Дионисий Ареопагит - Сочинения (с толкованием Максима Исповедника)
Необходимы гораздо более пространные пояснительные комментарии для истолкования многих его учений; однако же, положившись на Бога, я поместил параллельно с расположенными по порядку словами, по главам, как поделила книга, те известные мне схолии, каким случилось до сего момента прийти мне в руки.
Из толкований некоего трудолюбивого мужаПодобает знать, что некоторые из внешних философов, а особенно Прокл, часто пользуются умозрениями блаженного Дионисия и самими его словами. И потому можно думать, что древнейшие из афинских философов, как он вспоминает в этой книге, присваивая его труды, сокрыли их, чтобы выглядеть отцами этих божественных речений. Но Божиим промыслом ныне настоящий труд явился во обличение их тщеславия и легкомыслия. А что для тех обычное дело воровать у нас, учит божественный Василий в слове «В начале было Слово». В этой речи он говорит так: «Поэтому я знаю многих из внешних по отношению к Слову истины великих в мирской премудрости философов, удивившихся Ему и дерзнувших присоединить Его к своим сочинениям. Ибо враг — дьявол и наше добро выносит к своим жрецам». Так и тут. Вот слова, прямо сказанные пифагорейцем Нумением: «Что такое Платон, как не Моисей, говорящий на аттическом диалекте?» Как свидетельствует Евсевий, бывший наставником Кесарии Палестинской, никто — ни из наших единоверцев, ни из наших противников, — не может отрицать, что не только теперь, но и до Христова пришествия это было обычным для приверженцев внешней философии делом — воровать нашу премудрость.
О небесной иерархии[28]
Ангелам свойственной мудрости многую светлость постигнув, Людям Звезду, из ума состоящую, дал ты увидеть.
Сосвященнику Тимофею — священник[29] Дионисий
Глава 1. Что всякое божественное осияние, по благости Божией разнообразно в то, о чем заботится Промысел, проходящее не только пребывает простым, но и единотворит осияваемое
1. «Всякое даяние благое[30] и всякий дар совершенный свыше есть, сходя от Отца светов» (Иак. 1:17). Но и всякое исхождение движимого Отцом светосвечения, благодатно в нас приходящее, вновь как единотворящая сила, возвышая, нас наполняет и обращает к единству и боготворящей простоте Собирателя Отца (ср. Mux. 2:12; Ин. 17:21). Ибо «из Него[31] все и в Него», как сказало священное Слово (ср. Рим. 11:36).
2. Итак, призвав Иисуса, Отчий «Свет», сущий, «истинный, Который просвещает всякого человека, приходящего в мир», через Которого получили мы доступ к светоначальному Отцу, восклонимся, насколько это возможно, ввысь к переданным отцами[32] осияниям священнейших Речений и, сколько есть сил, будем созерцать ими для нас символически[33] и возводительно открытые иерархии небесных умов[34]; и начальное и сверхначальное[35] светодаяние богоначального Отца, показывающее нам в изобразительных символах блаженнейшие иерархии ангелов, невещественными и недрожащими очами разума восприняв, вновь от него устремимся к простому его сиянию. Оно никогда не покидает ведь своей единой сердцевины[36], благолепно умножаясь и исходя для возвышающего и единотворящего смешения[37] всех, о ком заботится Промысел, пребывает внутри себя прочно и неколебимо утвержденным в неподвижном тождестве и воссиявает для восклоняющихся к нему подобающим образом, по их мере, и едино — творит соответственно своему простому единству. Ибо невозможно, чтобы богоначальный луч воссиял нам иначе, нежели возводительно окутанным пестротой священных завес[38], соестественно[39] и подходящим для нас образом Отеческим промыслом снаряженным.
3. Почему и Совершенноначальное Священноустановление[40], удостоив нашу преподобнейшую иерархию быть надмирным[41] подобием небесных иерарахий и испещрив упомянутые невещественные иерархии материальными образами и сочетаниями форм, предоставило нам соразмерно себе подниматься от священнейших выдумкок[42] до простых и безобразных возведений и сопоставлений, поскольку невозможно нашему уму возвыситься до этого невещественного подобия небесных иерархий и их созерцания, если он не воспользуется соответствующим ему вещественным руководством[43], понимая, что прекрасные явления[44] суть отображения невидимого благолепия, и воспринимаемые чувством благоухания — отпечатки распространения умопостигаемого, и материальные светы — образы невещественного светодаяния, и обстоятельные священные поучения[45] — способ свойственного уму насыщения созерцанием, и чины здешних порядков — отражения гармоничного с божественным свойства[46] упорядоченности, причастие в божественнейшей евхаристии — символ приобщения Иисусу; и все иное дано небесным существам надмирно[47], а нам образно (символически). Ради этого — то нашего, по нашей мере, обо — жения человеколюбивое Совершенноначалие, раскрывая нам. небесные иерархии и делая сослужебной им нашу иерархию, описало над — небесные умы в священнописанных сложениях Речений[48] соответственно нашей силе путем уподобления их богообразной священности доступным чувствам образам, чтобы посредством воспринимаемого чувствами возвести[49] нас к постигаемому умом и с помощью священнозданных символов — к простым вершинам небесных иерархий.[50]
Глава 2.. О том, что божественное и небесное подобающим образом выявляется и неподобными ему символами
1. Итак, следует, как я полагаю, первым делом изложить, что мы считаем целью всякой иерархии и что пользой участников каждой из них, а потом — воспеть небесные иерархии согласно показанию[51] о них Речений, и соответственно им рассказать, в каких священных образах священнописания Речений представляют небесные порядки и до какой степени простоты надо с помощью этих изображений возвыситься, чтобы нам, подобно многим, не полагать нечестиво, будто небесные богообразные умы — некие многоногие и многоликие существа, имеющие вид домашних быков, диких львов и кривоклювых орлов {ср. Иез. 1:10–11), или пернатых, похожих на волосатых, птиц (ср. Ис. 6:2; Иез. 1:6—11) и не воображать некие огненные колеса над небом (ср. Иез, 1:15–21), и материальные престолы, нужные Богона- чалию для восседания (ср. Дан. 7:9; Откр. 4:2), и неких разномастных коней (ср. Зах. 1:8) и архистратигов-копьеносцев (ср. Ис. Нав. 5:13; 2 Мак… 3:25), и все прочее, что священнообразно передано нам Речениями в пестроте выявляющих символов. Богословие ведь решительно[52] воспользовалось поэтическими[53] священноизмышлениями при- менительно к не имеющим образа умам, изучив, как сказано, наш ум, предусмотрев свойственную и прирожденную ему способность возведения и создав для него возводительные священнописания.
2. Если же кому-то представляется, что священные сложения[54] надо воспринимать как изображения простого, самого по себе[55] непознаваемого и нами невидимого, но написанные в Речениях образы святых умов кажутся нелепыми и весь этот театр ангельских имен, скажем так, грубым[56], то говорит он, что, приступая к творчеству телесных изображений совершенно бестелесного, богословам надо, чтобы его представить, создавать близкие и по возможности родственные образы, заимствуя их у существ наиболее нами почитаемых, в какой-то мере невещественных[57] и пребывающих выше нас, не сообщая небесным богообразным простотам[58] ничего предельно земного и многообразного (ибо первое способствует нашему возведению и не низводит надмирные явления до представляющегося нелепым несходства, а второе и божественные силы беззаконно оскорбляет, и наш ум вводит при этом в заблуждение[59] и, пожалуй, в несвященные сочетания, так что скоро он может начать воображать, что сверхнебесная сфера полна некими львиными[60] и лошадиными стадами[61], песнопениями в виде мычания, птичьими стаями[62] и другими живыми существами[63] и вещами менее почтенными, сколько их описывают по всему неподобные, склоняющие к нелепому, ложному и страстному[64] уподобления будто бы выявляющих Речений), но поиски, как я полагаю, истины[65] открывают священнейшую премудрость Речений, вполне предусмотревшую при изображении каждого из небесных умов, чтобы и божественному[66], можно сказать, не было нанесено оскорбление, и чтобы мы, приземленные, не оказались пораженными страстью к низменности образов. Причиной же того, что с достаточным основанием выставляются[67] изображения неизобразимого и виды безвидного[68], можно называть не только присущую нам неспособность непосредственно[69] достигать умственных созерцаний и нужду в возведении к ним с помощью свойственного и сродного нам, каковое предлагает доступные нам формы[70] для созерцания бесформенного и нас превосходящего, но и то, что мистическим Речениям более приличествует скрывать с помощью умолчаний и священных загадок и держать недоступным для многих священную, тайную и сверхмирную истину небесных умов. Ибо не всякий священ, и «не у всех, — как говорят Речения, — разум» (ср. 1 Кор. 8:7).
