Алексей Опарин - Тайна судьбы Археологическое исследование книги пророка Иеремии
● Тайная исповедь.
Вопреки весьма чёткому библейскому утверждению: «Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус» (1 Тим. 2:5), папство вводит ещё один институт посредников между Богом и человеком, помимо святых, а именно, священников. «Если таинства римской церкви служили для того, чтобы дать священникам невероятное влияние и почти неограниченную власть над их стадом, то в первую очередь к этому относится тайная исповедь. Ничем иным честолюбивые священники не смогли бы добиться от народа большей покорности и полного морального унижения, как через эту губительную установку. Абсолютно все, что происходило в сердцах принадлежащих к римской церкви, начиная от кесаря до малейшего прихожанина – все было открыто священнику. Ничего нельзя было утаить от исповедника. Утаить истину или приукрасить ее считалось за грех, который возможно изгладить только через глубокое покаяние и опять же через тайное исповедание. Да, в некоторых случаях адские мучения были наготове для утаивающих истину. Таким образом, священники в некотором роде превратились в тайную полицию, которой все были обязаны доносить на самих себя. Им были известны тайны всех людей персонально, всех семей, правительств, общин и т. д. И само собой разумеется, это обстоятельство они использовали для достижения своих планов, для достижения своих корыстных целей. Отец и сын, мать и дочь, господин и раб – все равно находились под их тайным, а потому действующим более сильно, надзором и руководством. Власть, достигнутую таким образом, как они говорили, они употребляли во благо церкви. Если того требовали обстоятельства, то отпущение грехов задерживалось, отодвигалось или в нем отказывалось, смотря по тому, как лучше было достичь целей церкви. Часто священники злоупотребляли тайной исповеди, которая возвещалась им в искренности души и благоговении, для корыстных целей самым бессовестным образом, особенно если этого требовали политические интересы. Отлучение от церкви в те дни было ужасным делом, папа являлся сильным противником. Когда Гильдебранд объявил проклятие на Генриха Четвертого, подчиненных освободил от клятвы верности ему и низложил с престола, то король был вынужден склониться перед честолюбивым монахом и публично позорным образом молить его о снятии этого ужасного проклятия. Анафема отлучала преступника от церкви, как бы высоко ни было его положение, и поскольку вне римской церкви спасение почиталось невозможным, то умирающий под анафемой не имел никакой надежды. Даже тело его не разрешалось хоронить на освященном кладбище, а душа объявлялась добычей дьявола на веки вечные.
Происхождение исповедиПроследить происхождение исповеди не так-то легко. Вопрос о приватной исповеди и тайной исповеди перед священником неоднократно рассматривался разными римскими богословами, однако только в тринадцатом веке церковь достигла определенного решения по этому вопросу. В 1215 году во время правления Иннокентия Третьего четвертый Латеранский собор определил, что всякий верующий, будь то мужчина или женщина, обязан хотя бы раз в год побывать на тайной исповеди. С того времени это стало уже рассматриваться как божественное установление во всей римской церкви. Это имеет место также в греческих и коптских церквях. В утверждение и оправдание тайной исповеди римские богословы приводили следующие места Писания: „Признавайтесь друг перед другом в проступках и молитесь друг за друга, чтобы исцелиться“ (Иак. 5:16) и: „Кому простите грехи, тому простятся, на ком оставите, на том останутся“ (Иоан. 20:23). Первое место ясно и определенно указывает на признание между самими христианами, а второе говорит о церковной дисциплине. Ни одна из них не требует тайного исповедания „на ушко“ священнику, чтобы получить через него прощение. Обязанность, или же право исповедания, конечно, не должно быть признано на основании Слова Божьего, но вопрос в том, кому или перед кем мы должны исповедоваться „в проступках“. Священное Писание как в Ветхом, так и в Новом Завете дает на этот вопрос недвусмысленный ответ: „Иисус сказал Ахану: „Сын мой, воздай славу Господу, Богу Израилеву, и сделай пред Ним исповедание, и объяви мне, что ты сделал, не скрой от меня!“ (Иис. Нав. 7:19). „Если говорим, что не имеем греха, обманываем самих себя и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи (наши) и очистит нас от всякой неправды“ (1 Иоан. 1:8—9). Форма тайной исповеди, которую римская церковь приписывает кающимся (эта форма с течением времени видоизменилась), указывает весьма ясно на ее истинный характер. Исповедующий должен склониться на колени около священника, наложить крестное знамение и сказать: „Во Имя Отца, и Сына и Святого Духа. Я исповедую всемогущему Богу, непорочной Деве Марии, благословенному архангелу Михаилу, благословенному Иоанну-Крестителю, святому апостолу Петру и Павлу, всем святым и тебе, моему духовному отцу, что я очень сильно согрешил мыслями, словами и делами, вина моя, вина моя, вина моя очень велика!“ После этого признания он перечисляет разные грехи по отдельности без всяких уверток и двусмысленности. Самые неблаговидные и постыдные дела шепчутся в ухо священника, кто бы это ни был, до тех пор, пока священник не найдет достаточным держать кающегося в исповеди. Когда же священник сочтет исповедь достаточной, то исповедующийся заключает словами: „Потому я прошу непорочную Деву Марию, благословенного архангела Михаила, благословенного Иоанна-Крестителя, святых апостолов Петра и Павла, всех святых и тебя, мой духовный отец, помолиться за меня Господу Богу! Я сердечно огорчен, обещаю впредь исправиться и смиренно прошу Бога и тебя, мой духовный отец, о прощении покаяния тайной исповеди“. Исповедующийся теперь находится в полной зависимости от рук священника и его милосердия. Если ему понравится, то он может приписать кающемуся несправедливейшие упражнения покаяния или же отодвигать время прощения до тех пор, пока не достигнет своей цели». [Миллер. Указ. соч. Т. 1. С. 585—587]. В 755 году «Собор Вернский постановляет, что отлучённое лицо „не должно входить в церковь, ни принимать пищи или пития вместе с каким-либо христианином; не может оно принимать от него подарков или целовать его, или соединяться с ним в молитве, или приветствовать его“». [Робертсон. Указ. соч. Т. 1. С. 741]. Со временем эта практика получила дальнейший, более зловещий характер. «С целью поддержания и усиления церковной дисциплины среди народа, введено было различие между отлучением и анафемой, и для усиления страхов этих приговоров призывалась на помощь гражданская власть, присоединявшая к этим церковным наказаниям и наказания гражданские. Под отлучением разумелось исключение от преимуществ церкви, а более тяжелый приговор анафемы подвергал грешника проклятию. Собор Павийский от 850 года постановил, что отлученная личность должна быть лишаема права занимать какую-либо важную должность, или вообще какую-либо должность на службе государства, и должна быть лишаема обычного общения с христианами. Но анафемой налагались ещё дальнейшие наказания: виновный, против которого она произносилась, не мог принимать участия в церковных исках, не мог делать или утверждать завещания, не мог даже держать никакой собственности под ведением церкви, не мог даже получать судопроизводства в мирских судах, где требовалась клятва, так как он не допускался для клятвы. Ни один священник не мог благословить брака такого человека, ему отказывалось в последних таинствах, и он лишался права на христианское погребение… Чтобы смирить могущественных грешников, введён был интердикт, по которому целый округ или королевство подвергалось отлучению». [Робертсон. Указ. соч. Т. 1. С. 1038]. Силу папских интердиктов чувствовали на себе в разные периоды истории почти все страны Европы и даже такие могущественные, как Франция и Англия. Так во время противостояния с французским королем Филиппом II-Августом (1180—1223) папа Иннокентий III наложил на его земли интердикт. И вот «В полночь, когда священники держали в руках горящий факел, был пропет псалом для скорбящих земли, прочитана молитва за мёртвых, то была последняя молитва, так как в продолжение интердикта французскому дворянству уже запрещалась какая-либо молитва. Распятие было завешано траурной мантией, реликвии отнесены на надгробные плиты, просфоры сожжены. Кардинал, облечённый в фиолетовую траурную столу, произнёс анафему на всю землю Франции. С этого момента по всей французской земле прекратились богослужения. Доступ к небу через молитвы и жертвы был закрыт… „Как ужасно, – пишет один очевидец, – как жалко и прискорбно выглядели наши города! Двери церквей охранялись и христиане отгонялись от них, подобно псам, всякое богослужение прекратилось, тайная вечеря в воспоминание крови и плоти Христа не совершалась. Народ не имел права, как было принято, собираться вместе в празднование дня святых, телам усопших не воздавалось христианских почестей и не разрешалось хоронить по-христиански. Зловоние от них отравляло воздух, их ужасный вид переполнял живущих отвращением и ужасом… По всей стране царило глубокое молчание. Повсеместно замолчали органы и голоса тех, кто прославлял Бога славословием“». [Миллер. Указ. соч. Т. 1. С. 615]. Видя всё это, французский король воскликнул: «Я бы охотно стал магометанином! Блаженный Саладин (султан Египта – прим. А. О.), над тобой не было папы». [Там же. Т. 1. С. 616]. Но скрепя сердце и сдерживая ярость, он был вынужден смириться перед папой, приняв его условия. Подобным интердиктом, который он вскоре обрушивает на Англию, папа добивается от английского короля следующей присяги: «Я, Джон, король Англии и правитель Ирландии, по своей доброй воле и по совету моих баронов во искупление моих грехов отдаю церкви Рима, папе Иннокентию и его преемникам, королевство Англию и все права, связанные с моей короной. Отныне я буду владеть государством как вассал папы». [Миллер. Указ. соч. Т. 1. С. 626]. Двумя столетиями ранее папа Григорий VII заставил германского императора Генриха IV, осмелившегося оспаривать его политическую власть над Германией, в течении трёх дней с 25 по 27 января 1077 года стоять на снегу босым во вретище, не принимая пищи, перед его дворцом в Каноссе. [Лависс Э., Рамбо А. Эпоха крестовых походов. СПб.: Полигон, АСТ, 1999. С. 118]. Сохранилось и слёзное прошение босого, коченеющего на морозе императора, перед папой, наблюдавшим за его унижениями с высоты крепостных стен. Если вспомнить и об институте инквизиции – этом действенном орудии в руках пап, то становится понятно, что кроме животного страха перед Богом и церковью, которых представляло папство, народ к ним питать ничего другого не мог. Но вместе с этим поистине животным страхом примешивалась и сдерживаемая, тайно хранимая в сердце ненависть, которая расцвела буйным цветом в годы Великой Французской революции, когда народ с радостным остервенением стал громить католические соборы и убивать священников.
