Антоний Голынский-Михайловский - О молитве Иисусовой и Божественной Благодати
«Что касается молитвы художественной, то, — по совету преосвященного Игнатия (Брянчанинова) новоначальным, — особенно не искал места сердечного, обращая больше внимание на внимательное, благоговейное призывание молитвы. Когда же место сердечное само собой определилось и ощущалось во время благодатного посещения умиления, тогда, — по совету другого преосвященного молитвенника еп. Феофана Затворника, — пребывая умом в сердце, в указанном умилением месте сердечном, творил там умом молитву, пока не отойдет умиление и не прекратится ощущение опытом места сердечного. После же не искал сам художественно (искусственно), по указанию святых отцов „Добротолюбия“, места сердечного и не творил там художественной молитвы Иисусовой, чтобы несвоевременным и ошибочным „своим деланием“, без руководства наставника, не усвоить неправильных приемов и не навредить себе…
Чувство умиления, исполняющее сердце, без особого художества может показать место сердечное и служить простым, естественным (а не искусственно-художественным) и благодатным способом вхождения в него и пребывания в нем. Этим способом благодать Божия учит простых и усердных молитвенников истинной умной молитве (св. Максим Капсокаливит), хотя, может быть, и не так скоро, как вместе с художественным способом, предлагаемым святыми отцами в „Добротолюбии“, особенно под руководством опытного наставника… Древние св. отцы и, хотя редкие, современные, например приснопамятный о. Иоанн Кронштадтский, и, может быть, другие сокровенные рабы Божии, простые молитвенники, богаты были живою верою и любовию ко Господу и посему всегда и просто находились в молитвенном общении с Ним. Мы же, немощные и расслабленные телом и духом, до времени… нуждаемся в пестуне — детоводительстве внешних правил (художеств)… пока под опекою их не возрастет наш дух молитвенный…
Телесная и душевная жизнь у нас установлена Творцом в союзе и соответствии между собою, а через них и с духовною жизнью, отсюда видно и значение художественных приемов, употреблявшихся святыми и предлагаемых нам ими в „Добротолюбии“. Кроме сих главных нужнейших пособий для всех, могут у каждого обучающегося умной молитве с разумом [быть] и свои собственные пособия, ему только удобные, святоотеческим не противные и безвредные, и их нельзя уничижать (как это иногда делают наши духовные писатели более с теоретической, чем опытной точки зрения). Как бы кто с внешней стороны ни молился, только бы постоянно молился со смирением, вниманием и умилением… Вероятно, многие случаи неумения пользоваться художественными приемами „Добротолюбия“ без наставников и руководителей, что часто приводило к прелести, заставляли таких писателей церковных часто предупреждать и предостерегать от них и особенно от придуманных каждым своих приемов при сем с неподобающим душевным настроением — неразумным высокоумием, придающим излишнюю важность внешности молитвы в ущерб ее истинному внутреннему настроению».
Старец Феодосий тщательно изучал святоотеческие писания. Внимательное чтение «Добротолюбия», трудов Феофана Затворника, Игнатия (Брянчанинова) и других отцов, а также выписки из этих книг было его ежедневным занятием. С таким же вниманием изучалась книга «Рассказы странника». Отсутствие опытных руководителей понуждало с риском идти на ощупь, путем поиска.
«Часто ли произносить слова молитвы?… Об этом у разных писателей говорится разно: одни редко и благоговейно, как бы нараспев (епископ Игнатий), другие выражаются „часто“, без определения в смысле скорости или постоянства (Исихий Пресвитер). [Иные пишут]: „Соедини молитву с дыханием“, опять без определения скорости и постоянства… Никодим Святогорец в „Невидимой брани“ скорость молитвы Иисусовой сравнивает с обычным в беседе обращением нашим к собеседнику. А в „Рассказах странника“ соединяется каждое слово молитвы с биением сердца, что по скорости подобно обычной речи. Посему думается, что это последнее — средняя мера скорости Иисусовой молитвы. Соблюдать все эти приемы молитвы Иисусовой, и чтобы она была в это же время беседою ко Господу, очень трудно».
Между тем навык к художественным приемам умно-сердечной молитвы нужен как естественное пособие для успеха в молитве, «как первоначальный навык к простой словесной молитве (по Страннику) для последующей умной внимательной… При молитве умно-сердечной, когда она углубляется внутрь сердца, ум, чистый от помыслов, просветляется, тонко начинает уразумевать Божественные истины священного откровения, печатлеемые в сердце Божией благодатию. Довольствуйся тем, что печатлеет на сердце благодать Божия, не углубляйся самодеятельно умом в созерцание и разумение сих тайн, когда ум твой не очищен от помыслов человеческих. И берегись в это время тонкого, незаметного высокоумия, которое обнаруживается начинающимся тонким внутренним каким-то смущением сердца. Это знак, что начинаешь из области света и мира вступать в противоположную область тьмы и смущения вражия… Где увидишь свое убожество, там неожиданно последует за смирением и сокрушением милость Божия, поддерживающая нашу немощь и сохраняющая нас от чувства безнадежия; а где увидишь кажущееся преуспеяние, там за самодовольство и самонадеянность следует лишение благодати Божией, смиряющее нас и предохраняющее на будущее время от возношения и неминуемой за ним прелести».
У старца возникали проблемы при поиске правильного подхода к дыханию. Ему, как и многим его собратьям, приходилось идти путем проб и ошибок.
«При творении молитвы Иисусовой художественными приемами грудь болит мало — утомляется от согбенного в это время положения сердце, а может быть, и легким внутри груди тяжело от задержания дыхания при неспешном, внимательном произношении слов молитвы, соединенных с дыханием, равно и ум утомляется от напряженного внимания…
Неправильное у меня [было] управление дыханием во время умной молитвы: я употреблял усиленные вдыхания… и тем утруждал свою грудь, производя в ней волнение, тогда как в художественной молитве требуется тихое и плавное дыхание… Поэтому [усердным] воздыханием [можно] пользоваться только вначале для отыскания места сердечного и для поддержания пребывания ума в нем. Когда ум от навыка и благодатию Христовой утвердится в сердце, тогда постоянные и глубокие вдыхания не нужны бывают и дыхание надо, по святоотеческому руководству (св. Григорий Синайский), мало удерживать… При вдыхании в себя воздуха обращать внимание на первых словах молитвы — ко Господу, а на последних [при выдохе] — к самому себе… Грудь уже не болела после того, как перестал делать частые вдыхания для определения места сердечного, а вместо того сдерживал немного дыхание, чтобы, по святоотеческому учению, „не борзо“ было. От такого сдержанного дыхания в сердце и во всем теле чувствовался покой, что отражалось и на спокойствии духа и способствовало скорее ощутить место сердечное и творить там умную молитву…
Долго мучился: не мог соединить с дыханием молитву. Когда слежу вниманием за дыханием — с низведением ума [вместе] с дыханием из головы в сердце, — не могу в это время внимать раздельно словам молитвы, так же и наоборот. Слова молитвы (и не полной) не вмещаются в один прием дыхания (вдоха-выдоха). И по необходимости приходится скорее произносить слова молитвы, чем в среднюю приблизительно меру, вместе с биением сердца. Тогда оставил следить при каждой молитве за процессом низведения дыхания в сердце, внимая только словам молитвы. И что же, вскоре заметил, что в сердце, внимая словам молитвы, я одновременно стал замечать и дыхание… В тишине сердечной и неразвлекаемом внимании стал понемногу одновременно с дыханием замечать и биение сердца, с которым стал сообразовывать и скорость произнесения слов молитвы (с каждым биением одно слово), и таким образом вместе с пятью словами молитвы (сокращенной) совмещать пять биений сердечных в один прием дыхания… Я спокойно и с умилением помолился по новому опыту, внимая главным образом в глубине сердца словам молитвы, с которыми оно соединилось, особенно с именем, как бы дышало им и услаждалось».
Многие строки дневника старца Феодосия посвящены важной теме — проблеме «сердечной теплоты», которая может возникать у делателя умно-сердечной молитвы. Ошибки в распознании этих специфических ощущений могут привести к тяжелым последствиям, посему подвижники всегда уделяют этому вопросу пристальное внимание.
«На вечерней молитве художественной ощущался жар в груди, но я, не обращая внимания на то, утвердил все [внимание] на призываемом имени Господа — в месте сердечном, немного выше левого сосца, — и избежал какого-либо смущения. Во время умной молитвы должно занимать ум и сердце одним только, чтобы чисто, без помыслов, молиться с сокрушением, не испытуя постороннего, происходящего в это время в душе и в теле. При этом внимание ума… должно утверждать именно в имени Его святом, чтобы избежать каких-либо образов внешних, мечтаний и неблаговременных, хотя бы и благих, рассуждений о переживаемом во время молитвы.
