Джордан Омэнн - Христианская духовность в католической традиции
Св. Альфонс подробно рассматривает средства, приводящие к любви согласия и к полному самоотречению. В положительном смысле, это — стремление к совершенству и полная, без исключений, покорность Богу; в отрицательном смысле, это — презрение к себе, умерщвление страстей, очищение всех отношений с ближними и стремление избегать всяческих незначительных простительных грехов. Вспомогательные средства включают: участие в таинствах, молитвенную практику, акты самоотречения, ежедневную мессу, поклонение Святым Дарам, духовные упражнения и направленное на конкретные грехи испытание совести.[657] Однако из всех средств достижения совершенной любви самым важным является молитвенная практика. Св. Альфонс дает этому следующее обоснование:
В основном все богословы… учат, что молитва необходима взрослым не только по обязанности следовать наставлениям (как они говорят), но и потому, что она является средством спасения. Иными словами, все провиденциально устроено так, что христианин не может спастись, не представая перед Богом и не испрашивая милостей, необходимых для спасения. Так же учит и св. Фома.[658]
Говоря о мысленно творимой молитве, св. Альфонс утверждает, что она необходима верующим в нравственном плане, чтобы получать от Бога милости для продвижения по пути спасения, чтобы не впадать в грех и использовать средства, ведущие христианина к совершенству. Он буквально повторяет слова св. Терезы Авильской, но добавляет: "Неотступно держащийся мысленно творимой молитвы не может продолжать грешить; он либо оставит медитацию, либо отвергается греха… Мысленно творимая молитва и грех несовместимы". Молитва, таким образом, — это язык любви, ибо "любящий Бога любит молитву". При этом мысленно творимая молитва не обязательно имеет источником только любовь; завершается же она всегда в любви. Являясь нравственно необходимой для всех христиан, мысленно творимая молитва должна быть достаточно простой, чтобы быть доступной всем.
Как сказано выше, духовная доктрина св. Альфонса ориентирована на аскетический образ жизни, который, однако, подводит к мистическому состоянию.[659] Сильный акцент св. Альфонс делает на абсолютном самоотречении, на полном подчинении божественной воле и на напряженной молитвенной практике, то есть на всем, что предрасполагает к вхождению в сферу мистического. Как ни один из богословов того времени, св. Альфонс способствовал проведению в жизнь и популяризации традиционной доктрины духовной жизни, будучи последователем таких великих мылителей, как св. Августин, св. Фома Аквинский, св. Тереза Авильская, св. Иоанн Креста и св. Франциск Сальский.
Рассуждая особо о созерцательной молитве, св. Альфонс проводит различие между активной формой созерцания, как он называет молитву естественной сосредоточенности, и пассивной формой созерцания, которое сверхъестественно и ниспосылается. Активная форма или стяжаемое созерцание есть только взирание на "те истины, которые до сих пор обретались познанием через упорное осмысливание с немалыми усилиями".[660] Такая молитва доступна всем и говорит о совершенстве христианина в молитвенной сфере, являясь критерием перехода к такому состоянию, когда можно ожидать от Бога решения о выведении души к более высокому — пассивному — созерцанию. Однако перед этим Бог подготовит душу, проведя ее прежде всего через пассивные формы очищения. Только затем душа вкусит сверхъестественной или пассивной сосредоточенности, "которую Бог ниспосылает нам по особой благодати и благодаря которой приводит душу в состояние пассивности. Следовательно, существует сверхъестественная сосредоточенность (выражаясь точнее, ниспосылаемая), когда способности души сосредоточиваются не ее собственными усилиями, а благодаря ниспосылаемому свету, которым Бог озаряет ее и, делая ее доступной чувствам, воспламеняет божественную любовь".[661]
Св. Альфонс не создал никакого систематического руководства по мистическому богословию; не написал он и завершенной работы о практических аспектах духовной жизни. Складывается впечатление, что он предполагал наличие у своих читателей знаний по фундаментальному систематическому богословию и просто предлагал им вытекающие из него отдельные наставления и практические советы. Все выходившее из-под его пера предназначалось для того, чтобы направлять души к более совершенной христианской жизни. его работы большей частью относятся к обларти аскетики, однако ориентированы они на совершенствование любви. К числу его духовных чад принадлежат такие выдающиеся люди, как св. Герард Майела (+1757), св. Климент Мария Хофбауэр (+1820) и Й.Шрийверс.[662]
МИСТИКА И РАЦИОНАЛИЗМ В ГЕРМАНИИ
Германия более чем другие европейские страны была взбудоражена мистикой и сверхъестественными явлениями, в результате чего появилось необычайно большое количество работ по связанным с этими областями проблемам. К причинам, объясняющим подобный интерес к мистике, можно также отнести следующие: подъем движения протестантского пиетизма, возглавляемого Филиппом Яковом Спенером,[663]немецкий рационализм, а также видения и стигматы Анны Екатерины Эммерих. Историк Дру так описывает царившую в то время атмосферу:
На первый взгляд, Reichskirche в конце восемнадцатого века как будто бы жила по церковным канонам своего времени и ничем существенным ее жизнь не отличалась от уклада жизни латинских стран… Но в отдельных важных аспектах внешнее впечатление оказывается обманчивым. Reichskirche и в это время, как и в прежние времена, не была государственной Церковью в современном понимании этого термина…
По Вестфальскому мирному договору (1648) церковная собственность значительно сократилась — почти вдвое; оставшееся же было разрушено и рассеяно, огромные территории превратились в архипелаг католических островков в лютеранском и кальвинистском море. Если в галликанской Церкви в эпоху Ришелье и Людовика XIV шел процесс централизации, а после высылки гугенотов — процесс обособления, то в Reichskirche события имели обратную направленность. Она подверглась дальнейшей децентрализации и была вынуждена существовать бок о бок с другими меньшинствами и в культурной среде, порою враждебными ее укладу и религиозным убеждениям. Католичеству в Германии угрожали определенные опасности, однако отнюдь не изоляция, застой и самоудовлетворенность. Ни духовенство, ни миряне не могли надеяться ни на непроницаемую защищенность от веяний времени, ни на отгороженность от народа…
Церкви в Германии в высшей степени повезло пережить революцию бескровно. Reichskirche не подверглась насильственному свержению, ее похоронили на законных основаниях; отчасти такому мирному исходу благоприятствоали обстоятельства, но, с другой стороны, причина состояла и в том, что к ней не испытывали лютой ненависти…
Во Франции революция в основном носила политический характер и привела к разделению нации. В Германии прежде всего и вернее всего ее можно охарактеризовать как метаморфозу культуры, нечто вроде второй Реформации, объединившей нацию еще до достижения ею экономического и политического единства… Шестьдесят лет интеллектуальная жизнь в Германии бурлила на точке кипения или приближалась к ней. Национальный гений достиг расцвета, как в семнадцатом веке во Франции, — только теперь это был романтизм, а не классицизм… Все это составляет единый, неделимый процесс возрождения, в котором Германия прошла путь самоосмысления… "Революция, произошедшая в умах мыслящих людей Германии за последние тридцать лет, — писала в 1811 г. в De l'Allemagne м-м де Сталь, — вернула почти всех их в лоно религии".[664]
Заявления некоторых протестантских пиетистов о видениях и откровениях, а также распространение работы испанской монахини-францисканки Марии Агредской Мистический град Божий[CXI] [665] привели к публикации в 1714 г. направленного против пиетистов трактата немецкого францисканца Мельхиора Вебера.[666] За этой работой последовала более развернутая и крайне резкая книга каноника-августинца Евсевия Аморта, попытавшегося сформулировать правила различения видений и личных откровений,[667] а затем применившего эти правлила'к трем мистикам: св. Гертруде, св. Елизавете Шёнауской и Марии Агредской, — однако складывается впечатление, что он относится к ним с заведомой предвзятостью. Позднее Доминик Шрам, озабоченный летаргией католических богословов и неослабевающим интересом пиетистов к мистическим вопросам, написал объемную работу о мистическом богословии и мистических явлениях.[668]
