Борис Клосс - Очерки по истории русской агиографии XIV–XVI вв.
Кроме того, в «Сказании» отразились монастырские документы, с которыми могли быть знакомы только или монах Троице–Сергиевой обители или достаточно авторитетное лицо, допущенное к Троицкому архиву. В первую очередь это связано с той путаницей, которая касается имени княгини Владимира Андреевича Серпуховского. Известно, что супругой князя Владимира была Елена Ольгердовна, но в «Сказании» она названа Марией. Объяснение этому находим в записи Троицкой Кормовой книги: «Род князя Ондрея Радонежского: князя Владимера, князя Андрея, княгиню Марию, княжну Ульяну, Афонасья. Дал князь Андрей село Княжо под монастырем, да село Офонасьево, да село Клемянтьево, а на их земле монастырь стоит, и кормы кормити середние»[586]. Но Мария Кормового синодика — на самом деле мать князя Владимира, которую автор «Сказания» принял за его супругу.
С Троице–Сергиевым монастырем связаны многие потомки тех лиц, которые записаны в «Сказании» как участники Куликовской битвы. Так, в «Сказании» упомянуты не известные по другим источникам князь Андрей Кемский, князь Глеб Каргопольский, князья Андомские и князья Ярославские: Андрей Ярославский, Роман Прозоровский, Лев Курбский, Дмитрий Ростовский (О(30)). Скорее всего, эти сведения были сообщены потомками перечисленных лиц, жившими во второй половине XV — начале XVI в. и записанными в Троицком пергаменном синодике (РГБ, ф. 304 III, № 25), где значатся: князь Борис Ярославский (л. 52), князь Андрей Андомский (л. 58), князь Иона Андомский (л. 63), князь Андрей Ярославский (л. 65 об.), князь Андрей Прозоровский (л. 67), Алексей и Герасим — князья Ростовские (л. 106), князь Давыд Кемский (л. 113), князь Александр Ярославский (л. 116), князь Софроний Андомский (л. 151 об.). С Троицким монастырем связано также большинство купеческих родов, основатели которых упомянуты среди лиц, якобы сопровождавших Дмитрия Донского в его походе (см. О(34)). Чудо с исцелением Семена Антонова в Троице–Сергиевом монастыре описано Пахомием Сербом в его редакциях Жития Сергия; по легенде, рождение Семена Антонова было предсказано самим Сергием Радонежским. В Троицком пергаменном синодике записаны имена потомков перечисленных в «Сказании» и других гостей–сурожан: Иоанна Саларева (л. 43), Владимира Ховрина и его сородичей (л. 60, 112 об., 116), Федора Черного (л. 67), Нестора Саларева (л. 67 об.), Гаврилы Саларева (л. 129, 133 об.); род Олферьевых (л. 121 об.), род Вепревых (л. 131, 174), род Антона Черного (л. 139).
3) Автор «Сказания» какое–то время должен был проживать в Москве, поскольку хорошо был осведомлен о башнях Московского Кремля и о дорогах, ведущих из города в сторону Коломны. Более того, можно предполагать, что автору были доступны великокняжеские покои: он точно указывает место, где сидела княгиня Евдокия, провожая «конечным зрением» великого князя, он знал семейную легенду о иконе Спаса, находившейся в «възглавии» великого князя Дмитрия Ивановича.
4) Как отмечалось выше, автор «Сказания» имел особое пристрастие к Нерукотворному образу Спаса.
5) Автору «Сказания» должна быть хорошо известна Коломна с ее окрестностями, а также пути, связывавшие Коломну с Москвой. В «Сказании» указана река Северка (рядом с Коломной), поле около Девичья монастыря, сад Панфилов (О(34)).
6) Исходя из того, что автору «Сказания» были доступны летописные материалы Сарской епископии, можно прийти к заключению, что он был одним из иерархов Русской церкви. К этому же выводу приводит полная ортодоксальность его взглядов и компетентное знание архиерейского священнодействия.
На основании приведенных данных личность автора «Сказания о Мамаевом побоище» определяется однозначно: это был Митрофан, епископ Коломенский (1507—1518), до этого являвшийся архимандритом Московского Андроникова монастыря и великокняжеским духовником.
Первые известия о Митрофане относятся к 1504 г. в связи с сообщением о его строительной деятельности в Андрониковом монастыре[587]. Тем же годом датируется послание Иосифа Волоцкого, в котором Волоколамский игумен обращается к Митрофану как к великокняжескому духовнику[588]. То обстоятельство, что Митрофан был архимандритом Андроникова монастыря, посвященного Нерукотворному образу Спаса, позволяет понять его пристрастие к иконам и изображениям Нерукотворного Спаса, а исполнение им должности духовника Ивана III объясняет его хорошее знание Московского Кремля и расположения великокняжеских покоев, осведомленность в родовых преданиях великокняжеской семьи.
С 1507 по 1518 г. Митрофан возглавлял Коломенскую епархию и, естественно, знал достопримечательности как Коломны, так и ее окрестностей. При этом он часто бывал в Москве (участвовал в заседаниях собора 1509 г., осудившего Новгородского архиепископа Серапиона, в августе 1511 г. присутствовал на избрании митрополита Варлаама, и, по–видимому, тогда же его видели в митрополичьих полатах беседующим с Варлаамом и Вассианом Патрикеевым[589]), поэтому хорошо представлял себе пути, связывавшие Москву с Коломной.
1 июня 1518 г. Митрофан оставил по «немощи» владычную кафедру в Коломне и удалился в Троице–Сергиев монастырь[590]. Митрофан давно был связан с Троицким монастырем: так, в декабре 1513 г. владыка вместе с игуменом Памвой освящал в монастыре надвратную церковь в честь преподобного Сергия (РГБ, ф. 304 I, № 647, л. 4 об.). Однако составители «Списка погребенных в Троицкой Сергиевой лавре» ошибаются, считая, что Митрофан был и погребен в Сергиевой обители[591]. На самом деле, по сообщению Троицкого летописца, Митрофан скончался в 7030 (1521 22) г. в Павловой пустыни[592].
Митрофан, без сомнения, являлся человеком книжным. При нем (около 1513 г.) была составлена записка о чудотворениях от иконы Николы Заразского, посланная в Москву к Василию III, после чего великий князь повелел воздвигнуть каменный храм в Коломне во имя святителя Николая. Около 1515 г. написана уже настоящая повесть о чудесах, происходивших в Коломне от иконы Николы Заразского, причем центральным героем выведен сам епископ Митрофан[593].
Итак, Митрофан Коломенский абсолютно по всем признакам может быть признан автором «Сказания о Мамаевом побоище». В таком случае время создания памятника ограничивается периодом нахождения Митрофана на Коломенской епархии (1507—1518 гг.) и последующего пребывания в Троице–Сергиевом монастыре и Павловой пустыни (1518—1522 гг.)[594].
Более вероятным для написания «Сказания» можно считать второй период (1518—1522 гг.). Во–первых, находясь в 1518 г. в обители преподобного Сергия, Митрофан мог более обстоятельно познакомиться с монастырскими архивами и легендами, связанными с Сергием Радонежским. Во–вторых, если бы в 1518 г. «Сказание» уже существовало, то троицкие монахи наверняка сделали бы копию произведения, прославляющего Радонежского игумена; между тем ни одного списка «Сказания» в библиотеке Лавры не обнаружено. А вот в Павловой пустыни явно находилась рукопись «Сказания»: сборник Вол., № 661[595], содержавший Основной список «Сказания», несет на себе признак соприкосновения с письменностью далекого северного монастыря, основанного учеником Сергия Радонежского (в сборник включена Повесть о смерти старца Антония в Павловой пустыни). И, наконец, противо–ордынская направленность «Сказания» и резкие антирязанские выпады более уместны в обстановке потери самостоятельности Рязанского княжества (ок. 1520 г.) и опустошительного набега крымских татар на Русь в 1521 г.[596] Итак, «Сказание о Мамаевом побоище» создано в период 1519–1522 гг.
Существует другой признак, позволяющий датировать «Сказание о Мамаевом побоище» точно 1521 г. В тексте памятника упоминаются несколько дат, сопровождающихся указанием на день недели: 18 августа (воскресенье), 27 августа (четверг), 28 августа (суббота), 8 сентября (пятница)[597]. Эти числа не только не соответствуют действительным дням 1380 г., но и не согласованы даже между собой. Очевидно, при календарных расчетах автор испытывал определенные трудности. Тогда возникает преположение: одну из дат Митрофан сопроводил указанием на день недели, исходя из текущей реальности, а остальные попытался вычислить самостоятельно (при этом — неудачно). Так вот: ни одна из перечисленных дат не могла состояться в 1519—1522 гг., кроме исходной — 18 августа падает на воскресенье в 1521 г.!
Если епископ Митрофан писал «Сказание о Мамаевом побоище» в 1521 г., то это был год печального по своим последствиям набега крымского хана Мухаммед–Гирея, и поэтому понятен патриотический пафос «Сказания», посвященного славной победе русского оружия над Ордой. Но автор уже усвоил теорию, что Русь становится центром православного христианства, и соответствующая терминология насытила ткань повествования. Поэтому для Митрофана «православное христианство» и «Русская земля» — неразделимые понятия (О(25)), великий князь Дмитрий Иванович выступает со «всеми православными христианами» (О(25)); Владимирская церковь златоверхая теперь определяется как «вселенская» (О(25), У(л. 238 об.)); Дмитрий Иванович молится у гробов «православных князей, прародителей своих» и обращается к ним: «истиннии хранители … православным вѣры» (О(32)). О чудотворной иконе Владимирской Богоматери сообщается — «юже Лука евангелистъ, жывъ сый, написа» (О(32), У(л. 360)), и прослеженная в Главе II эволюция текста Повести о Темир–Аксаке подтверждает, что «Сказание о Мамаевом побоище» написано в любом случае не ранее 80–х годов XV века, когда утвердилось понимание «вселенской» значимости главной Русской святыни.
