Александр Мень - История религии (Том 1)
Калабрийского. Вопросы истории религии и атеизма. М., 1959. Т. 7). Иоахим
оказал огромное влияние на дальнейшее развитие христианской эсхатологии и
философии истории. Сказалось оно и на русской религиозной мысли, которая
была захвачена идеей Третьего Завета (Мережковский, Бердяев, Флоренский). У
Чаадаева и особенно у Вл. Соловьева грядущее связывалось со всемирной ролью
католический теократии, подобно тому как впоследствии и Тейяр долгое время
видел в прогрессе западной цивилизации преимущественно положительные
стороны. Только перед смертью Соловьев встал на "катастрофическую" точку
"рения ("Три разговора"). Наиболее резко очерченную форму оптимистический
финализм принял в концепции Николая Федорова, который гипертрофировал
христианское учение об активности человека и как бы отдал ему в руки все
дело преображения мира. Таким образом возникла его утопия, в которой
человечество само (научными методами) воскрешает мертвых и управляет
(опять-таки научными методами) силами природы (См. его: Философия общего
дела. Т. 1-2. 1906-1913). Как мы видели (приложение S), Федоров оказал
влияние и на Циолковского, мечтавшего о покорении космоса.
_____________________________________________
* Сторонники учения о Тысячилетнем Царстве Христовом в конце истории.
Учение Тейяра де Шардена о переходе человечества к "точке Омега"
является, по существу, одним из вариантов хилиастического толкования
истории. Правда, "точка Омега" есть для него уже выход за пределы собственно
истории. "Принятие Бога в сознание самой ноосферы, - говорит он, - слияние
кругов с их общим Центром не является ли откровением "Теосферы"?"
(Construire La Terre. Paris, 1958. P. 28). Но и в этом он единодушен с
хилиастами, которые считали "Тысячелетнее Царство Христово" лишь прелюдией к
сверхисторическому бытию мира: "новому небу и новой земле". С этим согласны
сторонники всех христианских учений. Все они говорят о грядущем как о
совершенно иной, высшей форме существования человека в лоне божественного
Света.
x x x
Подводя итог, мы можем сказать, что эволюционизм, идея синтеза науки и
религии, вера в ценность твари и материи и, наконец, оптимистический
финализм - все это было в достаточной степени присуще христианской
религиозной мысли до Тейяра. Однако дар "ясновидца материи" позволил ему так
обобщить предшествующие идеи, что это обобщение получило форму как бы нового
религиозного учения.
Остановимся теперь вкратце на основных этапах развития его идей и на
важнейших принципах тейярдизма в связи с жизнью самого ученого.
x x x
Мари Жозеф Пьер Тейяр де Шарден родился в 1881 году в интеллигентной
семье. Христианское воспитание он получил от своей матери, которая в
религиозном отношении была прямой противоположностью своему двоюродному деду
- Вольтеру. В детстве Пьер отличался какой-то особенной любовью к камням,
земле, тайнам природы. Задолго до осмысления Вселенной как "божественной
среды" он уже остро ощущал ее красоту и священность (Grenet P. Ор. cit. P.
59).
В 1892 году Тейяр поступает в колледж Общества Иисуса, а когда через 7
лет оканчивает его, у него уже созрело решение вступить в Орден иезуитов. В
1900 году (в год смерти Вл. Соловьева) Тейяр уже новоначальный член Общества
Иисусова, а через год приносит иноческие обеты. Тейяр продолжает свое
образование, получает ученую степень. Наставники благословляют его на
занятие естественными науками. Так монах становится ученым. Он принимает
участие в экспедиции в Египет, где его окончательно пленяют геология и
палеонтология. Этим сферам науки он останется верен до конца своих дней.
В мировоззрении Тейяра можно найти следы влияния разных мыслителей,
преимущественно это французские философы. В своих идеях о единстве
человечества он чем-то связан с Огюстом Контом ("Grand Etre"); на
формирование идеи о "точке Омега" несомненно оказало воздействие "Будущее
науки" Ренана; особенно ощутимо влияние Бергсона с его учением о "творческой
эволюции".
В 1911 году Тейяр принимает сан. Его работы в области палеонтологии
соприкасаются с проблемами антропогенеза. Его захватывает волнующая тайна
происхождения человека. Дружба с аббатом Анри Брейлем, ведущим французским
палеонтологом, приводит его на позиции эволюционного понимания
антропогенеза.
В 1914 году монах-ученый мобилизован в армию в качестве санитара.
Фронтовая жизнь вводит его в мир особых переживаний: В эссе "Ностальгия
фронта" (1917) он говорит о том значении, которое имеет для души
соприкосновение с опасностью, трагедией. смертью. Оно дает чувство
значительности, величия жизни, помогает преодолеть пошлый и будничный взгляд
на вещи. Тейяр - романтик, романтик в самом высоком и серьезном значении
слова. Для него весь окружающий мир, вся природа, все люди горят
переливающимся пламенем вселенских тайн. Он чувствует свою неразрывную связь
с материей, страдает от ее разрушимости и непрочности и находит высшее ее
утверждение в пронизывающем ее Духе.
В годы войны он уже много пишет, пытаясь выразить открывающееся ему
видение мира. Демобилизовавшись, Тейяр получает дипломы по ряду отраслей
естествознания, а в 1922 году защищает диссертацию по палеонтологии. С 1920
по 1923 год он преподает в парижском Католическом институте на кафедре
геологии. В 192Л году происходит важнейшее событие в жизни Тейяра. Он
оставляет преподавание и принимает участие в большой экспедиции в Азию.
С этого времени в течение многих лет ученый делит со своими спутниками
трудности полевой работы. Он проходит по древним путям Монголии, изучает
геологию Китая, вместе с Блэком и Пэем открывает кости синантропа в
Чжоу-коу-тяне, странствует по Индии, Бирме, Яве, Африке, Америке. В какой-то
степени эти путешествия сыграли для Тейяра ту же роль, что и путешествие на
"Бигле" для Дарвина. В соприкосновении с миром нетронутых пустынь, в
непосредственном изучении людей и природы вдали цивилизации, в прослеживании
путей эволюции на окаменелостях, извлеченных из земли своими руками,
формировалось миросозерцание Тейяра. Во время экспедиций, оставаясь лицом к
лицу с первозданным безмолвием пустынь, он переживал часы глубоких
космических прозрений. Вселенная все более и более открывалась ему как
божественная Плоть, как участница мирового таинства. Там он написал
"Вселенскую литургию", полную вдохновения и пронизанную ясновидением
космоса. Это удивительные молитвы, родственные по духу творениям великих
мистиков. Он видит Бога, одухотворяющего весь мир, и приникает к Нему,
полный доверия и любви: "Искрящееся Слово, пламенная Мощь, Ты, Который
замесил такое множество, чтобы вдохнуть в него Твою жизнь, о прошу Тебя,
опусти на нас свои могучие руки, свои заботливые руки, свои
всеприсутствующие руки, руки, которые не касаются ни там, ни здесь в отличие
от рук человека, но которые... одновременно касаются нас во всем, что есть
самого широкого и самого сокровенного в нас и вокруг нас..." ("Hymne de
l'Univers". P. 28).
Тейяра в его скитаниях окружали люди, нередко далекие от его веры или
равнодушные к религии. Он был свободен от той кабинетной атмосферы, которая
могла бы исказить для него перспективу мира. Даже в годы второй мировой
войны он смотрел на Европу с "птичьего полета" своей далекой Азии. Это,
правда, лишило его опыта европейской трагедии, но в то же время позволило
шире смотреть на человечество в целом.
С 1926 года жизнь Тейяра омрачают сложные отношения с Орденом. По
мнению руководства, он стал переходить рубеж собственно науки и углубляться
в теоретические построения сомнительного характера. Его эволюционизм казался
им слишком прямолинейным и опасным для богословия. Многие выражения Тейяра
действительно были двусмысленными. Его слог поэта-ученого, несколько
напоминающий слог Бергсона, не всегда способствовал точности и ясности
мысли. Он любил смелые метафоры, но порой они могли вводить в заблуждение.
Не желая вторгаться в богословскую область, он иногда не считался с ней, и
его высказывания приводили в смущение многих теологов. Ввиду всего этого
Орден не дал ему благословения на преподавательскую работу и публикование
философских трудов, хотя Тейяр в то время получил уже мировую известность и
был избран членом французской Академии.
