Ольга Голосова - Толкования на Евангельские притчи. «Рече Господь…»
И ничто не может извинить нашей лености в исполнении наших обязанностей в отношении к Богу. Если бы всеведущий Судия, зная о нашей косности на пути добродетели, в то же время видел в нас одинаковое равнодушие к благам всякого иного рода, то, может быть, еще извинил бы нашу неподвижность в духовном преспеянии. Но когда он видит, как неудержимо жизнь общественная развивается в наших городах, как она стремится к угождению всякой страсти в сердце человека, к удовлетворению личных желаний каждого в тысяче разнообразных форм, то не скажет ли Он: лукавый рабе и ленивый! У тебя достает времени, охоты и сил для всякого другого дела, кроме Моего. — Если посмотреть на то, сколько является соискателей на всякое место, должность, которые более обещают прибытка, влияния, значения, отличий, как они перебивают дорогу друг у друга, стараются оттеснить соперников; то скажем ли, что желание преимуществ пред другими, порывы честолюбия, властолюбия совсем заглушены в нас? Если посмотреть на то, как заботливо сводит свои счеты купец, и к концу года старается определить, сколько в течении года приобрел барыша, — и как он скорбит, если заметит ущерб в своих торговых оборотах, и придумывает всякие способы поправить свои обстоятельства; то невольно скажет, что этот человек не из таких, для которых все равно, есть или нет ему прибыток.
И мы действительно хвалимся, что век наш — век прогресса, век преобразований, век улучшений; хвалимся уничтожением рабства, облагорожением нравов, усовершенствованием судопроизводства… Если действительно все у нас возвышается, если нельзя отрицать прогресса в мире разумном, как нелепо было бы спорить против непрерывного движения земного шара: то спрашивается, не справедливо ли в высшей степени, чтобы Господь требовал от нас также непрерывного преспеяния на том пути, который Он единственно указал христианину, — в умножении тех благ, которые единственно имеют цену в очах Всесвятого? Почему, по какому праву эта сторона нашей духовной жизни может, или должна быть оставлена в пренебрежении, тогда как все другия процветают, совершенствуются?
Да мы сами в других делах леность считаем пороком, грехом. Мы сами требуем от человека, который посвящает себя какому-нибудь званию, неотлагательно постоянного усовершенствования в исполнении своих обязанностей. Никто не будет хвалить художника или писателя, которого позднейшие произведения не возвышаются далеко над первыми, детскими попытками владеть кистью или пером. В дитяти, или ученике всегда желаем видеть непрерывные успехи, и почитаем для себя самым прискорбным делом, если они, по нерадению, не развиваются, как следует. Мы крайне огорчаемся и негодуем, если взявшийся нам служить не оказывает большей и большей способности в той мере, как он знакомится с своими обязанностями. Поэтому не в праве ли и общий для нас всех Господь сказать нам, возвращающим талант его без плода: от уст твоих сужду тя, лукавый рабе и ленивый. От всех, кто зависит от тебя, кто служит тебе, ты требуешь постоянного, неукоснительного стремления к усовершенствованию, хотя средства, которыми они могут служить тебе, не тобою даются; и ты прогоняешь от себя слугу грубого и ленивого: а Я один должен все это терпеть в тебе, моем слуге, все оставлять в прежнем положении, не требовать никакого усовершенствования?
Что же? разве таланты, нам вверенные, по своей природе таковы, что не могут приносить более плода? — О, нет. Они способны возрастать, совершенствоваться, умножаться во сто, в тысячу раз, при посредстве правильной и усердной деятельности. Мы разумеем здесь те дары духовные, которые уделяются каждому христианину, — те расположения и силы к совершению добродетелей, которые сообщаются в Крещении, укрепляются другими Таинствами, охраняются, раскрываются и возгреваются добрым воспитанием, и которые способны тем более возрастать, чем более входим в лета зрелости, если только будем внимательны к своему делу душевному. Святые Таинства, как обильные источники благодатного орошения, всегда готовы развивать в семени новой жизни новые ростки.
Итак, ничто не может извинить нашей медленности, нашей лености в деле нашего собственного спасения. Но, заботясь о своем спасении, мы должны иметь в виду и спасение наших ближних. Чрез это вверенный нам от Бога талант тем более будет получать приращения, чем на большее число наших ближних будет простираться его употребление.
Внимательный к себе христианин много имеет средств в своем распоряжении, чтобы быть полезным для истинного блага других. Он может устранять препятствия, какие мир полагает им на пути добродетели, и может сам возбуждать своих ближних к добродетели.
Справедливо то, что порок, которому надлежало бы скрываться, любит слишком нагло выставлять себя и старается заразить тысячи, — тогда как добродетель, которая являет в себе столько привлекательного и достойного любви, ищет, напротив, сокровенности и избегает всякого вида публичности. Скромность есть одно из лучших ее свойств. Однако же нельзя не опасаться, чтобы эта скромность не переродилась в беспечность и леность. Считается добрым правилом: без неизбежной необходимости не вступать во вражду с миром; обыкновенно мы считаем за лучшее — если что слышим или видим дурного, пропускать без внимания, — коль скоро мы не убеждены совершенно, что наше вмешательство будет иметь добрые последствия. Отсюда происходит, что часто слышатся в обществе насмешки или лжеумствования на счет религии или нравственности христианской, — и мы не обращаем внимания на эти речи и не обличаем, чтобы не нарушить мира; невежество, легкомыслие, злоба изливаются в язвительных осуждениях священных предметов нашей веры, — а мы слышим это и как будто боимся показать себя разделяющими уважение к этим предметам и выступить их защитниками. Отсюда происходит и то, что часто сама религия подвергается несправедливому обличению в слабости и бессилии к защищению себя. Такой образ действования, очевидно, противен духу Евангельскому. Добродетели приличествует полное уважение и господство; все противное должному к ней уважению должно умолкнуть, и мы оскорбляем ее, когда осуждаем ее на такое уничижительное положение. Даже по изображению язычника, муж добродетельный одним своим появлением обезоруживает неистовствующую толпу, принуждает ее рассеяться, бежать со стыдом от лица его. Не тем ли с большею силою добродетель христианская, укрепляемая благодатию и тем сознанием, что она защищает дело самое благородное, — не тем ли более может посрамить своих врагов и уничтожить их? Урок, который может она дать, найдет себе подкрепление в совести обличаемого. Раз или два, может быть, он еще будет иметь наглость отражать такие вразумления: но наконец добродетель должна одержать верх. Но где в наши дни мы найдем, чтобы старый закоснелый грешник страшился произнести слово, которое может оскорбить нежный слух целомудрия? Где найдем, чтобы присутствие какого-нибудь лица, если только оно не пользуется особенным уважением по власти или высокому своему положению, удерживало от таких выражений, вредящих доброй нравственности или оскорбляющих религию? Где найдем ныне, чтобы поток вовсе неназидательной беседы пресекся, рассказ соблазнительной истории прервался, осуждение, клевета, злословие, насмешка замолкли, коль скоро является в среду беседующих мужественный ревнитель добродетели и веры?
Между тем Господь говорит: Кто не со Мною, тот против Меня (Мф. 12, 30). Этими словами осуждается всякий нейтралитет, каким мы обыкновенно в таких случаях хвалимся, и от нас требуется живое и деятельное споспешествование спасению наших ближних.
Мы должны но только заботиться об устранении препятствий на пути добродетели, но и с радостию пользоваться всяким случаем к созиданию спасения наших братий. А как много таких случаев представляется ежедневно, чтобы служить им в изъяснении истин и правил нашей веры, в рассеянии предубеждений против них, в сообщении им добрых нравственных советов, в кротком вразумлении, а более всего в предъявлении им доброго примера в своей жизни. О как блаженна та душа, которая не одна идет по пути к Царствию Небесному, но впереди себя посылает многих других, чтобы уготовали ей там обитель!
Вот как можно приумножать таланты, приобретая к пяти еще пять, к двум еще два, — если будем не только заботиться о собственном возрастании в добродетели, но и по мере сил содействовать спасению наших ближних. Господь с своей стороны требует от нас этого сугубого приращения и в притче своей показывает, как недостойно, и как неразумно поведение тех, которые упорствуют в исполнении этого требования.
Недостойно: послушайте, какое ужасное извинение представляет, и какое единственно находит возможным представить тот, кто противится этому требованию. Господи, говорит непотребный раб, ведях тя, яко жесток еси человек; жнеши, идеже не сеял еси, и собираеши, идеже не расточил еси… Се имаши твое (Мф. 25, 24–25). Другими словами это значит: я всегда считал тебя господином жестоким и несправедливым. Как бы в насмешку, ты предоставляешь мне достигать спасения такими средствами, какими нельзя его достигнуть; повелеваешь собирать жатву, не давши необходимых для того средств; требуешь от меня большего, нежели сколько даешь. Возьми свое обратно, и распоряжайся им по своему усмотрению… Какая ужасная хула против своего Благодетеля!
