Станислав Сенькин - Афонские рассказы
– Исчезнуть? Хм. А как же мои дела? Мои дома в Лондоне? Моя семья, наконец? Они тоже должны исчезнуть? Моя дочь нуждается в родительской опеке, сын может погибнуть от героина. Как я их всех оставлю?
– Если ты не откажешь Жабе – умрешь; если откажешь – тоже умрешь. Так или иначе, твоя семья останется без тебя или, и того хуже, они будут отвечать за тебя. Какого совета ты ждешь от меня?
Брокер замялся:
– Ну, помолитесь там, свечу запалите перед чудотворной иконой. Я в долгу не останусь. Есть же какие-то духовные методы…
– Хорошо-хорошо, я помолюсь. Иди. – Старец отвернулся и сказал своему келейнику по-гречески:
– Следующий.
– Постойте. Что вы мне посоветуете? – Брокер опустил глаза и сложил руки в молитвенном жесте. – У меня действительно безвыходная ситуация.
– Знаешь что я тебе скажу? – Старец прищурился и кашлянул в кулак. – Поживи в монастыре Филофей месяцок, это здесь, рядышком. Никому ничего об этом не говори, только жене, чтобы не волновалась. Через месяц будет праздник Преображения Господня. Поднимись на гору, помолись в храме, приобщись Святым Тайнам и ничего не бойся. Верь мне: твоя жизнь изменится к лучшему.
Будущий монах Серафим хотел было что-то возразить, но передумал. Обращение к старцу показывало, что у него самого не хватает ни смелости, ни силы, чтобы справиться с искушением. А спорить с монахом и настаивать на своем было подобно тому, как если б этот старец пришел к нему на биржу и стал учить, как лучше играть на повышение или какие акции лучше покупать. Раз он решил обратиться к духовному специалисту – значит, нужно выполнять его указания и советы.
Переборов себя, брокер пришел к игумену Филофея и попросил у него разрешение пожить до Преображения Господня. Ему понравилась монашеская жизнь. Когда после литургии, причастившись Святых Тайн, брокер смотрел с вершины Афона на виднеющийся вдали Олимп, где обитали призрачные олимпийцы, на которых равнялся Жаба, он постепенно начал понимать, где на самом деле находится истинная радость.
По приезде в Лондон он вернулся на биржу. Но как только он начал втягиваться в прежнюю жизнь, его вновь принялся донимать Жаба, которому все-таки удалось подмять этот злополучный «Инвест-билдинг». Поглощенный успехом, он вполне удовлетворился отговоркой брокера о мнимой болезни, от которой он якобы лечился в Греции. Жаба лишь посмеялся над тем, в какую дыру брокер поехал лечить свою больную печень. Ведь в Греции одна из худших медицин Европы. «И одна из лучших духовных лечебниц мира – Афон», – подумал брокер. Но об этом он Жабе не сказал. После этого их пути начали постепенно расходиться.
Через какое-то время будущий монах Серафим возненавидел биржу и свою работу. Ему все чаще снился Афон и тихая монашеская служба. Он перестал вести светский образ жизни, расстался с любовницей, растерял прежних приятелей и лишился расположения Жабы. Удивительно, но жена поняла и с сочувствием отнеслась к происходившим в его душе изменениям. Она не препятствовала его частым поездкам на Афон за советом к старцу. Денег у них было достаточно, чтобы вести безбедную жизнь и не работать. Будущий монах оставил биржу и стал ездить по святым местам, очищая свою душу от грязи прежней жизни.
Однажды брокер остался на Афоне на несколько месяцев. Все это время он с ревностью неофита молился за детей и жену. И вот как-то раз она сообщила ему по телефону, что сын избавился от пристрастия к героину, а дочь примерно учится в колледже и решила получить нормальную профессию. Это были хорошие новости.
Тогда бывший брокер спросил супругу, не против ли она, чтобы он остался в монастыре навсегда? А она неожиданно согласилась.
Вот и вся история отца Серафима, которую он тогда просил хранить в тайне. Сегодня я нарушаю его тайну с его же благословения, изменив места и другие детали.
Но самую суть я оставил без изменения: есть люди, которые, вкусив олимпийской «амброзии» власти, приносящей деньги, и удовольствий, меняют свои дворцы на монашеские кельи. Спустившись бегом с Олимпа, они медленно и с трудом поднимаются на Афон.
А иные, влача унылое нищенское существование, не способны переступить порог ближайшей церкви, где могут получить реальную духовную помощь. Ведь изменяя внутреннее, мы изменяем и внешнее. Многие и многие с завистью смотрят на жизнь людей, подобных Жабе, считая гроши и бранясь с ближними. И если сердца их будут вместе с Жабой, поплывут они с ним в одной лодке в темный и мрачный Аид, от чего да упасет всех нас милосердный Господь!
Искушение во время поста
Шла третья седмица Великого поста, и послушник одного из святогорских монастырей Стелиос сильно заскучал. Уныние и слабость заставляли его часто звонить друзьям в Салоники и поэтому даже без благословения духовника завести собственный мобильный телефон.
Стелиос нес послушание на клиросе и помогал в саду. Раньше он редко скучал в монастыре, так как почти не имел свободного времени. А то время, что оставалось после послушаний и молитв, он старался заполнить душеполезным чтением святоотеческой литературы. К тому же он хотел за год-два выучить наизусть Псалтырь. Старая мирская жизнь не привлекала его. Стелиос проводил уже третий Великий пост в монастыре, и среди братии ходили слухи, что в этот пост игумен пострижет его в рясофор.
И вдруг его обуяла ужасная тоска. Но вместо того, чтобы со слезами исповедовать духовнику грех уныния, послушник стал искать развлечений. Он выпросил у одного рабочего пачку газет и принялся их читать, в то время как Псалтырь и Ефрем Сирин оставались лежать на столе открытыми на тех же страницах, что и неделю назад. Такое развлечение спасало на время от скуки, но расслабляло душу, которая в пост подвергалась дьявольским нападкам еще сильнее, чем в обычное время, и не имела сил противостоять греху.
Один грех порождает другой: Стелиос решил просить у игумена благословение на поездку в Салоники. Для этого необходимо было выдумать благовидный предлог – проще говоря, красиво солгать, то есть поступить совсем уж некрасиво. Стелиос обманул игумена, сказав, что его бабушка при смерти и хочет с ним повидаться. В другом монастыре его могли бы не отпустить даже на похороны матери, но их игумен, по сравнению с игуменами других монастырей, давал послушникам большую свободу, полагая, что нельзя принудить к исполнению монашеского долга силою и выбор послушника должен основываться на его доброй воле.
Игумен, конечно, посоветовал Стелиосу помолиться о здоровье бабушки, не выходя из монастыря, потому что пост – время особых искушений. Но когда Стелиос начал настаивать на своем, игумен смирился и отпустил его, попросив никуда, кроме больницы, где лежала бабушка, не ходить. Послушник обещал исполнить его просьбу.
– Дай Бог, чтобы так и было, – отечески благословил послушника игумен, но в его словах ощущалась тревога. От него не укрылось, что Стелиос пребывает в искушении, но на сердце ему легло, что эта поездка может послушника чему-то научить. Сам же игумен решил в день поездки усердно помолиться за Стелиоса.
Вот он уже плыл на пароме, встречая знакомых монахов, в основном келиотов, которые тоже ехали в Салоники. «А что тут такого? Правильно я поступил, – думал Стелиос. – Лучше, чем если бы когда-нибудь не выдержал скуки и сорвался. А тут и благословение игумена получил…» Про свою ложь он старался забыть, внушая себе, что это «ложь во спасение». Ведь он не будет шататься по барам и есть мясо, запивая его вином, а посетит базилику Дмитрия Солунского, приложится к святым мощам, переночует у бабушки, которая действительно болела, хотя при смерти, конечно же, не была. Уж как она рада будет увидеть своего внука! А на следующий день он первым же автобусом вернется в монастырь и продолжит читать Ефрема Сирина и учить девятую кафизму.
К тому времени, как паром причалил в Уранополисе, Стелиос полностью утвердился в своем выборе, все еще не осознавая, кто ему нашептал все эти «правильные мысли».
Он зашел в один ресторанчик и заказал себе овощное рагу. Потом кофе, потом чорбу из фасоли, потом опять кофе с лукумом… – до автобуса было еще много времени. Ему стало весело и радостно на душе – уныние ослабило хватку, демон на какое-то время отошел в сторону, наблюдая, как старательно Стелиос следует его указаниям.
Ехать до Салоников несколько часов в переполненном автобусе было утомительно, но Стелиос радовался и этому. После монастырского однообразия мирская сутолока казалась приятным развлечением. Пассажиры болтали по-гречески темпераментно, громко перебивая друг друга, монашествующие больше дремали или молились по четкам. Но Стелиос не относился к их числу.
Он смотрел из окна, как удаляется гора Афон, освещенная вечерними солнечными лучами. Над вершиной горы, где находился храм Преображения, Стелиос заметил небольшое облачко. Закат золотил землю, а небо отливало пурпурным цветом. «Как же красив мой дом, – подумал послушник с теплотой, – сам вид его олицетворяет покой и силу…» В этот момент дорога начала петлять в ущелье, и Афон исчез из вида. Затем гора вновь показалась в ином ракурсе, она была так же величественна и прекрасна, только облачка не было. Его развеял внезапно набежавший февральский ветер. Солнце уже было у горизонта, приближалась темнота.
