и это вменено нам в обязанность. В Нагорной проповеди Спаситель учит: если мы хотим быть настоящими детьми своего Небесного Отца, мы должны исполнить заповедь – «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас» (Мф. 5:44). Это очень важно: не – терпеть, выдерживать, мириться, пытаться понять, простить, то есть мужественно претерпевать, занимая позицию страдательную и мученическую, а активно желать злодеям добра, подтверждая свою благожелательность действием. При этом любить, благословлять, благотворить и молиться я должен искренно, от всего сердца, нелицемерно. Если бы речь шла об отношениях с близкими, друзьями, единоверцами, это еще можно было вынести, но всю эту горячую любовь я должен изливать на кого? – врагов, проклинателей, ненавистников и гонителей, которые бойко и неудержимо желают и делают зло именно мне. Как это возможно? Почему у нас нет законного права на ненависть?
