Варсонофий Оптинский - Духовное наследие
Живущий в нашем скиту на покое игумен Феодосий передавал мне следующее: "Когда мне было не больше шести лет, ходивший к нам юродивый, обращаясь однажды к матери моей и указывая на меня, сказал: "Этот будет игуменом", а указывая на мою маленькую сестру, сказал: "А она будет монахиней". То и другое предсказание исполнилось в точности. Сестра моя, монахиня монастыря, теперь умерла".
***
Тот же игумен отец Феодосий передавал мне, что он неоднократно слышал лично от отца Амвросия, оптинского старца, предсказание о будущности Оптиной пустыни. Отец Амвросий говорил так: "Насколько Оптина пустынь прославилась, настолько же впоследствии обесславится!"
***
Вновь постриженный 3 июня сего, 1895 года монах отец Антоний (в рясофоре Алексий), проходящий послушание помощника просфорника, сказывал мне, что много лет назад отец Памва[29], бывший его отцом духовным, при исповеди назвал его отцом Антонием. Он считал это тогда за ошибку, но теперь понял, что отец Павма назвал его сим именем пророчески. Отец Памва был духовником в Оптиной пустыни и отличался строгостью своей подвижнической жизни.
***
Сказывал мне отец Марк, игумен, будто старец отец Лев так отозвался однажды о прысковском помещике Кашкине: "Память его пройдет с шумом".
Сказывал также мне отец Феодосий, игумен, будто он лично несколько раз слышал от отца Исаакия, архимандрита, что отец Герасим окончит нехорошо. Ныне отец Герасим — настоятель Лютикова монастыря[30].
Монах Нафанаил сказывал мне, что отец Амвросий так выразился однажды об отце Макарии, нынешнем игумене Лужецкого монастыря[31]: "Отец Макарий уедет на карей [лошади], а не возвратится и на вороных!". Предсказывал еще, что он будет сослан на Соловки. Нужно заметить, что отец Макарий в то время был еще в Оптиной и уезжать из нее не думал. Потом его сослали в один из монастырей южной России, но с почетом — игуменом.
Монах отец Нафанаил рассказал, что за полгода до своей кончины отец Амвросий выражался так: "Придет осень, будем там и сям — достанется тогда и уткам и гусям", то есть шамординским монашкам и оптинцам.
Он же поведал, что отец Никон, иеромонах, регент правого клироса, сказал однажды отцу Амвросию: "Хотелось бы мне, батюшка, чтобы меня похоронили рядом с иеросхимонахом Феодотом". Батюшка на это ответил: "Нет! Мы тебя положим со знатными лицами". Года через четыре после сего отец Никон, будучи в Петербурге у брата своего, занемог и скончался. Похоронен в Александровско-Невской Лавре[32] вместе со знатными лицами. Брат его, будучи богатым купцом, откупил для него там местечко.
Он же сказывал, что покойный епископ Калужский Виталий, будучи осенью 1891 года в Оптиной, по случаю похорон отца Амвросия выразился перед белевскими монахинями, которые во множестве стояли у трапезы: "Весь дух отца Амвросия лежит на отце Иосифе". Епископ Виталий шел в это время на трапезу.
Прелесть. Отец Иларий, благочинный Оптиной пустыни, рассказывал мне замечательный случай: "Был в Оптиной иеромонах отец Виталий. Неизвестно почему, но он приразился к старцу отцу Амвросию и начал порицать его. Совсем отстал [отошел] от него, а также и в церковь перестал ходить и приобщаться Святых Тайн. Впал в прелесть. Отец архимандрит Исаакий[33] советовал ему посещать церковные службы, но отец Виталий отказывался под предлогом болезни ног. Отказывался даже и тогда, когда отец архимандрит предложил ему лошадь для проезда из калии в церковь. Вот однажды перед обедней является к отцу Виталию иеромонах отец Рафаил, что ныне в монастырской больнице, и говорит ему: "Пойдем, отец Виталий, к обедне, отец архимандрит лошадь прислал за тобою!". Но отец Виталий, отказываясь от сего, вдруг и говорит отцу Рафаилу: "Кто тебя знает, может быть, ты меня не к обедне, а в ад потащишь?" — и начал читать молитву. В эту минуту мнимый отец Рафаил мгновенно исчез.
Оказалось, что это был бес. Отец Виталий после этого случая исправился".
Природа. Жизнь среди природы для приобретшего любовь и навык всматриваться в окружающее благодетельна тем, что спасает от мелочной односторонности мышления, сообщает воззрению широту, целостность и глубину.
Знание, получаемое нами из того материала, который в письменных памятниках завещан нам от предков, в громадном большинстве случаев есть разнородная, разнообразная, сбитая в памяти в одну кучу масса, которая больше запутывает и подавляет, чем руководит. А были люди, которые смело говорили: "Так! Между людьми я невежда, и разумения человеческого нет у меня (т.е. земной мудрости), и мудрости я не учился, но ведение святых (т.е. небесную мудрость) имею" (Притч. 30,2–3).
Притча
О разлучении души от тела[34]
Егда земля опустеет (тело),
И царь изнеможет (ум),
И сильнии его разыдутся (суставы),
И тогда разрушатся кремение (кости),
И грады падут (чувства),
И источницы иссякнут (мысли),
И ветры не возвеют (дыхание),
И пути велицы запустеют (очи),
И престанут жерновы мелющии (язык, зубы),
Врата затворятся (уста, гортань),
И море великое оскудеет (кровь),
И многолиственное древо
плодовитое извянет (сердце),
Скоты польстии разыдутся (страсти[35]),
Рабы и рабыни от глада
изнемогут (руки и ноги),
Тогда царица изыдет от
престола своего (душа).
Псалмы. Петь псалмы значит читать их нараспев, как, например, в церкви прочитывают после "Господи, воззвах" на вечерни. (Письма епископа Феофана, Затворника Вышенского, к Н.Н.) // Душеполезное чтение. 1894. Июнь. С. 35).
Пустыня. Много приводит в преуспеяние внутренняя пустыня, понеже в ней несть никоего же утешения, еже имеется в мире сем, им же душа могла суетно заняться, зане рукоделие излишнее не потребно, пойти для увеселения не к кому, разглагольствовать не с кем! Никто не посетит, не имать трапеза соутешающихся и утешающих брашен, разве единаго твоего ученика и суроваго постнаго насыщения; ужас от бесов, скука и тоска от уединения всегдашняго и неисходнаго. Страх смертный, беспрестанно в душу входящий, стража звериным нападениям, ядовитых гад уязвлением и умерщвлением и от злых людей убиением; скудость во всех, нищета крайняя, недостаток во всем; притом змеиная хижина, ничтоже в себе имущая, разве малых книг, в них же всю отраду имать и утешение. О друзьях своих, о жительстве их не слышит, о родственных здравии не знает, о любимых своих вести не имеет. Все приятное от него удалилось: мертвым учинился он миру и мир — ему.
Но зато несть о чесом временном порадоватися, или иначе помрачался бы ум, отлетая от Бога; но присно вся: ум, мысль, память и все чувство, и весь человек бывает в Боге погружен, наставляясь к Нему чрез единое размышление и смотрение премудрости величества и Промысла Его в творении Его. И яко две книги имать пред собою разверстые во всегдашнее время: небо и землю, смотряя в тыя и удивляяся, сколь велик и премудр есть Бог наш… И таковым внутренним пустынным пребыванием приходит в страх Божий и в чувство о своей гибели. (Из жизни в Бозе почившего блаженного старца схимонаха Зосимы. С. 100–101.)
***
Удалением вещей и людей стяжавается бесстрастие. (Преп. Петр Дамаскин. Добротолюбие (слав.). Кн. 1. С. 75 на об.)
С
Самодержавная власть. Преданность православного русского народа царям своим совсем не то, что преданность западных народов их государям. По современным западным понятиям государь есть не что иное [не кто иной], как представитель своего народа, и народы западные любят своих представителей и охотно повинуются, когда они верно выполняют это назначение или когда силою своего гения увлекают народ за собой и ослепляют его блеском славы и могущества государственного, как Наполеон во Франции и Фридрих в Пруссии; но это любовь своекорыстная и эгоистичная. На Западе в своих государях народы любят лишь самих себя. Если король по личному своему характеру не в состоянии быть верным отражением, представителем воли народа и господствующих в нем стремлений, идей и страстей, то ограничивают и сжимают его волю посредством конституционных тисков. Если же король не поддается этим усилиям и не в силах поддаваться вкусу и характеру подданных, то лишается не только любви народной, но и престола, как это было с Карлом X, с Людовиком-Филиппом и с сардинским королем Альбертом.
Совсем не то у нас, в России. Наш царь есть ставитель воли Божией, а не народной. Его воля священна для нас, как воля помазанника Божия; мы любим его потому, что любим Бога. Славу же и благоденствие дарует нам царь, мы принимаем это от него как милость Божию. Постигает ли нас бесславие и бедствие, мы переносим их с кротостью и смирением как казнь небесную за наши беззакония и никогда не изменим в любви и преданности царю, пока они будут проистекать из наших православно-религиозных убеждений, из нашей любви и преданности Богу. (Источник не обозначен.)
