Арчибальд Кронин - Ключи Царства
"Пища и отдых" — эти слова передавались друг другу зрителями, как забавная шутка. Священник терпеливо продолжал:
— Вы же видите, как измучена женщина-миссионерка. — (Миссис Фиске, и правда, стояла в полуобмороке). — Может быть, какой- нибудь добрый человек даст ей горячего чаю.
"Чаю… горячего чаю…" эхом отозвалась толпа, сдвигаясь теснее вокруг. Они были уже на расстоянии вытянутой руки от миссионеров. Вдруг старик в переднем ряду с обезьяньей жадностью ухватился за часовую цепочку доктора.
Это послужило сигналом к началу грабежа — деньги, молитвенник, Библия, обручальное кольцо, старый карандаш священника в серебряной оправе — через три минуты маленькая группа лишилась всего, кроме ботинок и одежды. Когда эта свалка прекратилась, взгляд одной из женщин был привлечен неярким блеском черной пряжки на шляпе у миссис Фиске. Она тут же вцепилась в нее. Понимая, какая страшная опасность ей угрожает, миссис Фиске издала пронзительный крик и с храбростью отчаяния вступила в борьбу. Но все было напрасно. Пряжка, шляпа и парик, — все вместе, — были сорваны с ее головы и цепко зажаты в руках нападающей стороны. В мгновение ока ее лысая голова, беспощадно выставленная напоказ, засияла во всей своей гротескной и ужасной наготе. Все затихли. Потом раздался взрыв смеха, пронзительных криков, насмешек и издевательств. Миссис Фиске закрыла лицо руками и разразилась горючими слезами. Доктор робко попытался прикрыть череп жены носовым платком, но кусочек цветного шелка был немедленно сорван и исчез у него на глазах. Бедная женщина, подумал отец Чисхолм, сострадательно отводя глаза в сторону.
Внезапное появление капрала прекратило веселье столь же быстро, сколь быстро оно возникло. Толпа рассеялась, когда миссионеров увели в одну из пещер, отличавшуюся от других тем, что она была снабжена тяжелой решетчатой дверью, которая тут же захлопнулась за ними.
— Ну, — сказал отец Чисхолм, помолчав, — по крайней мере здесь мы уже будем одни.
Они долго молчали. Маленький доктор, усевшийся на земляной пол и обнявший одной рукой свою плачущую жену, уныло сказал:
— Это после скарлатины. Она схватила ее в первый год нашего пребывания в Китае. Агнес болезненно относилась к этому). Мы так старались, чтобы никто не узнал.
— Никто и не узнает, — не задумываясь, соврал священник. — Джошуа и я будем молчать, как могила. Когда мы вернемся в Байтань, все можно будет исправить.
— Ты слышишь, Агнес, дорогая моя? Умоляю, перестань плакать, моя любимая.
Заглушённые рыдания стали слабее, потом совсем затихли. Миссис Фиске медленно подняла заплаканные глаза с покрасневшими веками.
— Вы очень добры, — сказала она, с трудом подавляя слезы.
— Между прочим, они, кажется, оставили мне это, вот… если это может вам пригодиться… — отец Чисхолм извлек из внутреннего кармана большой цветной носовой платок.
Она смиренно и благодарно взяла его и завязала наподобие чепца с кокетливым узлом за ухом.
— Ну вот, ну полно, моя милая, — Фиске похлопал ее по спине. — Ты опять выглядишь очаровательно.
— Правда, милый? — она даже слегка улыбнулась чуть-чуть кокетливо. Ее настроение поднялось. — Ну, а теперь посмотрим, что можно сделать, чтобы хоть немного привести в порядок этот несчастный яофан.
Сделать почти ничего нельзя было: в пещере, размером не более девяти футов в глубину, не было ничего, кроме какой-то разбитой посуды и насыщенного влагой мрака. Свет и воздух проникали в нее только через щели в забаррикадированном входе. В пещере было уныло, как в могиле. Но измученные пленники тут же растянулись на полу и сразу заснули. В полдень их разбудил скрип открывающейся решетки. В яофан проник луч солнца. Затем туда вошла женщина средних лет. Она принесла кувшин горячей воды и два каравая черного хлеба. Остановившись, женщина наблюдала, как отец Чисхолм протянул один хлеб доктору Фиске, а затем молча разломил второй пополам и дал половину Джошуа. Что-то в ее позе, в ее смуглом и каком-то угрюмом лице заставило священника внимательно взглянуть на нее.
— Да ведь это же Анна! — воскликнул он, вздрогнув от изумления. — Ведь вы Анна?
Она не ответила. Дерзко выдержав его взгляд, женщина повернулась и вышла.
— Вы знаете эту женщину? — быстро спросил Фиске.
— Я не уверен… Хотя нет, я уверен, что это она. Когда она была девочкой, она жила у нас в миссии… и она убежала.
— Это не делает большой чести вашему воспитанию, — впервые в голосе Фиске послышалось раздражение.
— Ну, это мы еще увидим.
В эту ночь они спали плохо. Неудобства возрастали с каждым часом заключения. Они по очереди ложились у решетки ради возможности подышать ночным влажным воздухом. Маленький доктор непрерывно стонал:
— Этот ужасный хлеб! О, Господи! У меня все кишки от него завязались узлом.
В полдень Анна снова пришла и принесла опять горячую воду и миску пшенной каши. На этот раз отец Чисхолм был осмотрительнее и не назвал ее по имени.
— Как долго нас будут держать здесь?
Сначала она будто и не собиралась отвечать, потом равнодушно сказала:
— Два человека отправились в Байтань. Когда они вернутся, вас освободят.
Неугомонный доктор Фиске вмешался:
— Не могли бы вы раздобыть для нас пищу получше и одеяла? Мы заплатим.
Женщина испуганно покачала головой. Но, уходя и опуская решетку, она сказала:
— Заплатите, если хотите, мне. Ждать вам теперь недолго. Это ерунда.
— Ерунда! — опять застонал доктор Фиске после ее ухода. — Пусть бы у нее так болели все внутренности, как у меня.
— Не отчаивайся, Уилбур, — убеждала его из темноты миссис Фиске. — Вспомни, что мы уже бывали в таких переделках.
— Мы тогда были молодыми, а не такими старыми клячами, как сейчас… еще чуть-чуть и мы бы уехали домой… А этот Вай… он особенно зол на миссионеров… они мешают ему… Он хочет вернуться к старым добрым временам, когда преступления приносили доход.
Она настаивала:
— Мы все должны сохранять бодрость. Слушайте, нам надо отвлечься. Только не разговорами, а то вы оба сейчас же начнете ссориться из-за религии. Давайте поиграем. В самую глупую игру, какую только можно придумать! Давайте играть в "животное, овощ или минерал". Джошуа, ты не спишь? Хорошо. Теперь слушайте, я объясню вам как играть.
Они с героическим усердием занялись отгадыванием. Джошуа проявил неожиданные способности. Вдруг веселый смех миссис Фиске прервался, и все затихли. Потом на них навалилась тягучая апатия, перемежающаяся прерывистым сном. Бессмысленные, беспокойные движения выдавали их тревогу.
— О, Господи! Они уж, конечно, должны были бы вернуться, — весь следующий день Фиске твердил эту фразу.
Его лицо и руки стали горячими на ощупь. Отсутствие сна и воздуха вызвало у него лихорадку. Только к вечеру громкие крики и лай собак возвестили о позднем прибытии посланных. Потом наступила гнетущая тишина. Наконец послышались приближающиеся шаги, и решетчатая дверь распахнулась. Повинуясь команде, они выползли на четвереньках из своей пещеры. Свежесть ночного воздуха, ощущение свободы и пространства принесли им несказанное облегчение, опьянили, довели чуть не до исступления.
— Благодарение Богу! — вскричал Фиске. — Теперь все будет хорошо.
Конвои отвел их к Вайчу, он сидел в своем жилище на циновке из пальмовых волокон. Возле него стояла лампа и лежала длинная трубка. Высокая неопрятная комната была пропитана горьким запахом мака. Около Вая стоял солдат, с обвязанной грязной окровавленной тряпкой рукой. Пятеро других, среди которых был и капрал, ожидали у стен, держа в руках трости из ротанга[62].
Пронзительное молчание встретило пленников. Вай изучал их с какой-то глубокой задумчивой жестокостью. Это была жестокость скрытая, которую можно было скорее почувствовать, чем увидеть по его бесстрастному, как маска, лицу.
— Доброхотный дар не был уплачен, — в его ровном голосе не было никаких эмоций. — Когда мои люди приблизились к городу, чтобы получить его, один из них был убит, другие ранены.
Отец Чисхолм содрогнулся. Случилось то, чего он так боялся. Он сказал:
— Может быть, ваше поручение не было выполнено. Носильщик был напуган и мог сбежать к себе домой в Шаньси, не заходя в Байтань.
— Вы слишком разговорчивы. Десять ударов по ногам. Священник ожидал этого. Наказание было жестоким: длинный твердый прут, которым орудовал один из солдат, был квадратного сечения и особенно больно терзал его голени и бедра.
— Посланный был нашим слугой, — заговорила миссис Фиске, подавляя негодование. На ее бледных щеках выступила краска. — Шанту не отвечает за его бегство.
— Вы тоже слишком разговорчивы. Двадцать оплеух.
Ее сильно били по щекам, а доктор дрожал и рвался к ней.
— Теперь, если уж вы такие умные, скажите мне, почему, если ваш слуга сбежал, посланных мной людей ожидали и устроили им засаду?
