Старец Иосиф Исихаст - Выражение монашеского опыта
Главная жизненная забота блаженных старцев определялась речением Господа, Который возлагает на монаха, как и на всякого верующего, долг самоотречения. Вступление верующего в Небесное воинство начинается с этой ступени, и не случайно Господь подчеркивает: «Тот, кто не отвергается себя и не возненавидит душу свою, не является Моим учеником». [250] Старцы познали на деле, благодаря как собственному огромному опыту, так и опыту своих старцев, которым они верно служили, что все сооружение «мерзости запустения», которое и является и называется «ветхим человеком», состоит из эгоизма. Такова вся сущность грешной личности, весь состав извращенных и противоестественных стремлений и действий омертвелого и смертного человека. Потому‑то они были безжалостны ко всему, в чем содержались и скрывались частички этого «эго», и, осуществляя курс лечения этой болезни, проявляли неотступное самоотречение. Блаженные старцы, будучи подлинными учениками древних отцов, знали, что лишь тот человек, который «отвергается себя» и «ненавидит душу свою», исполняет первую и главную из Господних заповедей. «Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную». [251]
Через призму этого можно увидеть объяснение тому, почему эти преподобные подвижники сами неослабно соблюдали свой строгий распорядок, не допуская ни малейших уступок, хотя к моим немощам часто проявляли снисхождение. Будучи опытными и проницательными аналитиками, они знали не только глубины сатаны, но и всю глубинную сущность его деятельности, которая является грехом. Это прекрасно сформулировал святитель Иоанн Златоуст, один из трех светильников нашей Церкви, сказавший, что «диавол есть грех». Они знали, что тайным убежищем и укрытием для главного зла является эгоизм, настоящая сущность и имя которого — самолюбие, и потому пытались выставить против него самую крепкую оборону. Подогревая посредством веры жар Божественной ревности, они считали самоотречение своим неизменным долгом, так что все их стремление было направлено к одной главной цели — подчинить все свои помышления «послушанию Христову». [252] В том, что касалось исполнения внешних обязанностей деятельной жизни, они подчиняли себя рамкам предписаний и уставов, которые соблюдали с такою точностью, какая только могла быть достигнута, даже когда это уже становилось навыком и привычкой. Когда я со своей тогдашней юношеской наивностью спрашивал, для чего нужно такое упорство в отношении уставных предписаний, они кротко отвечали, что когда Бог создал разумные существа, то первым, чего Он от них требовал, было точное соблюдение данных им предписаний и заповедей. Они же, пока в точности исполняли все это, сохраняли свое достоинство и пребывали с Богом, но едва преступили заповедь, погибли и все создание увлекли в тление. Поистине, сколько мудрости в духовном опыте и суждениях старцев!
Речение пророка Давида: «За словеса устен Твоих аз сохраних пути жестоки» [253] — было квинтэссенцией всех усилий преподобных старцев, их деятельной и созерцательной жизни. Старцы понимали истинный смысл этого изречения, связывая его не с воздаянием Богу и искуплением человеком своих грехов, как ложно учат западные богословы, но с подчинением человека посредством послушания Богу и с учением о Божественной благодати, без которой нельзя «делать ничего». [254] Для лучшего понимания сказанного приведем слова великого и премудрого отца нашего преподобного Макария Египетского: «Горе душе, если она пребывает только в пределах своего естества и надеется только на свои дела, не имея общения с Божественным Духом, ибо она умирает, не удостоившись жизни Вечного Божества». [255]
Усердное почитание отцами этого вида трудолюбия, связанного со строгим исполнением распорядка и уставных требований, вело свое начало от глубокого сознания того, что подчинение Божественной воле является важнейшим условием обращения к Богу, а также соединения с Ним, что было разрушено и уничтожено грехопадением. Ибо в чем же заключалась причина отпадения от Бога, если не в одном лишь преслушании и поиске способа самосохранения и совершенствования без Божественной благодати? Явление Бога Слова, воспринявшего нашу природу; обновило для человека путь к достижению его первоначальной цели. Сам Господь был послушным даже до смерти, [256] чтобы показать невозможность возвращения к жизни и бессмертию без общения с Богом и подчинения Ему. Мудрые старцы, пренебрегая абстрактной верой, состоящей, согласно Господнему слову, лишь в произносимом устами: «Господи, Господи», хотя не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, [257] остановились на решительном признании необходимости точного соблюдения Божественных заповедей и, таким образом, на деле запечатлели всецело владевшую ими любовь к Богу. «Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот любит Меня;… и явлюсь ему Сам. [258] Они, открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу» [259] Господа, Который «был послушным даже до смерти» [260] и не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить, [261] преображались в тот же образ от славы в славу, как от Господня Духа. [262]
Когда Бог Слово, «ничем не уступая Отеческому величию», [263] совершал воссоздание нашего естества, Он хвалился воспринятым им состоянием совершенного послушания, которое является главным средством исцеления, или, лучше сказать, воскресения всего человечества. «Я сошел с небес, — говорит Он, — не для того, чтобы творить волю Мою, но волю пославшего Меня Отца». [264]
Итак, Своим действительным подчинением и послушанием Он вернул человеческое естество, виновное в отступничестве, в состояние равновесия в пределах законов естества, в котором оно подчинено и причастно нетварным Божественным энергиям, то есть вышней Божественной благодати Святого Духа. И вновь процитируем святого Макария, утверждающего, что «природа человеческая, если она останется нагою наедине с собой и не примет причастия Небесного Естества (Божественной благодати) и соединения с Ним, ничего не исправит, но пребудет нагою и порочной, в пределах своего естества во многой скверне».
Подчеркивая это значение обращения к Богу и связи с Ним, богомудрые отцы наши положили свои пределы, уставы, предписания и заповеди, которые сохраняли со строгостью и верой, так что никакое основание или причина не могли отвлечь их от главной цели. Поскольку же они, по благодати Христовой, уже в этой жизни сподобились Его Божественных обетований, то смогли оставить для нас описание собственных подвигов, служащих нам ориентирами и указателями курса плавания в темной ночи жизни сей, в которой мы совершаем свой путь.
Небольшой труд нашего приснопамятного отца, о котором идет речь, имеет именно эту цель. Я надеюсь, что при содействии благодати Христовой и молитв старца смогу, несмотря на недостаток собственных сил, составить комментарий к этому сочинению для лучшего его понимания, что необходимо ввиду присущего ему своеобразия.
Как было сказано, приснопамятный старец назвал свой труд «Десятигласной трубой» и разделил на десять частей.
ЗВУК ТРУБЫ ПЕРВЫЙ
О телесном благочинии
Под этим заголовком старец помещает разъяснение часто описываемого отцами «деятельного благочестия», к которому относятся дела, совершаемые посредством тела. Важность его подчеркивает великий безмолвник авва Исайя, говоря: «Итак, будем стоять в страхе Божием, совершая делание наше». Святые отцы определяют делание как «восхождение к созерцанию» [265] и необходимую ступень, служащую введением в совершенство и освящение.
Будучи безмолвником, наш трудолюбивейший старец предлагает свой распорядок, который мы изложим впоследствии, основанный на его собственном уставе и системе. Этот распорядок, конечно, не обязательная заповедь, предназначенная для точного исполнения, но идея благочиния и подвижничества, которой каждый может следовать в соответствии с местом и образом своей жизни. Приснопамятный безмолвник (как и я, живший вместе с ним) во все времена года уделял время с утра до полудня ручному труду. После полудня была главная трапеза, или обед, и это он упоминает как первый пункт своего распорядка.
«Когда съешь ты пищу, полагающуюся тебе по уставу, поспи довольное время». Излишне подчеркивать значение воздержания как первой ступени для желающего подвизаться. После обеда старец рекомендует телесный покой, чтобы вслед за отдыхом сил телесных и душевных можно было с готовностью начать свое чисто духовное делание. Действительно, сколь многого может достичь человек, если подготовится к этому своему занятию! Тело, не угнетаемое ни голодом, ни пресыщением, поскольку после обеда прошло достаточно времени, находится в самом подходящем состоянии, для того чтобы по мере сил потрудиться, как наставит человека его произволение. С другой стороны, ум, когда человек проснется после спокойного отдыха, с первым же усилием легко направляет свою первую мысль и слово, свою молитву или соответствующее созерцание куда ему угодно, то есть, конечно, к Богу. За время своего долгого безмолвнического подвижничества старец с точностью определил способы, содействующие духовному совершенствованию и преуспеянию, превосходно объединив то, что для этого предлагали наши древние отцы. В результате теперь в кратких правилах, которые он оставил нам, можно встретиться с воплощенным и воспроизведенным в неизменном виде отеческим преданием. Можно сказать, что мы «якоже слышахом, тако и видехом» [266] неувядающее Священное Предание нашего святого Православия. После полуденного отдыха приснопамятный старец советует подвижнику начать с последования вечерни, обычно совершаемой по четкам (согласно достоверному преданию, она должна состоять примерно из пятнадцати сотниц). Делать это следует без спешки, спокойно, с пониманием смысла произносимой молитвы. После этого он разрешает, если нужно, выпить кофе или чего‑нибудь подобного, а затем, в безмолвии, приступить к повечерию, соединенному, согласно монашескому обычаю, с акафистом Владычице нашей Богородице. Согласно другому совету старца, во время молитвы предпочтительнее находиться в темноте, поскольку это помогает с большей легкостью удерживать ум, который при свете обыкновенно рассеивается. Благодаря этому подвижник вступает в более глубокую степень молитвы, по слову Господа: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне». [267] Хотя главной заботой и постоянным занятием старца была, в соответствии с отеческим преданием, краткая молитва: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», он, однако, советовал начинать с какой‑либо молитвы в виде исповедания, способной вызвать теплоту сердечную. Одну такую молитву я приведу дословно, как она была написана им самим:
