Ярослав Шипов - «Райские хутора» и другие рассказы
Ткнули нас к малому клочочку земли, привязали канатами за деревья, установили на берегу генератор, включили ток — и дебаркадер стал оживать. Потом егеря понавезли столичных рыболовов-любителей, мы начали спешно осваивать незнакомые угодья, но как-то впустую…
— И на этом банке рыбы не стало, — вздохнул механик, — надо было раньше переезжать, года три-четыре назад, — тогда здесь неплохо ловилась. — Помолчал и снова вздохнул: — Дебаркадер наш был когда-то брандвахтой икорно-балычного комбината — что-то вроде общежития при плавучем заводе. Комбината этого давно нет, потому что делать ему совсем нечего… Детям, пожалуй, еще чего-то перепадет… ну, внукам маленько достанется, а вот правнуки, наверное, рыбы уже не увидят.
Боковое зрение
Отец Александр, благочинный, служил на Георгия Победоносца за пятьдесят километров от города — там у старенького отца Сергия был храмовый праздник, попросту говоря, — престол. С утра, как положено, отслужили водосвятный молебен, а по окончании литургии прошли крестным ходом вокруг собора.
Назавтра отцу Александру предстояло здесь же хоронить останки воинов, найденные поисковыми группами, и он решил заночевать в селе. Избушка отца Сергия для этого не годилась: всей мебели — стул, стол, кровать… можно еще причесть аналой в красном углу — и ничего более. А вот у его соседа Борьки дом был просторный и к приему гостей располагающий. Туда после службы и пошли.
Борька, происходивший из этого самого дома, успел немало помотаться по весям и городам, где-то завел семью, где-то — свое дело, но со временем эти полезные обретения он растерял и вернулся, чтобы теперь всякому гостю показывать кольцо, привинченное к потолку, и многозначительно изрекать: «Здесь я в зыбке качался». Со школьных времен у него была тяга к электрическим и электронным приборам, и во время своих скитаний Борька даже успел получить некоторое по этой части образование, так что легко ремонтировал односельчанам домашнюю технику, с чего и существовал.
Праздничный обед складывался по-холостяцки: напиток вопросов не вызывал, на закуску — селедка и соленые рыжики, горячее — отварная картошка, а первого блюда и вовсе не было. После обеда прилегли отдохнуть. Ближе к вечеру пошли прогуляться. Борька жил на самом краю села, и братское кладбище находилось неподалеку от его дома. Прикинули, с какой стороны надобно будет копать, и отец Сергий сказал, что экскаватора, то есть колесного трактора с ковшом, в селе ни у кого не сохранилось и что военкому об этом сообщено.
— Знаю, — вздохнул отец Александр, — ему еще почетный караул где-то добывать: у нас в районе теперь — ни одной воинской части, ни одного солдата…
— В крайнем случае я могу из ружья стрельнуть, — сказал Борька, — троекратный салют, как положено.
Отец Сергий отмахнулся:
— Балабол…
— А что? Если армии не стало, хоть из ружья: оно у меня двенадцатого калибра — громко стреляет…
— Страсть как громко, — подтвердил отец Сергий, — ты мне вечерами и помолиться не даешь.
— Так то ж сезон был, я на уток охотился.
— Какие утки? Тьма кромешная, а ты бабахаешь!
— Самое время! — Тут Борька взялся пространно и со всякими отвлеченностями описывать тактику вечерней охоты на водоплавающую дичь. Батюшки шествовали молча. Но если отец Сергий внимал рассказчику, то отец Александр, погруженный в невеселые размышления, не слушал и даже чуть поотстал. Он еще утром насторожился, заметив, что народу в храме было меньше, чем в прошлом и позапрошлом году. Благочинный знал, что дело не в батюшке, которого прихожане любили, кажется, все крепче и крепче, а в том, что люди исчезали куда-то — умирали, уезжали, наверное, и численность жителей сокращалась.
Он думал о том, что отец Сергий совсем состарился и скоро ему понадобится замена, а кого направлять в это сельцо — непонятно. Молодого священника с матушкой и детишками сюда не пришлешь — прихожане точно не прокормят… Это отец Сергий прижился — четверть века бессменно: и храм разрушенный поднял, и матушку здесь похоронил. Дочка у него далеко где-то, не появляется, а он живет один-одинешенек — ничего не требует. Отец Александр предлагал ему взять благословение у архиерея да и принять постриг, а он говорит, что место монаха в монастыре: «В монастырь меня уже не возьмут, на кой я такой старый им нужен — одна обуза. А здесь у меня жизнь мужицкая: изба, огород, дрова, стирка… Стиральной машины нет — приходится кипятить, а потом полоскать на озере… Устану, правило монашеское отложу — вот и грех. А у меня их и так без счету». Некем было заменить отца Сергия…
— Главное здесь — боковое зрение, — продолжал Борька, — оно видит в потемках и замечает всякое движение по сторонам. А это важно и для охоты, и чтобы от опасности уберечься: мало ли — вдруг сбоку медведь крадется! Вот, смотрите…
Он привел батюшек на берег озера и расставил метрах в десяти друг от друга у самой воды:
— Позицию занимаем лицом к закату — так видимость сохраняется на час дольше. За спиной, глядите, темень тьмучая, а впереди — светло. В небо смотреть не надо — там бесконечность, и глаз не знает, на что настраиваться. Смотреть надо на воду перед собой: она такая же светлая, как небо, но на плоскости глаз легче сфокусировать. Глаза не напрягайте, смотрите расслабленно, словно в никуда. Боковое зрение засечет, если хоть какая-то точка будет перемещаться. Как только обнаружите на воде отражение летящей утки, поднимаете глаза и ружье, понятно?
— Шалопай ты, Борька, — вздохнул отец Сергий, виновато глянув на благочинного, — ну зачем ты нас сюда притащил?
Отец Александр успокаивающе махнул рукой:
— Ничего, постоим, закат красивый…
Но постоять Борька не дал: он приволок со двора большую охапку сена и сделал батюшкам два мягких кресла:
— Не так устанете, и для маскировки хорошо. Теперь сидите тихо и смотрите.
Они сидели тихо и смотрели.
— У меня утки! — воскликнул отец Сергий, указывая на воду.
Борька подбежал к нему:
— Где?
— Да вот же, смотри, сколько их!
— Ну, батюшка, вы даете! Это водомерки, водяные паучки такие… Да-а… Обычное зрение у вас никуда не годится, а вот боковое — выручило: даже мелких насекомых в движении заметили.
И снова наступила тишина. Утки не летали.
— Подождать надо, — сказал Борька, — чуть — чуть стемнеет, и начнется…
Но как только чуть — чуть стемнело, невесть откуда возникла Марья Васильевна — глава местной администрации. Поздоровались. Она, оказывается, тоже проведывала братское кладбище, и даже прибралась там немножко — какой-то мусор нашла:
— Областное телевидение приедет — неудобно. А что вы тут сидите?
— Мы охотимся, — объяснил Борька.
— Да ну тебя — у вас и ружей нет… Скажите-ка лучше, за кого голосовать будете?
Они смотрели на воду и не отвечали.
— А я решила уже… Между прочим, я всегда угадываю: все, за кого я голосовала, обязательно выигрывали.
— Так вот кому народ обязан своим процветанием! — воскликнул Борька. — Скажу мужикам…
— А что такого?
— Когда мы с тобой школу заканчивали, сколько жителей у нас было?
— Человек шестьсот.
— А теперь?
— Теперь — четыреста.
— А ты еще спрашиваешь, что такого… Вот завтра захороним тридцать пять бойцов, и на этом братском кладбище народу станет больше, чем в нашем селе…
Но хоронить им завтра никого не пришлось: останки воинов перевезли куда-то далеко — далеко, где удалось найти взвод солдат для почетного караула и экскаватор. Или трактор с ковшом.
Дорожные святцы
На обратном пути привернули в Лавру, и нас встретили так тепло, что пришлось ночевать. Грузовик мы загнали во двор. Сходили к Преподобному, показали водителю храмы, богослужение, и он, почти не выбиравшийся из лесной глуши, был потрясен до такой степени, что совсем перестал разговаривать.
Уезжали рано, поскольку дорога предстояла долгая, и уезжали с попутчиком: нам подсадили старика, который кем-то кому-то приходился, жил при каком-то южном монастыре, а теперь пустился в паломничество, желая лицезреть земли Северной Фиваиды.
— Но мы без остановок, без экскурсий, заезжать никуда не будем — к вечеру надо домой попасть.
— А ему и так хорошо, ему везде свято место.
— Куда, — спрашиваю, — старика потом девать-то?
— Не волнуйтесь: мы договоримся, кто-нибудь его у вас перехватит.
«Ну в крайнем случае, — думаю, — возьму к себе на приход — будет мне какой-никакой помощник».
Залезает он в кабину, а на ногах, смотрю, валеночки…
— Да как же, — интересуюсь, — он летом в валенках ходит — стопчутся ведь?
— А старчик, — говорят, — почти и не ходит — ноги у него сильно болят.
Ладно. Захлопнул дверь.
