Петр Ильинский - Легенда о Вавилоне
Перечислим теперь образы Книги Даниила — от менее известных к самым знаменитым. Но сначала скажем, что она отчетливо делится на две части. Первая из них (гл. 1–6) является сборником притч, составленным с вполне определенной целью. Притчи эти отчасти связаны друг с другом в композиционном смысле, но гораздо прочней соединяют их философские воззрения автора (авторов) книги. Главный герой произведения — происходящий из пленных израильтян пророк Даниил, который, попав в Вавилон, благодаря своему уму и дару ясновидения, становится одним из ближайших приближенных царя Навуходоносора — второго важнейшего персонажа книги. Что же это за притчи?
Первая (в гл. 1) повествует о необходимости соблюдения кошерной диеты, рассказывая, как Даниил и его друзья отказались «оскверняться яствами со стола царского»{171}. Другая притча прославляет не отрекшихся от иудейской веры «трех отроков в пещи огненной», ввергнутых туда по приказу царя-самодура, возжелавшего, чтобы они поклонились «золотому истукану» (гл. 3)[565]; третья рассказывает о сумасшествии Навуходоносора (гл. 4), который долгое время «ел траву, как вол», а после возвращения к нему разума, «благословил Всевышнего, восхвалил и прославил Присносущего»{172}. Еще одна легенда повествует о том, как Даниил отказался поклоняться иному Богу, кроме «Бога своего» и, будучи за то брошен в ров ко львам[566], был спасен ангелом (гл. 6). Все это дошло до нас на арамейском языке, за исключением вступительного рассказа о четырех отроках, которых воздержание от царской пищи сделало «красивее и телом полнее»{173}. Финальные же главы книги (гл. 7–12) составляют совершенно отдельное (и за исключением 7-й главы дошедшее до нас на древнееврейском языке) произведение, отчасти геополитическое, отчасти пророчески-эсхатологическое. В нем местами в красочной и аллегорической форме, а местами в прямых и не нуждающихся в толковании выражениях излагается история ближневосточного мира в V–II вв. до н.э. и высказываются соображения о будущих событиях вплоть до пришествия Спасителя[567]. Именно в этих последних главах появляются ранее неведомые образы «выходящих из моря» сказочных и ужасных зверей, символизирующих различные земные царства, здесь же мы впервые встречаемся с удивительным словосочетанием «Сын Человеческий»[568].
Помимо этого в заключительной части Книги Даниила со ссылкой на якобы ранее нерастолкованное видение пророка Иеремии впервые излагается концепция не прошлой, но будущей истории Израиля (а может — и не только Израиля). Здесь мы впервые сталкиваемся с развернутой эсхатологией[569] — учением о «конце времен», о воскресении мертвых и Страшном суде: «И многие из спящих в земле пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление»{174}. К этому добавляется постулируемая невозможность объяснения некоторых явлений и знамений, их закрытость от современников: «Ибо сокрыты и запечатаны слова сии до последнего времени»{175}. Таким образом, Книга Даниила — единственное по-настоящему апокалиптическое произведение Ветхого Завета. Только она одна приоткрывала завесу над будущим, над намерениями, которые Всевышний имеет в отношении сотворенного Им мира. Все эти идеи и образы в дальнейшем неоднократно использовали новозаветные писатели.
С какими же историческими событиями может быть связана Книга Даниила? Книга, повествующая о необходимости соблюдения «истинной веры» под страхом смертной казни и страшных мучений. Книга, неоднократно затрагивающая тему религиозного притеснения со стороны верховной царской власти. Книга, в которой впервые возникает тема истории не только собственно израильской, но в целом древневосточной, и более того — всемирной. Наблюдательные читатели уже заметили, что мы еще даже не начали говорить о двух наиболее знаменитых легендах Книги Даниила, во многом связывающих ее столь непохожие части[570]. Но даже еще не обратившись к этим бессмертным образам, можно прийти к следующему выводу. Время начального создания книги совпало с жестокими религиозными преследованиями иудеев, которые были лишь частью нескончаемых геополитических потрясений, раздиравших ближневосточный мир. В виду имеется не прошлый век, а III-II вв. до н.э., эпоха возникавших и разваливавшихся в одночасье эллинистических государств, бесконечно воевавших друг с другом.
Принадлежавшая египетским владыкам Палестина была в этой борьбе одной из наиболее привлекательных ставок, но хорошо организованное египетское царство, которым правили потомки Птолемея Лага — знаменитого сподвижника Александра, в течение всего III в. до н.э. успешно отражало нападения с севера[571]. Все изменилось в правление Антиоха III Великого, наиболее известного представителя династии Селевкидов. Первая его попытка отвоевать Палестину в 217 г. до н.э. закончилась неудачей, но уж очень лакомым был желанный кусок. Поэтому через 16 лет, в 201 г. до н.э., заметно расширивший к тому моменту свое могущество Антиох (он помышлял ни больше ни меньше, как о восстановлении империи Александра) снова двинулся на юг, воспользовавшись малолетством египетского царя Птолемея V Эпифана. В 200 г. до н.э. египетская армия была разбита, и еще два года спустя Палестина перешла под скипетр сирийского владыки[572].
Аппетиты Антиоха этим удовлетворены не были, и он обратил свое внимание на запад, где в это же время римляне под флагом борьбы за освобождение Греции нанесли страшный удар когда-то непобедимой македонской фаланге[573]. Совсем немного времени спустя это логично привело к столкновению двух крупнейших геополитических сил Средиземноморья и довольно предсказуемому исходу этой схватки, несмотря на то что желавший непременно завладеть частью материковой Греции царь приютил единственного полководца, неоднократно наносившего римлянам поражения — легендарного карфагенянина Ганнибала Барку. Безумная экспедиция Антиоха в Грецию закончилась тем, что, преследуя отступавшего противника, римские войска впервые переправились в Азию и нанесли окончательное поражение разношерстной сирийской армии в битве у Магнесии (190 или 189 г. до н.э.). Именно контрибуция, наложенная на побежденного царя, заставила потерявшего Малую Азию сирийца (а потом и его наследников[574]) впервые обратить внимание на богатства иерусалимского Храма.
Дальнейшие события включали в себя обострившуюся внутриполитическую борьбу в Иерусалиме, изобретательные взаимные доносы противников царскому престолу и знаменитую попытку Илиодора, одного из приближенных нового царя Селевка IV, чья казна, по-видимому, продолжала находиться не в самом лучшем состоянии, ограбить иудейское святилище. Закончилось это предприятие тем, что прямо в Храме «явился конь со страшным всадником, …быстро несясь, он поразил Илиодора передними копытами». Илиодор, естественно, от такого удара сильно заболел. Так «Божественною силою он повергнут был безгласным и лишенным всякой надежды и спасения»{176}. Некоторое время спустя благодаря мольбам иудейского первосвященника Онии царский посланец был излечен и прилюдно зарекся от дальнейших кощунств. Хорошая илллюстрация произошедшего находится на стене Ватиканского дворца[575].
Выздоровел Илиодор, по-видимому, полностью, ибо по возвращении ко двору быстро организовал убийство царя Селевка (не желая объяснять, что же на самом деле случилось в Иерусалиме и помешало ему выполнить монаршее поручение), после чего на престол вступил брат покойного — Антиох IV Эпифан. Такого, очень эпизодического, изложения истории государства Селевкидов достаточно, чтобы сделать понятными некоторые особенности его внутриполитической жизни[576].
Дальше — больше. Борьба между различными иерусалимскими фракциями стала обостряться, царь решил в нее вмешаться и не без выгоды для себя (царям это вообще свойственно). Но при этом он по совершенно непонятным причинам пошел на меры, до того неслыханные — запретил евреям оставаться евреями. Можно назвать это геноцидом культурным, можно религиозным, а можно просто оставить слово «геноцид», не заботясь о дальнейших определениях. Очевидно, даже если с осторожностью относиться к преувеличенным данным еврейских источников, что в результате репрессий Антиоха погибло большое число мирных и ни в чем не повинных людей. Эти религиозные гонения на иудеев прекрасно описаны и давно стали частью легендарной еврейской (и не только еврейской) истории, поскольку невиданные сами по себе привели к еще более невероятным событиям, иначе известным как Маккавейская война[577].
