Константин Скурат - Великие учителя церкви
Степеней любви, по блаженному Диадоху, три. Первая степень представляется как семя — "сердечное чувство" [1, с. 41]. Вторая степень, средняя, — любовь, движимая страхом Божиим. Она свойственна очищающимся. "Когда ум перейдет в состояние безмолвия и великой беззаботливости, тогда страх Божий теснит его, сильным чувством очищая его от всей земной дебелости, чтобы таким образом довести его до многой любви благости Божией. Итак, страх со средней мерой любви свойственен еще очищающимся" [1, с. 41, 42]. Третья степень любви — совершенная любовь — достояние очищенных, "у которых нет более страха, ибо совершенная любовь изгоняет страх (1 Ин. 4, 18)" [1, с. 42]. Впрочем, любовь, достигшая даже третьей ступени в развитии, именуется совершенной только относительно, "потому что никто, находясь в сей плоти, не может стяжать совершенства ее, кроме только тех святых, которые дошли до мученичества и совершенного исповедничества" [1, с. 476].
Чтобы возлюбить Бога, надо стать "вне всех житейских забот" [1, с. 41]. Не освободившийся "от мирских забот ни Бога искренно не будет любить, ни диавола достойно гнушаться; ибо имеет уже тяжелым покрывалом житейскую заботу" [1, с. 46]. Должно также и любовь к себе принести в жертву любви к Богу. "Любящий себя самого не может любить Бога, не любящий же себя самого по причине чрезвычайного обилия любви к Богу — этот любит Бога. Поэтому именно таковой никогда и не ищет славы своей, но славы Божией. Ибо любящий себя самого ищет своей славы; любящий же Бога любит славу Создавшего его" [1, с. 34, 35]. Если совесть обличает кого-либо — он не может достойно любить Бога. "Никто не может или любить или веровать искренно, если будет иметь себя обвинителем самого себя" [1, с. 53, 54].
Душа, глубоко полюбившая Бога, — "несомнительно", "немечтательно", — и привлекшая "как бы и тело" в эту глубину "неизреченной любви", забывает все земное и получает от Небесной Любви великое утешение — "увеселяется какой-то неослабной радостью" [1, с. 103].
Другая добродетель, которой блаженный Диадох уделяет также преимущественное внимание, есть смирение.
Истинное смирение — это непрестанное пребывание в "горячем желании, чтобы Бог славился" в подвижнике, сам же он оставался бы "как несуществующим". Смиренный не знает о себе, кто он такой и не слышит похвал себе — "он похищает у себя памятование о своем достоинстве, в духе смирения скрывая где-то в глубине любви к Богу проистекающую из него похвалу, дабы казаться навсегда пред самим собою каким-то негодным рабом" [1, с. 36, 37].
Смирение — великая добродетель и потому приобретается с трудом. "Насколько оно велико, настолько со многими подвигами достигается" [1, с. 502, 503]. Рождается оно, с Божией помощью, от послушания, которое блаженный Диадох считает "первым благом во всех вводных добродетелях" [1, с. 127, 128]. Помогает появлению смирения также раздача бедным всего имущества. Первое, то есть послушание, потому что в нем осуществляется отсечение своеволия, отложение гордости. Смирение "упраздняет прежнюю гордость" [1, с. 129]. Второе — раздача имущества, — потому что отбрасывается "неразумное превозношение богатством" [1, с. 352], выражающееся в показной — лицемерной — милости под предлогом исполнения заповеди Божией, а в самом деле для снискания себе славы. При таком положении "не подверженная посягательству бедность" мыслится "выше всякой неправды и всякого суда". "Согреет же нас тогда более других добродетелей смиренномудрие и успокоит нас, как нагих" [1, с. 349, и далее].
Подчеркивая важность смирения как одну из опор аскетики, блаженный Диадох призывает стяжать его, укреплять "крылья ума" смиренномудрием, "ибо если кто не очень смирит себя уничижением, то не может возвещать о величии Божием" [1, с. 33].
О других добродетелях блаженный Диадох говорит короче.
Пост, по его убеждению, имеет "похвалу сам по себе… ибо он служит как бы орудием к целомудрию" [1, с. 169–171].
Спутником всех добродетелей поставляется воздержание, ибо совершение кем-либо той или иной добродетели есть уже свидетельство о воздержании от противоположного ей порока. Например, есть смирение — значит есть и воздержание от гордости и т. д. "Воздержание, — говорит блаженный Диадох, — есть общее прозвание всех добродетелей" [1, с. 133]. Но блаженный Диадох понимает воздержание и как "блюдение" в яствах. В этом "блюдении" должна сохраняться разумная умеренность. Нельзя доходить "до отвращения" к какому-либо из яств, "так как сие и проклятье и совсем демонское дело". Должно от них воздерживаться не как от чего-либо худого, но чтобы таким образом обуздать "воспламеняющиеся плотские члены", а оставшееся сберечь "для нищенствующих" [1, с. 143–148]. "Воздерживаться же охотно от сладостного и излишнего и весьма рассудительно и весьма разумно" [1, с. 149]. Но как тело, пресыщаемое яствами, "делает ум каким-то боязливым и неудобоподвижным, так и ослабевающее от многого воздержания делает созерцательную часть души и унылой и нерасположенной к мышлению. Поэтому должно согласно с движениями тела приготовлять и пищу, чтобы оно, когда здравствует, было надлежаще обуздываемо, а когда слабеет, умеренно утучнялось. Ибо подвизающемуся не должно быть ослабленну телом, но достаточно сильну, чтобы быть способным для подвига, дабы и силами тела душа очищалась надлежащим образом" [1, с. 150–152].
К добродетелям побуждает сердце человека богословие. Потому блаженный Диадох и призывает: "Возжелаем, возлюбленные, этой благолепной добродетели всезрительной… в сиянии света неизреченного питающей ум словами Божиими, чтобы не сказать мне много, — добродетели, настроившей чрез святых пророков разумную душу к нераздельному общению с Богом Словом" [1, с. 365–371].
Все добродетели тесно взаимосвязаны. Пренебрегший одной какой-либо извращает "все благолепие" [1, с. 137]. "Ибо какая будет польза для сохранившего тело девственным, если душою потерпел любодеяние от демона непослушания? Или как будет увенчан пощадивший себя от чревобесия и всякой похоти телесной, а вознерадевший о гордости и славолюбии" [1, с. 139–141].
Как бы обобщая все сказанное о добродетелях, блаженный Диадох размышляет над путем благочестия: "Для начинающих любить истину путь добродетели кажется весьма неровным и страшным не потому, что он таков, но потому, что человеческое естество тотчас от чрева входит в общение с шириною удовольствий; но для могущих пройти до средины его он показывается весь приятным и легким: ибо зло, действием добра подчиненное доброму нраву, уничтожается вместе с памятованием о неразумных удовольствиях; почему душа впредь охотно проходит все стези добродетелей" [1, с. 494, 495]. И выше, в слове, как бы предрешая то, что будет сказано, свидетельствует: "Чистой душе свойственна… ревность незлобивая и непрестанная любовь к славе Господа. Ибо тогда ум точно устанавливает собственные весы, присутствуя как бы в чистейшем судилище — своей мысли" [1, с. 47, 48].
Опытно познав спасительность добродетелей, блаженный Диадох призывает: "Убедим (свою душу — К. С.) быть готовою только к одному добру, чтобы нам непрестанно благими помышлениями истреблять память о зле" [1, с. 26]. С благими же помышлениями тесно связана у блаженного Диадоха молитва Иисусова.
Молитва Иисусова
Изгнанием памятования о зле и вселением в нас памятования о Боге, о добре нашему уму заграждаются "все его исходы", клонящиеся ко греху. Далее требуется от нас всяческое доброделание — долженствующее удовлетворение "влечению" ума [1, с. 286]. Для достижения сего и необходима молитва Иисусова, точнее молитва к Иисусу. Блаженный Диадох учит, что уму, имеющему памятование о Боге, необходимо дать непрестанное занятие, которое состоит в творении молитвы Иисусовой. И тут же он говорит о ее составе: должно дать уму "только: Господи Иисусе". В подтверждение сказанного он приводит свидетельство святого
Апостола Павла: Ибо никто не называет Иисуса Господом, как только Духом Святым (1 Кор. 12, 3) [1, с. 286–288]. Из этих апостольских слов выводится заключение, что, когда произносится пресвятое Имя, Святой Дух, научающий нас правильной молитве (См.: Рим. 8, 26), вместе с нами совосклицает: "Господи Иисусе", подобно тому как во Святом Духе, называя Бога Отцом, взываем: "Авва, Отче!" (См.: Рим. 8, 15) [с. 306, 307]. Из данных рассуждений следует вывод, что, по мнению блаженного Диадоха, молитвенное обращение к Спасителю также должно состоять из двух слов, как из двух слов состоит и молитвенное призывание Бога Отца. Таким образом, блаженный Диадох предлагает молитву Иисусову в сокращенном виде: "Господи Иисусе", вместо ее полного объема, употребляемого другими святыми отцами: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя".
Плоды молитвы Иисусовой велики. Прежде всего, ее держанием познаются хитрости лукавого и одерживается победа над его нападениями. "Когда… сатана призывает душу каким-то мнимоприятным чувством, — рассуждает блаженный Диадох, — в таком случае, если ум будет обретаться в весьма горячем памятовании, держащим святое имя Господа Иисуса, и против обольщения воспользуется как оружием святым и славным оным именем, то соблазнитель покинет обман" и ум познает "обольщение лукавого" [1, с. 97–99]… Призыванием имени Иисуса попаляется вся нечистота души; ибо, — говорит Апостол, — Бог наш есть огнь попаляющий (Евр. 12, 29) [1, с. 295–298]… Имя Иисуса также приносит свет духовного знания. "Кто в глубине сердца непрестанно занимается сим святым и славным именем, тот может некогда увидеть и свет ума своего" [1, с. 290–292].
