Архимандрит Киприан (Керн) - Евхаристия
Прежде всего, обратимся к практическим требованиям современного нам служебника.
Диакон, приемля теплоту, глаголет ко священнику: «Благослови, владыко, теплоту» (τό ζέον [досл. «кипяток»]). Священник же благословляет, глаголя: «Благословенна теплота святых Твоих (ή ζέσις τών άγίων) всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь». И диакон вливает елико довольно, крестообразно внутрь святого Потира, глаголя: «Теплота веры исполнь Духа Святаго. Аминь».
Это буквально соответствует современному греческому чину и в венецианском, и в иерусалимском служебниках. Архиерейский чиновник содержит указание о том, что вливать теплоту надо «с разсуждением, елика же не преодолети вина, сиречь да не будет воды больше вина», — «еже бы вину свойственнаго вкуса не изменити в водный».
B исторической перспективе вопрос о «теплоте» не представляется, однако, таким легким и безусловным. По этому поводу интересна работа, написанная профессором Утрехтского университета L. H. Grondijs. «L’iconographie byzantine du Crucifié mort sur la Croix». Bruxelles, [1940?], pp. 192 + XVII planches. Занимаясь специально вопросом изображения умершего на Кресте Спасителя, он касается в связи с этим и вопроса о τό ζέον, ибо символико-богословское значение этого богослужебного акта стоит в прямой зависимости от крестной смерти Богочеловека.
Здесь следует остановиться на следующих вопросах:
А. Время возникновения этого литургического обычая.
Б. Исторические изменения в нем.
В. Его символика в связи с христологией и Евхаристией.
А. Самое древнее свидетельство о литургической «теплоте» по мнению утрехтского ученого, по-видимому, относится к середине VI века. Император Маврикий потребовал в 552 г., чтобы армянский католикос Моисей II Эгивартедзе прибыл из своей столицы Товина в резиденцию императора для богословского состязания между армянами-монофизитами и византийскими богословами. На это католикос ответил: «Я далек от мысли перейти пограничную реку Азат и вкусить кислого хлеба (φουρνητόριον, т. е. печеного в печи) и пить теплую воду». В то время армяне уже утвердили обычай совершать Литургию на опресноках, но вливание горячей воды в Чашу было им совершенно чуждо.
В житии преп. Феодора Сикеота упоминается жаровня для подогревания воды во время Литургии. Это относится к 600 г.
Из жития Равулы Эдесского видно, что он был против употребления квасного хлеба, стоял за опресноки, но не порицал обычая вливать в Чашу горячую воду. [706] Следовательно, в V в. Сирийская церковь знала обычай теплоты.
По мнению Грондиса, это нововведение имело место, всего вероятнее, во время Юстиниана, когда Литургия обогатилась малым и великим входами, Херувимской, гимном «Единородный Сыне». [707]
Интересно, что не все древние рукописные служебники упоминают о вливании теплоты. Не только кодексы Барберини, Румянцевский и Порфириев (ІХ-Х вв.), но и позднейшие, ХІІ-ХІІІ вв., не содержат его. Брайтман утверждает на основании творений Феодора Студита и «Chronicon pascale» существование «теплоты» в литургии IX в. [708]
Перевод литургии на латинский язык, сделанный Львом Туском и относимый либо к царствованию Мануила I Комнина (1143-1180), либо к несколько более позднему времени (а именно, около 1110 г.), содержит рубрику о теплоте с благословляющей формулой иерея: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков».
Б. Что касается исторических изменений в чине вливания теплоты, то тут сказать можно мало. Только что упомянутый перевод литургии на латинский язык (XII в.) является первым литургическим текстом о теплоте. Иподиакон обращается к иерею: «Благослови, владыко, сию теплоту». Священник отвечает: «Благословен Бог наш всегда, ныне и присно…». В этом чине не указано, какую именно частицу Агнца надлежит опускать в Потир. В XII, XIII и XIV веках в служебниках южно-итальянского происхождения обычай ζέον'α еще не утвердился. По-видимому, этому противопоставлялось влияние Рима.
Кодекс Патмосский № 791 (XIII в.) содержит такую рубрику. Диакон: «Благослови, владыко, теплоту». Иерей благословляет: «Теплота Духа Святаго» (sic!). За этим следует такое объяснение: «Вливается же и горячая вода в Чашу, как указывает Василий Великий, чтобы показать теплоту Святого Духа. A Иоанн Дамаскин в 4-ой песни канона на Пятидесятницу говорит: «Баню божественную пакибытия словом растворив, сосложенное естество, дождоточиши ми струю от нетленнопрободеннаго Твоего ребра, о Божий Слове, запечатлея теплотою Духа». Но кто-то другой из святых сказал сие: «Кровь, огонь и курение дыма». И берет иерей верхнюю святую частицу…». [709]
Кодекс № 809 (1260 г.) той же патмосской библиотеки повелевает при вливании теплоты произносить: «Теплота Духа Святаго. Аминь». [710]
Кодекс 1306 г. (Илитарий есфигменской библиотеки) изменяет эту формулу так: «Теплота исполнь веры Духа Святаго. Аминь». [711] Это почти современная редакция.
Эта же фраза повторяется двумя Евхологиями XV века. [712] Но наряду с этим держится еще и прежняя формула: «Теплота Духа Святаго. Аминь». [713]
Святогробский служебник XVI века содержит очень расширенную формулу: «Благословенна святая теплота Всесвятаго Духа, ныне и присно», — a потом: «теплота веры Духа Святаго. Божественная баня пакибытия». [714]
Из этого ясно, что все изменения в чине теплоты сводятся к принятию той или иной формулы: «Теплота Святаго Духа» (древнее) или же «теплота веры исполнь Духа Святаго. Аминь».
В связи с этим изменяется и богословско-символическое толкование этого литургического акта. Здесь находим интересные подробности.
В. Символика чина «теплоты».
Византийская Литургия больше, чем все другие типы евхаристического богослужения, исполнена мистико-символического значения. В других литургиях евхаристическое приношение и самое Таинство Святых Тела и Крови совершается с гораздо меньшим символизмом и мистическими представлениями. За Византийской Литургией виден гораздо более яркий трагический фон, вызывающий ряд богословских прозрений и символов. Литургии Запада, равно как и Александрийские и Месопотамские, содержат в себе только непосредственно евхаристический момент. Византия вплела в литургическую ткань много богословских и мистических узоров. Верно замечает Грондис, что два образа характерны для представления сирийского монашества, это — оставленный на Кресте Богочеловек, источающий из Своего пречистого ребра Свою Кровь, и второе — величественное видение Небесной Литургии, в которой Небесные Силы невидимо окружают Тело Христово и служат Ему. [715] В самом деле, в нашей Литургии вся евхаристическая драма проходит целиком в символических образах и видениях. Вифлеем в проскомидии соединяется с закланием Агнца, от века предуказанного в Жертву; первая часть литургии оглашенных символизирует жизнь Христа в Назарете; малый вход — выход на проповедь; великий вход — шествие на Страдание; поставление Даров на престоле — положение Спасителя во Гроб; рядом с этим видится Небесная Литургия, служение бесплотных Сил. Исполняется все это в повествовании о Сионской горнице.
Литургическое богословие Византии не могло в своих таинственных прозрениях пройти мимо Распятого Искупителя, источающего Свою Кровь, предающего Дух и воскрешающего. Богословская мысль знает и твердо помнит, что Христос Спаситель в Своей смерти отличается от всех людей. «Плоть Его не видела тления, и душа Его не осталась в аду» (Пс. 15:10; [716] Деян. 2:31 [717]). — «Смерть Христова для Тела Его была лишь глубоким сном или обмороком, — говорит прот. С. Булгаков. — Связь Божественного Духа с Телом не была окончательно прервана. И это, хотя временно и оставленное Духом, но живое Тело имело в Себе Кровь». [718] Эта живая Кровь и истекала из Его пречистого ребра, прободенного копьем римского воина.
Данные археологических изысканий показывают, что в Византии только в XI веке, a потом под ее влиянием в Италии уже в XIII веке начинает распространяться изображение Спасителя, умершего на Кресте. Произошло это, по мнению Грондиса, под влиянием учения Никиты Стифата (Nicetas Pectoratus), ученика преп. Симеона Нового Богослова, ясно учившего, что смерть Богочеловека отличалась от смерти других людей, — Дух Его не оставил и в смерти. Он развивал свою мысль по поводу спора с латинянами об употреблении опресноков. Вот каковы его рассуждения по этому спорному литургическому обычаю, равно как и о теплоте:
«…Обратите внимание, что в пресном хлебе нет никакой живительной силы; поистине он мертв. Обратно этому, в хлебе кислом, т. е. в Теле Христовом, находятся три живых вещества (элемента), подающих жизнь всем, кто достойно Им питается, т. е. Дух, вода и Кровь, как свидетельствует сам Иоанн (евангелист), положивший главу свою на перси Господа:
