Елена Блаватская - Эзотерический характер Евангелий
Таким образом, слово «Христос» под любым именем означает нечто большее, чем просто Карест, мумия, или даже «помазанник» и избранник в теологии. Оба последних наименования приложимы к Хрестосу, человеку горя и страдания в его физическом, ментальном и психическом состояниях, и оба они относятся к состоянию еврейского Машиах (откуда – Мессия), как определяют этимологию[39] этого слова Фуерст и автор «Источника мер». Христос – это венец славы страдающего Хрестоса мистерий, как кандидата для окончательного СОЕДИНЕНИЯ, в любой вере или любой расы. Поэтому, для действительного последователя ДУХА ИСТИНЫ не имеет значения, жил ли Иисус, как человек или Хрестос, в этой эре, именуемой христианской, или до нее, или же он вообще никогда не жил. Адепты, которые жили и умирали ради человечества, существовали во всевозможные века, и в древности было много добрых и святых людей, которые носили прозвище или титул Хрестоса и до Иисуса из Назарета, или до того, как родился Иисус (или Иегошуа) Бен Пандира.[40] Таким образом, можно было бы со всеми основаниями заключить, что Иисус, или Иегошуа, был подобен Сократу, подобен Фокиону, подобен Феодору и еще многим другим, кого называли Хрестосом, то есть, «добрым, возвышенным», спокойным и святым посвященным, который показал «путь» к состоянию Христоса, и потому сам стал «Путем» в сердцах своих восторженных поклонников. Христиане, как и любые «героепоклонники», пытались оттеснить на задний план всех остальных Хрестоев, которые казались им соперниками их Человеко-Бога. Но, если голос МИСТЕРИЙ умолк на Западе много веков назад, если Элевзис, Мемфис, Антиум, Дельфы и Креза давно были превращены в могилы Науки, когда-то столь же колоссальной на Западе, какова она сейчас на Востоке, – существуют и ныне последователи, подготовленные для них. Мы живем в 1887 году, и девятнадцатое столетие приближается к своему концу. Двадцатый век припас для человечества очень странные события, и он может даже оказаться последним.
Никто не может быть признан христианином, если он не исповедует, или не считается исповедующим веру в Иисуса, крещение и искупление «кровью Христовой». Чтобы вас считали добрым христианином, надо как conditio sine qua non [необходимое условие] показать веру в догмы, излагаемые церковью, и исповедовать их; после этого человек свободен вести частную и общественную жизнь, основанную на принципах, диаметрально противоположных изложенным в Нагорной проповеди. Главное, что требуется от него – это чтобы он имел (или делал вид что имеет) слепую веру и благоговение к церковным учениям своей церкви.
«Вера – это ключ к Зданию, воздвигнутому Христом», – говорил Чосер, и наказание за ее отсутствие в человеке столь ясно, насколько это можно сделать при помощи слов, показано в Евангелии от Марка (гл. 16, стих 16):
Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет.
Церковь не сильно обеспокоена тем, что даже самые тщательные поиски этих слов в древнейших текстах в течение последних веков оказались бесплодными; или, что последний пересмотр текста Библии привел всех ищущих и любящих истину ученых, занятых этой задачей, к признанию того факта, что не следует искать такой не похожей на Христа фразы нигде, кроме некоторых позднейших, поддельных текстов. Добрые христианские народы усвоили эти слова утешения, и они стали самой сердцевиной и сущностью их милосердных душ. Отнять у этих избранных сосудов Бога Израиля надежду на вечное проклятие для всех, кроме них самих, – это равносильно тому, чтобы отнять у них саму жизнь. Любящие истину и боящиеся Бога корректоры перепугались; они оставили поддельный пассаж (интерполяцию одиннадцатого стиха, от 9-го до 20-го), и удовлетворили свою совесть примечанием весьма соглашательского свойства, которое украсило бы сочинение и сделало бы честь дипломатическим способностям самых хитрых иезуитов. В нем «верующему» сообщается, что:
Два древнейших греческих манускрипта и некоторые другие авторитетные источники не содержат часть текста от 9-го стиха и до конца. Некоторые авторитетные тексты имеют иные завершающие части Евангелия,[41] —
и далее ничего больше не объясняют.
Но эти два «древнейших греческих манускрипта» не содержат этих стихов nolens volens [волей-неволей], так как они никогда не существовали. И ученые, и любящие истину корректоры знают это лучше, чем любой из нас; и все же эту злостную ложь печатают в самом центре протестантского богословия, и позволяют этому продолжаться, перед лицом грядущих поколений студентов-теологов и, следовательно, их будущих прихожан. Они не могут ни верить, ни заблуждаться в этом, и тем не менее они делают вид, что верят в подлинность этих жестоких слов, достойных богословского Сатаны. И этот Сатана-Молох – это их собственный Бог бесконечного милосердия и справедливости на Небесах, и воплощенный символ любви и сострадания – смешанный воедино!
Воистину странны ваши парадоксальные пути – о, церкви Христовы!
Я не имею намерения повторять здесь избитые аргументы и логические exposes [доводы] о всей теологической системе; ибо все это было сделано много раз и наилучшим образом самыми талантливыми «атеистами» Англии и Америки. Но я могу лишь вкратце повторить одно пророчество, которое является самоочевидным результатом нынешнего состояния умов в христианстве. Буквальная вера в Библию и вера в воплощенного Христа не продлится еще и четверти века. Церкви должны будут расстаться со своими излюбленными догмами, или двадцатый век станет свидетелем падения и разрушения христианства, и вместе с ним даже самой веры в Христа, как в чистого Духа. Даже само это имя ныне становится неприятным, и теологическое христианство должно отмереть, и никогда более не воскреснет в своем прежнем виде. Это было бы само по себе наиболее счастливым решением всех проблем, если бы не опасность естественной реакции, которая безусловно последует: результатом и следствием столетий слепой веры будет грубый материализм, до тех пор, пока утрата старых идеалов не будет восполнена новыми идеалами, – неопровержимыми, потому что универсальными и воздвигнутыми на скале вечных истин, а не на зыбучих песках человеческой фантазии. Чистая нематериальность должна в конце концов заместить ужасный антропоморфизм такого рода идеалов в концепциях наших современных догматиков. Иначе, почему христианские догмы – абсолютные двойники догм, принадлежащих иным экзотерическим и языческим религиям – должны претендовать на какое-либо превосходство? Все они были построены на одних и тех же астрономических и физиологических (или фаллических) символах. В астрологическом смысле, любая религиозная догма во всем мире может быть прослежена и обнаружена в знаках Зодиака и Солнце. И пока наука сравнительной символогии или какая-либо теология имеет лишь два ключа для раскрытия тайн религиозных догм, – и даже этими двумя они овладели только отчасти, – как же можно провести линию разграничения или увидеть разницу между, скажем, Кришной и Христом, между спасением посредством крови «перворожденного первозданного мужчины» в одной вере, и крови «единородного Сына» в другой, много более молодой, религии?
Изучите Веды; прочтите даже поверхностные, зачастую искаженные писания наших великих ориенталистов, и подумайте о том, что вы узнаете. Смотрите, брахманы, египетские иерофанты и халдейские маги учили за тысячи лет до нашей эры тому, что сами боги были всего лишь смертными (в предыдущих рождениях), пока они не достигли своего бессмертия принесением в жертву своей крови своему Высшему Богу или шефу. В «Книге мертвых» говорится, что смертный человек «становится богом, жертвуя свою жизнь и кровь». Смертные давали кровь своих перворожденных сыновей в жертву богам. Профессор Монье Уильямс пишет в своем «Индуизме», переводя отрывок из Таиттрия-брахмана: «При помощи жертвы боги достигли небес». И в Тандья-брахмана: «Господин творений принес себя в жертву богам»… И, опять-таки, в Сатапатха-брахмана: «Тот, кто, зная это, совершает жертвоприношение Пуруша-мадха, или жертвоприношение первозданного мужчины, становится всем».
Всегда, когда я слышу, как обсуждают ведические обряды и называют их «ужасными человеческими жертвоприношениями», и каннибализмом, я всегда ощущаю желание спросить, а в чем же разница? И все же, на самом деле, она есть; ибо в то время как христиане вынуждены принимать аллегорическую (хотя, если понять ее, весьма философскую) драму Распятия в Новом Завете, а также и драму Авраама и Исаака, в буквальном смысле,[42] то брахманизм – во всяком случае, его философские школы – учит своих последователей, что это (языческое) жертвоприношение «первозданного мужчины» представляет собой чисто аллегорический и философский символ. Если прочитать четыре Евангелия в их буквальном смысле, то они являются просто слегка искаженными версиями того, что провозглашается церковью как сатанинский плагиат (сделанный заранее) из христианских догм в языческих религиях. Материализм имеет полное право обнаруживать во всех них то же самое чувственное поклонение и «солярный» миф, как и повсюду. Хотя и подвергнутый поверхностному анализу и критике лишь в буквальном смысле, профессор Джоли («Человек до эпохи металлов», стр. 189–190) прав, когда он обнаруживает в свастике, крукс ансата и обычном кресте – просто сексуальные символы. Видя, что «отец священного огня (в Индии) носил имя Тваштри, то есть, божественного плотника, создавшего Свастику и Прамантху, трение которых породило божественного ребенка Агни, по латыни – Ignis (огонь); что его мать звали Майя; что он сам стал именоваться Акта (помазанник, или Христос) после того, как жрецы пролили на его голову сому и на его тело – масло, очищенное жертвоприношением»; видя все это, он имел полное право отметить, что:
