Бал Тилак - Арктическая родина в Ведах
Соединив все эти факты, мы придем к заключению, что семь демонов – Данавов, являвши^ собой силы мрака, могли восприниматься и Kai десятикратные, а Индра, помогавший Судасу ь борьбе с десятью неправедными царями, соотносите, со старой историей о ежегодной борьбе света v мраком, как это представлялось обитателям тех мест, где после десяти летних месяцев наступал! два месяца долгой ночи, то есть тех мест, где жили Дашагвы.
Но и это еще не конец проявлениям интереса i этой замечательной битве. Если мы вспомним, что слово «царь» не относилось в Ригведе к классу (сословию) воинов и что в одном местг оно определяет Ангирасов (I, 139, 7), то стану явными синонимами такие слова и выражения как «десять золотых царей», «десять жертвовате лей», «десять Ангирасов» или «десять Дашагвон. которые приносили жертвы в течение десяти месяцев». Брихаспати был главой Ангирасов и как таковой мог вполне носить прозвище, относящееся к ним всем. И мы видим, что он однажды именуется семиротым и семиглавым, а в другом гимне – десятиротым и десятиглавым (IV, 50, 4), также и в Атхарваведе в гимне (IV, 6, 1). Этот Брихаспати связан в тексте с историей Сарамы и с «народом пани», и о нем сказано, что он помогал Индре в нахождении коров и даже совершил сам этот подвиг (I, 83, 4; X, 108, 6–11). О Брихаспати говорится и что он потерял свою жену, которая была ему возвращена богами. Это явный сюжет о возвращении зари человеку, которого тут представляет Брихаспати, то есть главному жертвователю.
В «Тайттирийя Араньяке» (I, 12, 3–4) Индра описывается как любовник Ахальи, и этот миф объяснялся как относящийся к заре и солнцу – так понимал это, например, такой ортодоксальный ученый, как Кумарила. В более поздней 'литературе Ахалья описывается как жена риши Готамы (чье имя значит «имеющий много коров»), но все же нетрудно воспринять историю об Ахалье (имя которой Макс Мюллер связывает со словом «ахан» – «день») как изначальную историю о заре, или же как версию легенды о Брахмаджае, изложенную в гимне (X, 109).
Эти факты очень значительны и заставляют вдуматься в некоторые данные «Рамаяны». Скажем сразу, что глубокое проникновение в историческую основу этого великого индийского эпоса не входит в задачи данной нашей книги – здесь анализируются ведические мифы, и если мы упоминаем этот эпос, то лишь с намерением указать на те моменты сходства с ним, которые нельзя не заметить, ибо они поразительны. Весь главный сюжет «Рамаяны» изложен столь детально, что в общем виде он несет на себе печать своего исторического происхождения. Но и при этих условиях мы должны объяснить, почему противником Рамы выступает десятиглавое чудовище, а также почему отец Рамы носит имя Дашаратха, то есть «владелец десяти колесниц».
Десятиглавое чудовище не может однозначно восприниматься как исторический персонаж, и это выглядит похожим на то, что автор эпоса умело ввел в главный его сюжет некоторые данные ведических мифов. Мы видели выше, что в числе врагов Индры встречаются такие, как Дашони или Дашамайа, в битве, именуемой Дашараджна, участвуют десять неправедных царей, носителей демонической сути, сражавшихся против Судаса. Эти десять не приносящих жертвы царей могут вполне быть восприняты как один царь с десятью головами, то есть как десятиглавое чудовище, и это вполне соответствует такому приему в мифоэпической литературе, как описание Брихаспати, главного среди десяти Ангирасов, имеющего десять голов и десять ртов. А тот факт, что в «Рамаяне» брат десятиглавого демона ежегодно засыпал на шесть месяцев, тоже указывает на связь сюжета с темой Арктики.
Профессор А. Райс в своих «Гиббертовских лекциях» цитирует слова Плутарха, что жители Пафлагонии[16] считали своих богов пребывавшими в затворе всю зиму, и их освобождали только в лету. Он поясняет эту легенду как указание на временное подавление силами мрака сил света в период длительной арктической ночи. Соглашаясь с этой точкой зрения, мы можем думать и в том, что десятиглавый враг Рамы, демон Равана. также подавлял богов, пока Рама не освободил их от него.
В «Рамаяне» есть и еще персонаж, требующий разъяснения, – Хануман, обезьяна, обожествленная в индуизме. В Ригведе есть упоминание о самце-обезьяне («Вришакапи»), в образе которого предстает солнце в день осеннего равноденствия, когда оно, если придерживаться арктической теории, обсуждаемой в данной книге, приближается к моменту ухода за горизонт в долгую ночь нижнего мира. Р. Пишель первым обратил внимание на то, что этот Вришакапи является возможным «предком» Ханумана в Пуранах, а тот факт, что Хануман был рожден на закате, в известной мере поддерживает этот взгляд.
Более того, Нараяна Айангар в своих «Очерках индоарийской мифологии» указывает, что и героиня «Рамаяны» Сита, жена. Рамы, может быть возведена к слову «сита» в Ригведе, где оно обозначает борозду в земле[17], и поклоняющиеся ей люди просят ее даровать им богатство (урожай) (IV, 57, 6–7). В «Рамаяне» Сита была порождена землей и закончила свои дни, будучи поглощена ею. В этом свете приведенное объяснение выглядит весьма правдоподобным. Очень похоже на то, что этот мифический момент «Рамаяны» восходит к истории утраченной брахманом и возвращенной ему жены по имени Брахмаджая, в образе которой отражается заря, возвратившаяся к человеку, к первому жрецу-жертвоприносителю Брихаспати (что произошло после битвы Индры с Вритрой за воскрешение света).
Более расширенное изучение этих проблем требует дальнейшего углубления в суть указанных источников. Так, Макс Мюллер указал, что многие имена в «Илиаде» могут быть прослежены к Ведам (если не по своему непосредственному звучанию, то по смысловому содержанию).
Так, Елена подобна Сараме в Ведах, имя Париса происходит от этнонима «пани» и т.п. Но таким путем все же не удастся возвести к Ведам все имена в «Илиаде».
Привлекает внимание все-таки то, что и в греческой и в индийской мифологии сохраняется след древнейшего наследия – легенды о возвращении к покинутому мужу его жены-зари. Не следует нам также удивляться и тому, что в «Рамаяне» и «Илиаде» встречаются поразительные совпадения – некие общие элементы древних мифов проявляются в обеих поэмах, хотя и в разнолокальной окраске. Утверждение, что «Рамаяна» была заимствована из «Илиады», не имеет никакого смысла. Суть, видимо, в другом, а именно в том, что и Вальмики, и Гомер воспроизвели древний сюжет, сохранившийся в мифологии обоих народов, имеющих общее происхождение. А. Вебер указал, что в буддийской «Дашаратха Джатаке» Сита предстает как сестра, а не супруга Рамы, и этот ученый считает, что такой вариант сюжета наиболее древний, так как братско-сестринские браки были столь же изначальны, как сам Адам. По мнению Теланга, буддисты переиначили брахманский эпос, что наиболее вероятно. Но все же, поскольку ряд черт ведических мифов о заре частично сплетается с главной исторической темой эпоса, мы можем предположить, что указанный буддийский вариант был порожден попыткой, относящейся еще к добуддийскому времени, уподобить Раму богу Сурье, который в Ригведе описывается и как брат, и как возлюбленный зари (VII, 75, 5; VI, 55, 4–5; X, 3, 3).
Я уже указывал, что сюжет этот слишком обширен, а поэтому здесь невозможно полностью его проанализировать. Моей целью было показать, что существуют, как мне видится, некоторые схождения между «Рамаяной» и ведическими мифами. Но этот сюжет столь интересен, что тут трудно глубоко осветить его, и я вынужден отбросить искушение погрузиться глубже в его исследование.
Проблема десяти воплощений тоже связана с вопросом о десяти золотых царях или с десятью богами, упоминаемыми в Атхарваведе, или с десятью воплощениями Веретрагхны в Авесте. В «Бахрам-яште» они таковы: ветер, бык, конь, верблюд, вепрь, ребенок, ворон, баран, самец (животного) и человек. Четыре из них – конь, вепрь, ребенок и мужчина – заставляют подумать об их соответствии Калки, вепрю, карлику-Вамане и Раме, которые встречаются в Пуранах. Это говорит о том, что концепция десяти аватар (воплощений) имеет явное индоиранское происхождение, и крайне интересно проследить путь ее развития на индийской почве. Такие аватары Вишну, как Матсья (рыба), Курма (черепаха), Вараха (вепрь), Нарасимха (человек-лев), Вамана (карлик) и Рама, могут быть более или менее успешно выявлены в некоторых образах Ригведы. Но тщательное изучение этого вопроса требует столь глубокого исследования, что здесь я могу лишь предложить читателю некоторые пришедшие мне в голову догадки и просить его так их и принять. Если арктическая теория найдет свое полное подтверждение в науке, в новом свете предстанут мифы не только Вед, но и Пуран, и тогда станет необходимым перепроверить, а во многих случаях и полностью изменить принятые их объяснения. Но это я не могу вместить в данную книгу, посвященную приведению свидетельств, подтверждающих эту теорию.
